Зороастр

Трудно было бы представить себе законодательную систему более благоприятную для развития природных богатств полупастушеской страны, для поддержания мира в ее пределах и обеспечения увеличивавшихся потребностей и общественного здоровья среди быстро множившегося народа.

Что касается религиозных обрядов, то по своему характеру и форме они вскоре сделались совершенным олицетворением простоты сравнительно с прежними системами культа и, хотя усложненные до некоторой степени добавлениями и изменениями, внесенными в них более поздним и более суеверным поколением, сохранили и до сих пор благородный и возвышенный отпечаток, наложенный на них великим преобразователем маздаяснийбкой религии.

Дни пролетали быстро и так же быстро возрастало могущество Зороастра. Казалось, весь двор и все царство только ожидали его появления, чтобы признать его представителем мудрости и правосудия рядом с царем-завоевателем, подавившим столько опасных мятежей и совершившим столько походов ради упрочения своей монархии. Зороастр с удивительною легкостью разрешал все возникавшие затруднения. Годы уединенной жизни, казалось, удесятерили его силы, и благотворное действие его мудрых предначертаний тотчас же отзывалось во всех концах государства, тогда как речи его пламенели огнем в устах жрецов, разосланных им из Стаккара. Он обладал чудным и редким даром вселять в своих последователей глубочайшее доверие и одушевлять их величайшею энергией при исполнении его воли. Каждое из его повелений и постановлений было закреплено царскою печатью и царскими указами, которым приходилось повиноваться беспрекословно. Имя Зороастра повторялось всюду, куда успела проникнуть власть персидского монарха, и всюду оно повторялось с глубоким благоговением, свободным от того страха, который испытывали люди, упоминая о великом царе и торопясь прибавить: «Да продлятся дни его вовеки!»

Через несколько месяцев все реформы были завершены, и полунагой аскет, благодаря мудрости своей и силе обстоятельств, сделался первым сановником Персии. Осыпанный почестями, считаясь первым лицом после царя, занимая место по правую руку Дария во всех церемониях, с царскою цепью поверх белого жреческого облачения, Зороастр не возбуждал, однако, зависти в придворных и ничем не посягал на их права. Правда, что те немногие вельможи, к которым Дарий относился с доверием — князья, составившие заговор против Смердиза, — Гидарн и несколько полководцев, редко бывали в Стаккаре; они жили по большей части в различных провинциях, начальствуя войсками и крепостями и деятельно проводя те меры, которые царь обдумывал вместе с Зороастром и которые должны были произвести такие крупные перемены в судьбах монархии. Но если царь призывал ко двору кого-нибудь из князей и полководцев и этот последний узнавал, что за человек Зороастр, он тотчас же проникался к нему любовью и уважением, как и все, окружавшие верховного жреца и уезжал обратно, утверждая, что никогда еще царь не имел такого мудрого, справедливого и верного советника.

Обе царицы с противоположными чувствами следили за возвышением Зороастра. Негушта никогда почти не говорила с ним, но устремляла на него украдкой свои печальные глаза, стараясь разгадать смысл его пророчества о том что конец ее близок. Она гордилась тем, что ее бывший возлюбленный сделался первым человеком в стране, державшим в своих руках судьбы государства и втайне утешалась мыслью, что, в конце концов, он, все-таки, остался ей верен, что из-за нее бежал в пустыню и посвятил себя созерцаниям, благодаря которым достиг теперь высшей власти. Он теперь напоминал скорее чудного, светлого ангела из неземного мира, который вращался среди людей и беседовал с ними, но не жил их жизнью. Негуште казалось, что она созерцает воспоминание, что она любит тень, бросаемую на землю отлетевшим от нее существом. Но это воспоминание и эта тень были бесконечно дороги ее сердцу и, созерцая их месяц за месяцем, она бледнела и чахла.

Негушта никогда не говорила с царем о Зороастре, а Дарий радовался, что иудейская царевна не касается прошлого и, по-видимому, даже не сожалеет о своем бывшем возлюбленном. Если б он знал о ночном свидании обеих цариц и о том, что сказала тогда Атосса, его ярости не было бы границ. Но он не знал этого. Царь не знал ничего и не переставал удивляться глубокой мудрости своего главного советника и благословлять Ормузда, пославшего ему в трудную минуту такого человека.

Между тем ненависть Атоссы все возрастала. Она с гневом убеждалась, что утратила власть терзать Негушту, что сердце, которое она так любила подвергать жестоким пыткам, до того исстрадалось, что сделалось уже нечувствительным к ее уколам, и, вместе с тем, она негодовала, видя, что человек, презревший ее любовь, пользуется большим влиянием при дворе, чем она. Мудрость Зороастра и неустанная деятельность царя подавляли ее, ей казалось, что она понапрасну тратит свои силы.

Дарий только смеялся над ее коварными возражениями против реформ Зороастра, а верховный жрец холодно смотрел на нее и проходил в молчании, когда она встречалась с ним.

Атосса стала искать средство сломить могущество Зороастра каким-нибудь неожиданным и быстрым ударом. Она думала, что если б ей удалось привлечь внимание царя к какому-нибудь отдаленному пункту монархии и заставить его послать туда все войско, то ей не трудно будет произвести внезапное восстание или поднять смуту в Стаккаре, расположенном на самой границе царства и отделенном только горною цепью от дикой, пустынной страны, которую в это самое время опустошали враждебные мятежные племена. У Атоссы оставалось еще несколько приверженцев, способных исполнить роль разведчиков в обоих этих направлениях. Несмотря на сцену, имевшую место в Сузах, когда царь привел к ней Фраорта, она знала, что, в случае восстания, может рассчитывать на услуги своего управителя. В глубине души он был магом и ненавидел царствовавшую династию. Он был богат, влиятелен и непомерно тщеславен: обещав ему в награду Мидию, его легко можно было склонить к участию в разрушении персидской монархии; об этом уже давно шли переговоры между ним и царицей.

Два месяца Атосса тщательно обдумывала свой план и, наконец, решилась действовать. Она сумела обмануть бдительность царя и, смеясь в душе над безумием Дария и Зороастра, предоставлявшими ей столько свободы, отправила без больших хлопот письмо к Фраорту, в котором спрашивала его, настолько ли хорошо идут ее дела, чтобы их можно было расширить.

Затем она послала одного из своих чернокожих невольников с богатыми подарками к варварским племенам, кочевавшим за горами, чтобы выведать, легко ли будет подкупить их. Она посулила рабу свободу и обширные владения, так что он без колебаний пустился в опасный путь.

Не прошло и двух месяцев, как Фраорт уже прислал привет царице. Дела ее находились, по его словам, в таком блестящем положении, что она спокойно могла расширить их, как ей было угодно, и он изъявлял полную готовность немедленно приступить к желаемым ею усовершенствованиям, если она только даст ему нужные указания и предписания.

Черный раб вернулся из страны кочевников и доложил Атоссе, что они бесчисленны, как песок морской, быстры, как вихри пустыни, алчны, как орлы, жадны, как саранча, налетающая на поле пшеницы, хищны, как шакалы, преследующие раненую антилопу. На вид они были ужаснее, чем диаволы гор, и свирепее, чем волки на горных тропинках. Только страх пред великим царем удерживал их в пределах их степей, но они во всякую минуту готовы были вступить в союз с кем бы то ни было за хорошую плату.

Атосса сделала вывод, что нетрудно будет побудить это дикое племя сделать набег на южную часть царства, а именно на ничем не защищенную Стаккарскую область, так как крепость могла дать приют и защиту только для небольшого числа беглецов.

План царицы был очень прост и легко осуществим, хотя грозил неисчислимыми бедствиями государству. По этому плану в Мидии вспыхнет восстание, но не под начальством Фраорта. Кто-нибудь другой должен был, вняв его подстрекательствам, провозгласить себя правителем этой области, а потом Фраорт, на обязанности которого лежала доставка денег и всех средств, необходимых для организации восстания, мог без труда низложить его.