Зороастр

— Ты знаешь, что моя жена привлекла тебя и других на мою сторону. Она служит нам лучше и усерднее, чем другой мужчина и также восхищается, как и я, красотою твоей дочери, которая так пленяет все сердца своею невинной прелестью.

— Разве Казана должна принять участие в заговоре? — невольно воскликнул Горнехт.

— Да, но не в качестве деятельной помощницы, как моя жена.

— Она вовсе и не годится для этого, потому что еще совершенное дитя, — возразил начальник стрелков.

— Но все же через ее посредство мы могли бы привлечь на свою сторону человека, участие которого в нашем деле я считаю неоцененным.

— Ты говоришь об Осии? — И лицо Горнехта омрачилось при этих словах.

Пророк, однако, продолжал:

— А если бы и так? Разве это настоящий еврей? Разве ты можешь считать дурным отдать руку твоей дочери воину, которого мы, если удастся наше предприятие, поставим во главе всего войска?

— Нет! — воскликнул воин, — знаешь ли ты, что одна из причин, принудившая меня идти против фараона и присоединиться к приверженцам Синтаха есть та, что мать первого была чужестранка, а в жилах второго течет наша кровь? По происхождению матери определяется и происхождение мужчины, а мать Осии была еврейка. Я называю его своим другом, ценю его достоинства… Казана расположена к нему…

— И все же ты желаешь иметь более знатного зятя? — прервал его пророк. — Как может посчастливиться нашему трудному предприятию, если ты отказываешь в первой жертве, которую от тебя требуют! Ты говоришь, что твоя дочь расположена к Осии?

— Да, она была расположена к нему, — ответил воин, — но я сумел принудить ее к послушанию, но вот, теперь, когда она овдовела, я должен отдать ее тому, от которого принудил ее отказаться! Разве что-либо подобное было когда в Египте?

— С тех пор, как люди поселились на Ниле, — возразил жрец, — не раз приходилось им, ради приведения в исполнение великих подвигов, подчиняться всевозможным требованиям, хотя и противоречащим их желаниям. Поразмысли обо всем этом и припомни еще и то, что родоначальница Осии — он сам хвалился несколько раз этим — была египтянка, дочь жреца, такого же как и я.

— Но после того сколько поколений легло в могилу!

— Все равно. Это приближает его к нам и мы должны быть довольны. Пока до свидания! Вероятно, племянника Осии ты пригласишь к себе и твоя дочь позаботится, чтобы он пользовался полным покоем, который ему теперь крайне нужен.

IV

Как в целом городе, так и в доме начальника стрелков Горнехта, господствовало уныние. Мужчины стригли себе волосы, а женщины посыпали головы пеплом. Жена Горнехта давно умерла, но его дочь и ее служанка встретили его с развевающимися покрывалами и с громким плачем, так как у зятя хозяина дома умерли и перворожденный сын и внук. Кроме того, во многих знакомых Горнехту домах было унесено не мало жертв.

Однако, женщины тотчас засуетились около Ефрема, пришедшего вместе с хозяином дома; они омыли его рану, помазали ее целебным бальзамом, затем наложили на нее повязку; когда это было кончено, то напоили его гретым вином, а потом накормили. После этого юноша явился к дочери хозяина дома, позвавшей его к себе. Из грязного, покрытого пылью он превратился в красивого юношу. Его намасленные душистыми мазями волосы ниспадали с головы густыми локонами, повязка на голове была бела, как снег; одет он был в затканное золотом египетское одеяние, оставшееся после покойного мужа дочери Горнехта и оно очень шло к нему; его черные выразительные глаза блестели каким-то особенным огнем.

Более красивого молодого человека давно не видала дочь Горнехта. После недолгого супружества с нелюбимым человеком, Казана снова вернулась в родительский дом, в котором недоставало хозяйки; громадное состояние, доставшееся ей после смерти мужа, дало ей возможность ввести в скромное жилище воина роскошь и блеск, которые сделались для нее необходимы со времени ее замужества.

Ее отец, человек строгих правил, предоставил ей теперь полную свободу, между тем как раньше он обращался с нею беспощадно и принудил ее, пятнадцатилетнюю девушку, выйти замуж за пожилого человека, которого она не любила. Он принудил дочь к этому ненавистному ей браку, так как заметил, что ее сердце было полно любви к Осии, а он, Горнехт не хотел иметь зятем еврея, который к тому же еще не занимал выдающегося места в войске. Египетские девушки обязаны были беспрекословно повиноваться воле отцов, в особенности в таких случаях, когда дело касалось выбора мужа; точно также и Казана, хотя и пролила немало горьких слез, но все же, согласно желанию отца, отдала руку нелюбимому человеку.

Овдовев, Казана все еще любила Осию и так как в то время войско было в походе, то она ни ночь, ни день не имела покоя. Когда приходили известия о войсках, то молодая вдова только и спрашивала, что об одном Осии; ее склонность к этому еврею выражалась еще тем, что она отказывала всем женихам. В качестве вдовы она имела полное право сама располагать своею рукою и выбирать себе мужа по желанию, и нежная кроткая женщина удивляла отца своею решимостью, отказывая не только женихам, равным ей по положению, но отклонив даже предложение и принца Синтаха, на стороне которого стоял начальник стрелков.

В тот день Казана выразила так явно свою радость в присутствии отца, по поводу возвращения Осии, что вспыльчивый Горнехт вышел на воздух, не желая разражаться бранью, от которой он еле удерживался. Своего же молодого гостя он отдал на попечение дочери и ее бывшей кормилицы.

Но какое действие произвел на мальчика дом начальника стрелков с его большими светлыми комнатами, с украшенной колоннами открытой галереей, всей расписанной яркими красками, наконец, столько художественных украшений, столько мягких подушек и разливающееся всюду приятное благоухание?

Все это было ново и чуждо для сына владельца стад, который привык жить в небольшом доме с голыми стенами, или в палатках на открытом воздухе, вместе с пастухами. Ему казалось, что какой-то волшебник перенес его в лучший, неведомый ему мир, в который он перешел омытый, в красивом щегольском наряде. Правда, и прежде ему хорошо жилось под открытым небом, на лугах, между своими стадами; приятно ему было и вечером сидеть у дверей палатки, против пылающего костра и слушать рассказы охотников об их приключениях, и, бывало, мальчик с большим волнением слушает об ужасных встречах со львами и тиграми, а над его головою так чудно блестят звезды; но за то этому удовольствию предшествовала трудная и тяжелая работа, тогда как здесь все дышало какою-то сладкою негою, никто не работал, а все только наслаждались жизнью. И вот, когда заколыхался тяжелый занавес и показалась молодая вдова, которая так радушно приветствовала его и, затем, попросив юношу не стесняться с нею и сесть на подушки, стала предлагать ему вопросы, внимательно, и с участием выслушивая ответы, то Ефрему казалось, что как там, под развалинами дома, он потерял сознание, то и теперь видит сладкий сон, ниспосланный ему великою Ашерою, подругою Ваала, о которой ему рассказывали финикийские купцы, оказывавшие немало услуг пастухам.

Ефрему, с малолетства, внушали ненависть к египтянам, как к притеснителям еврейского народа. Но мог ли он ненавидеть их, раз только между ними было такое существо как его молодая собеседница, смотревшая так нежно и кротко ему в глаза и слова которой ласкали слух, как благозвучная музыка? Один взгляд этой женщины так волновал его кровь, что он положил руку на сердце, как бы желая заглушить его сильное биение.

Она поместилась против гостя на низком сидении, покрытом барсовою шкурою и пряла тонкую шерсть. Юноша понравился Казане и она дружелюбно приняла его, тем более, что он приходился родственником человеку, которого она так давно любила, Казана находила сходство между Ефремом и Осиею. В волосах молодой женщины, завитых в пышные локоны, был приколот цветок лотоса, стебель которого грациозно падал ей на затылок. И Ефрем загляделся на эту дивную женщину. Но вот она опять подняла глаза на юношу и ему показалось, что источник блаженства и счастья вливался в его молодую грудь.