Страница 63 из 71
Туда им и дорога.
Впрочем, не совсем уж было пусто - кто-то у воды сидел, пусть и в одиночестве.
Так как все равно придется ждать, пока Гуру явится на свет, а времени до этого светлого события оставалось предостаточно, Наташка пошла к сидящему на берегу человеку и удивилась, когда с трудом узнала в худой, изнуренной фигуре того самого Михаила Ивановича, интеллигента в спортивном костюме с вечным призраком-галстуком на шее, который приехал в Ракушку вместе с ней.
Нимфетки поблизости не наблюдалось.
Значит, и он не уехал, а, как Полина, остался под землей. И она, если подумать, осталась, пусть и по другой причине - сложно собрать вещи и убраться прочь с гордо поднятой головой, когда тебя пригласили на банкет в роли главного блюда. Возможно, у Наташки было немало отвратительных недостатков, но вот трусихой она не была никогда. Убегать - последнее дело, убегают только крысы.
Интересно, из их развеселой компашки вообще кто-нибудь вернулся на поверхность?!
- Можно? - поинтересовалась Наташка, оглядывая пустынный берег. Сотни посадочных мест, а она просится под бок этого человека, который, если припомнить, не особо-то ей нравился.
- Конечно, можно.
- Что вы тут делаете?
Он повернул к Наташке голову и она чуть не вскрикнула, когда тусклый свет отразился в его глазах.
Михаил Иванович походил на труп, который восстал из земли. Он совершенно точно доживал свои последние дни, причем доживание проходило совсем не просто и отложило на его лице гримасу непреходящей боли.
- Извините, - выдавила Наташка.
- Да чего там, - широким жестом, плохо скрывающим собственное отчаяние, произнес он. - Не стоит. У каждого своя война. Я свою почти проиграл, а вот у тебя, как у большинства живых, полно времени выиграть.
Спорить с ним не было никакой возможности. Нельзя же говорить умирающему, что он говорит пошлые банальности, которые забываются спустя несколько минут.
Михаил Иванович, к счастью, отвернулся.
- Я предпочитаю бывать тут один. Привыкаю, так сказать, к одиночеству. И постоянно думаю, все время думаю - есть ли там, после смерти еще что-нибудь?
- Аквели уверены, что есть.
- Я не аквель.
- Неважно, - Наташка сжалась и обхватила плечи руками. - Я не хочу об этом говорить. Могу я что-нибудь для вас сделать?
- Для меня нет, - ответил он, сосредоточено щурясь. - Кто я тебе такой? Мы просто вместе сюда ехали, и больше нас ничего не связывает. Ты мной и не интересовалась никогда, как человеком, в смысле. Я всегда был фоном, сколько себя помню. И для жены. И для дочери... просто фон. А я тебя часто вижу... Все, что вокруг. С какой стати ты будешь что-то для меня делать? Но еще я вижу, что ты можешь сделать что-нибудь для него. Понимаешь, я о ком? Чтобы ему не пришлось однажды умирать так... в одиночестве. Гонза такого не заслужил.
Наташка резко поднялась, отказываясь впускать в голову его слова.
- Простите.
Она уходила, стремясь к темноте, где Гуру и забытье, а Михаил Иванович продолжал говорить сам с собой.
- Вы с ним так похожи. Вы - хамелеоны, но не по рождению. Я всю жизнь таким был, все притворялся... пока не стало слишком поздно.
Наташка практически перешла на бег, только бы его не слышать.
И почти натолкнулась на комок пустоты, которая оказался вполне себе материальной. Гуру остановился, молча ввинчиваясь в нее своими ненормально ровными глазами и Наташка зажмурилась и с радостью позволила своему мозгу отключиться, потому что не желала вести войну за то, чего у нее нет.
И ноги двинулись и пошли сами собой.
Темнота расступалась, но не было ни холода, ни страха. Легкие исправно дышали, в висках стучало и сердце билось в спокойном ритме прогулочного шага.
Очнулась Наташка, когда они вышли на островок, окутанный плотной водой, слабо освещенный зеленовато-желтым светом.
Гуру уселся на камень, разведя колени, положил на них ладони и замер.
Наташка отвернулась и добрела до края суши, похожего на серую застывшую пену. Села на гальку, такую же, как на пляже, зачерпнула воды, на ощупь почему-то больше напоминающей жидкий гель и умылась. Теплая, мягкая вода казалась родной стихией, домом, куда стоило вернуться. Вот прямо так, наклониться головой вниз и уйти рыбкой на дно.
Наташка оглянулась на своего молчаливого хозяина, и он улыбнулся. Вот тогда-то ее окатило волной возбуждения, когда в ответ на улыбку оставленные им в ее теле рыбки ринулись, стремясь попасть к источнику своего рождения.
Что могло быть проще? Встать, подойти к Гуру и позволить себя обнять. Позволить положить себя на землю, проникнуть в свое тело и забрать последний мусор, не вымытый вчерашней водой.
Сколько женщин через это прошли? Все они сдались, разрешили ему побаловать себя нежностью и любовью, которых недополучали в реальности. Все они.
Вот только Наташка ненавидела быть такой, как все.
Она готова была насмерть расшибиться, только бы отличиться от остальных женщин. Неважно в чем. Предсказуемость - худшее наказание, равнодушно задвигающее посмевших высунуть нос обратно в посредственность. Нелицеприятно, зато факт.
Нет, быть как все - всё равно что пользоваться чужой зубной щеткой.
Или, может, дело в том, что в отличии от остальных его гостий она не знала, как это - быть женщиной. Разве возможно ею стать, не имея в запасе достойного мужчины? Больной вопрос. Слишком больной, чтобы действительно о нем думать.
Гуру мягко ее позвал. Не голосом, а так, будто рывок, заставляющий приблизиться, стал сильнее. Теперь окунуться хотелось не в воду, а в его тепло.
Она хлюпнула носом, но сдержалась, оставаясь на месте. Почему же ей так хотелось отличаться от остальных? Когда-то давно не таких, как все, выгоняли из общин и они погибали, потому что было невозможно выжить в одиночку. Так откуда такое самоубийственное стремление выделиться?
Очередной рывок, как будто Гуру напоминал - не трать время, забивая голову ерундой. Иди лучше ко мне.
И все собственные размышления вдруг обрели прозрачность - и правда, все это только чтобы отсрочить свое наказание.
Но большинство трусливо. А я - не большинство.
И тогда Наташка сдалась.
Но перед тем как встать и сделать все, что он пожелает, она наклонила голову, уткнулась лицом в коленки и разрыдалась.