Страница 99 из 120
Ножи вонзают в чурбаки с веселым хэканьем людей, увидевших конец работы, — так в предвкушении перекура плотник последним ударом вгоняет топор в бревно.
Шаткие мостки, переброшенные через ров, который летом заливают водой, они пробегают, не останавливаясь. Это расчетливо: остановка и последующий шаг мостки раскачивают, сохранить равновесие уже не удастся. Здесь нужна смелость, и оба удерживаются от искушения замедлить бег по узким и редким доскам.
Пробравшись по бетонному туннелю, разведчики почти одновременно открывают огонь из автоматов.
— Ну? — спрашивает Семаков.
Хайдукевич молча протягивает секундомер. Капитан искоса смотрит.
— На минуту позже включил? — И идет прочь.
Ризо, тяжело дыша, старательно очищает новенькие ефрейторские нашивки от грязи и ржавчины.
— Сколько, товарищ лейтенант? — Климов без шапки, в облаке пара. Волосы на лбу слиплись, приклад автомата волочится по снегу.
— Отлично, — говорит Хайдукевич, — молодцы, — и показывает секундомер.
— Ну, — Климов смеется, а Ризо озадаченно свистит.
— Почти летний норматив!
Климов проводит по лбу рукавом и говорит в спину Семакову:
— Ну как, товарищ капитан? Мы разведчики? Пятак за нас дадут?
Семаков не оборачивается.
— Нет, уж вы скажите, товарищ капитан.
Семаков останавливается, обводит всех прищуренным глазом:
— Поменьше шуму!
— Так как же все-таки, товарищ капитан?
— Ну хватит, хватят. — Он очень серьезен. Но вдруг не выдерживает и улыбается: — Гривенник. Но не больше. С натяжкой.
«Слава богу», — радостно думает Дима.
— Следующая пара, на вышку! — командует он.
«Этим занятием я закрою час строевой подготовки. А строевую проведу…» — расписание не дает ему покоя: звонили из штаба, надо снова выделить пять человек на торжественное мероприятие, потому что без десантников торжество — не торжество.
Разведчики колонной по два возвращаются в казарму. Поликарпов идет последним, ему приходится делать широкий шаг, чтобы попадать в ногу с рослыми солдатами. Он поправляет автомат за спиной.
«Я сумею, — думает он, — все сумею». Он уже почти уверен, что останется в роте у лейтенанта.
5
Лейтенант ведет группу к дальнему лесу. Небо серое, без просветов, низкое, ноздреватый влажный снег оседает под сапогами. Разведчики идут след в след, как приказал лейтенант. След за группой остается глубокий, черный, как след одного очень тяжелого человека.
Ветер теплый, дует в спину. Солдаты взмокли. Лейтенант ведет их к сиреневому, почти фиолетовому — не по-декабрьски — лесу, стоящему подковой. Разведчики цепочкой втягиваются в эту подкову, ужо начиная различать приметную — темнее лежащей по сторонам целины — дорогу.
— Когда ты ставишь учебную задачу разведчикам, — учит Диму командир полка, — первая мысль — сложность. Толчок уму. Неординарность. Изобретательность. Войну никогда не втиснуть в схему! Любой учебник — только букварь, начало. Любой! Ты меня понял.
Дима понимает.
— Дурака ни я, ни ты терпеть не захотим. Кто в дураке души не чает, знаешь? Враг! Это же прелесть — дурак в противниках!.. Я как-то ехал в поезде с преподавателем-моряком. Знаешь, как он напутствует выпускников? «Вам на корабле, может, еще как-то простят излишнюю резкость, простят даже, если оступишься. Одного вам никто не простит — тупости». Тебе же, Хайдукевич, я не прощу и резкости. Груб слабый. Но с неживым, негибким умом разведчика не может быть. Принципиально. Этому учи своих. Учи думать! И выбирай по уму.
В лесу должна быть засада, солдаты это знают, но где, в каком месте, лейтенант не сказал. Да он и сам не знает, где решил ее устроить Климов.
Они проходят мимо большой скирды с черным верхом и ярко-желтым основанием. Наверняка снизу недавно брали солому. Следов саней или телеги не видно, хотя клочки соломы еще долго встречаются на пути. Солдаты чувствуют, что за их группой давно наблюдают из леса, наблюдатель уже, конечно, видел, как они миновали скирду и спускаются в лощину.
Вперед, в дозор, лейтенант отправил Божко и Поликарпова. Но что можно увидеть, если лес, по которому они идут, везде одинаков — одинаковые сосны и нетронутый, усыпанный хвоей снег! Надежда только на молниеносную реакцию Божко при первом шорохе, хрусте ветки, неосторожном движении… Нападение будет неожиданным и злым: способности ушедших в засаду известны.
Солнца не видно за тучами.
Божко с Поликарповым оставляют позади себя аккуратную цепочку следа.
Поликарпов думает об однообразии леса и о своей в нем беспомощности. Он очень внимательно смотрит по сторонам, стараясь отыскать хоть какие-нибудь следы побывавших здесь людей, но ничего подозрительного не замечает. Он только понимает, что дорога давно не хожена. Через несколько километров он уже идет, просто уставившись под ноги. Лейтенант пытается учить их читать лес. Поликарпов запоминает, он может повторить все, что говорит лейтенант. Но сегодня из рассказанного Поликарпов не сумеет использовать ровным счетом ничего: леса он не знает, все свои восемнадцать лет он прожил в степи.
Лейтенант, к примеру, говорит, что даже в но очень старом лесу можно определить, в какой стороне невидимое солнце, где север или запад — по сучьям, цвету коры, по светло-зеленым, голубым лишаям на стволах, по смоляным потекам или по скрытым сейчас под снегом муравьиным кучам. Летом прибавляются еще и яркость окраски ягод и — на ощупь — сырость земли под кустами. Поликарпов запомнил, что на север у елок сучья много короче, а кора грубее, что у сосны вторичная — бурая, потрескавшаяся — кора на северной стороне поднимается выше по стволу, а на той же северной стороне больше лишайника, что северный скат муравейников круче южного.
Но что проку! Лес недоступен его пониманию, все деревья одинаковы, особенно зимой; он ни за что не отличит ольху от осины, а из кустов, наверное, знает только орешник.
В детстве Поликарпов читал Арсеньева; но и Дерсу, для которого все в природе было разумным и даже живым, и сам Арсеньев представляются ему придуманными, он не верит, что так может быть на самом деле. Он остается подозрительным на занятиях по ориентированию: кажется, лейтенант просто учит тому, что положено по учебнику, но сам…
Поликарпов может пробарабанить, что алтари православных церквей, часовен и лютеранских кирх обращены на восток, а главные входы расположены с западной стороны, что алтари костелов обращены только на запад, что приподнятый конец нижней перекладины креста православных церквей обращен на север, а языческие кумирни с идолами смотрят фасадом на юг, но спроси его, в чем разница между кирхой и костелом или что такое алтарь…
«А лейтенант, интересно, знает? Или только учит?»
— Ну, ты даешь, Алеша.
Божко музыкальной памятью не отличается, поэтому Поликарпов услышит еще много историй.
— Лейтенант читает карту, как ты разблюдовку в столовой. Уму непостижимо. Это я тебе говорю! Я с ним походил, будь спок. Раз шли ночью километров тридцать. По лесу. Темнота, ни звездочки. На ощупь шли. Ризо ногу подвернул, мы его тащили по очереди. Все. Пришли. Дождик, слякоть, хозяин собаку запрет, не выпустит. Устали, злые, мокрые. Голодные. Пришли в пункт сбора. Никого нет. Лейтенант говорит: «Божко, иди поищи». Я пошел. Обошел порядком. Сигналы мои должны слышать, а никого нет. Как это? Я туда-сюда, ведь не осел, ориентируюсь тоже в порядке. Никого нет! Лес, темнота. А жрать хочется до визга. Я тогда младшим сержантом… нет, еще не был. Только ефрейтор. Прихожу, докладываю: «Товарищ лейтенант, искал честно, как положено. Никого нет». — «Не может быть!» Накрылись плащ-палаткой, посветили на карту. Лейтенант говорит: «Здесь». — «Товарищ лейтенант, я же ответный сигнал не мог не услышать». — «Верю». Он мне и тогда доверял. «Здесь. Нигде больше. Или я не Хайдукевич»… Ты, молодой, слушай про лейтенанта. «Привал, — говорит, — отдыхать тихо, Божко — старший». И ушел. Полчаса ждем, нет. Час ждем, нет. А темнота страшная! Как он искал? Бог его знает. У нас вся надежда была на эту стоянку: дойти, порубать и рухнуть. Силы распределили только до нее, стоянки этой. А ее нет. Спать охота… Нет, тебе этого еще не понять.