Заповедными тропами

На этот раз мы сошли с поезда на станции Голицыно и, пройдя два-три километра сначала по полотну железной дороги, потом лесом, наконец остановились на лесной вырубке. С востока и севера ее окружал старый еловый лес, с другой стороны вдоль небольшой речки с болотистыми берегами тянулось лиственное мелколесье. Толстая дуплистая осина да две крупные ели почему-то остались на вырубке и высоко поднимали свои вершины среди пней и молодой поросли.

— Становись здесь, — сказал я своему спутнику, указывая на эту группу деревьев, а сам перешел речку, потом пересек темный ельник и вышел на лесную болотину, поросшую молодым осинником. Узкой лентой, наверно метров на двести, протянулась она между двумя хвойными массивами леса. Хорошее место. Я давно оценил его и при каждом удобном случае езжу сюда на тягу. Где бы ни тянул вальдшнеп, но как только долетит он до этой прогалины, сейчас же свернет к болотцу, спустится совсем низко над молодой порослью и, как-то особенно громко издавая свои весенние звуки, медленно взмахивая крыльями, летит до другого конца.

До начала тяги еще далеко. В ожидании вечера я удобно усаживаюсь на широкий пень, гляжу на лес, на бледное голубое небо, слушаю, как звонкими голосами перекликаются зяблики, как поет овсянка. Бесконечно дорога мне ее несложная милая песенка — она так гармонирует с природой нашего севера. И я вслушиваюсь в издавна знакомые звуки, вспоминаю такие же вечера, проведенные на лесной опушке в прошлые годы. А солнце тем временем все ниже склоняется к западу, его яркие лучи пронизывают еще не одетое листвой мелколесье, блестят в темной воде лесного болота. Наконец красный лик заходящего солнца, освещая только вершины крупных деревьев, тонет за горизонтом, и кругом сразу становится сумрачно, свежо и сыро. Кончился день, но не стихла природа. С остроконечных вершин темных елей еще долго льется неторопливое звучное пение дроздов, в глухой чаще время от времени звучит короткая скрипучая песня зарянки. Но пройдет еще около получаса — сгустятся сумерки и умолкнут птицы. И тогда на самое короткое время в лесу воцарится торжественная тишина: ни ветерка, ни движения, ни звука.

«Цы-вить, цы-вить», — издали заслышит охотник своеобразное цырканье и замрет в ожидании. Это наконец поднялся в воздух и потянул над лесом первый вальдшнеп.

В тот вечер, о котором мой рассказ, не удалась охота. Весна запоздала, тяга была плохая, и я только издали услышал голос одного протянувшего вальдшнепа. Но зато, когда наступили поздние сумерки, весь лес вдруг наполнился своеобразными весенними криками лесной совы, так называемой серой неясыти.

«Ху-ху-хуу-хууу-ууу», — кричала ночная птица, и эти необычно мощные звуки, казалось, сотрясали дремлющий лес, проникая в самые глухие и отдаленные его уголки. «Ху-ху-ху-у-у-у…» — откликалось далекое эхо.

Забыв о вальдшнепах, о тяге, обо всем на свете, я стоял на прогалине и как зачарованный слушал эту чудесную лесную музыку. А мощный голос то стихал на короткое время, то возобновлялся с новой силой. Трудно даже было поверить, что это кричит сравнительно небольшая птица.

Вдруг в том направлении, где я оставил своего спутника, раздался выстрел. Он также прокатился по лесу и откликнулся эхом. И после него в лесу наступила какая-то особенная, гнетущая тишина. Долго я ждал, не закричит ли опять неясыть, но крик не возобновлялся, и я понял, что выстрел был направлен в чудную ночную птицу. Зачем я взял с собой такого охотника, который бесцельно уничтожает полезных животных? Ведь это не дичь, и выстрел по сове ради забавы — это не спортивный, а недостойный для спортсмена и серьезного охотника выстрел. Ведь убить близко подлетевшую крупную и доверчивую сову ничего не стоит. Вечер был для меня испорчен. Не дождавшись конца тяги, я пошел обратно: мне хотелось как можно скорей наговорить своему спутнику самых беспощадных и обидных дерзостей.

— Это ты сову убил? — не дойдя до старой осины, издали крикнул я.

— С чего это ты взял? Не я, конечно, — тоже с раздражением ответил из темноты голос. — Зачем я буду зря стрелять по сове? Выстрелил какой-то охотник, — продолжал мой товарищ, когда я подошел к нему близко.

— Пора домой — уже поздно, тянуть больше не будут, — проронил я, бросая взгляд на сильно потемневшее небо.

И мы, не находя темы для разговора, молча побрели, сначала вырубкой, потом тропинкой сквозь ельник. Здесь было совсем темно. Под ногами хлюпала насыщенная влагой почва да изредка хрустел сухой валежник.

— Не житье под Москвой совсем, — нарушил я молчание, когда мы наконец вышли к железной дороге и тропинкой направились к станции. — Охотников в Москве хоть отбавляй, а среди них немало таких, которые и представления не имеют, насколько полезны для нас совы. Встретит такой охотник в лесу странную большеголовую птицу, не задумываясь, убьет ее и решит сделать чучело. Вот почему серые неясыти стали под Москвой настоящей редкостью. И напротив, возьми Закавказье — там этих сов очень много. Их никто не трогает, и они живут и в леса, и в садах, часто у самого жилья человека, истребляя крыс и других грызунов-вредителей. Иной раз утром выйдешь из дому и увидишь сидящую над окном совушку. Распушится она вся, голова у нее большая, круглая, глаза тоже большие и черные, с едва заметным малиновым оттенком. Близко подойдешь к ней, а она не боится, сидит на том же месте, только свои круглые глаза на тебя таращит. А ранней весной — в марте или в конце февраля, вечерами, как начнут перекликаться эти неясыти — красота такая, что представить трудно. Одна кричит рядом, другая в соседних садах, третья в лесу. В горах откликается эхо. Слушаешь — и не можешь наслушаться этой лесной музыки.

В этот момент мы подошли к станции; у платформы стоял поезд, мы заспешили, и разговор оборвался.

Много раз после этого случая приезжал я на тягу в Голицыно. По-прежнему вечерами до тяги пели дрозды и зарянки, потом то хорошо, то плохо тянули вальдшнепы, порой раздавался выстрел, только ни разу не слышал я на знакомой вырубке крика серой неясыти. После того как при нас была убита одна из птиц, другая, видимо, покинула этот лесной массив, и совы совсем перестали гнездиться в окрестностях станции.

Глава пятая

ХОМЯКИ

В лето, к которому относится этот рассказ, меня особенно интересовали мелкие грызуны. Пользуясь каникулярным временем, я поселился в одном зерновом совхозе на Украине и здесь решил познакомиться с образом жизни этих животных. Особенно интересовали меня рыжие хомяки.

Хомяк по внешнему виду очень похож на морскую свинку. Однако сходство это только внешнее, нрав их совершенно различен. Смело берите в руки морскую свинку. Робкий зверек безобиден. Он не укусит вас, не причинит боли. Но от рыжего хомяка держите руки подальше.

Невелик хомяк, неловок в своих движениях, но смел и зол до невероятности, а его укусы крайне болезненны. Длинные и тонкие передние зубы хомяка в момент укуса несколько изгибаются в стороны. Вследствие этого они наносят не только глубокую, но и рваную рану. Этим укус хомяка хуже укуса многих других, более крупных и сильных животных. Туловище хомяка толстое и короткое, морда широкая, лапы маленькие, хвост короткий, Спина зверька рыжая, брюшко черное, кисти ног белые, как будто в белых перчатках. Белый цвет также на кончике морды, на шее и боках тела. Одним словом, рыжий хомяк — яркий и нарядный зверек. Бывают хомяки и иной, почти черной окраски, но, за исключением немногих районов, встречаются они очень редко.

Уже первые экскурсии в окрестности совхоза убедили меня, что хомяк здесь обычное животное. В кустарниках терна и в высокой траве среди полей я обнаружил хорошо заметные тропки; они приводили меня к обитаемым норам.