Страница 29 из 109
Реформируя царский строй и тем поддерживая его, буржуазия начинала давать вооруженным силам военачальников, деятельность которых укрепляла позиции и царской России и русской буржуазии. Русские войска развивали наступление с целью овладения Персией, они тянулись к Босфору, который уже был обещан России по тайному договору с союзниками на случай победы над Германией и Турцией.
Все эти события очень сильно повлияли на меня и на моих друзей. Из скорлупы аполитичности, в которую я ушел в 1906 году, жизнь толкала меня к активной политической борьбе.
Солдатские массы все решительнее отказывались [120] воевать. Большевики звали к свержению царской власти. Аджария восставала. Что надо было делать для того, чтобы не порвать со своим народом?
Бездарное командование, недостаток оружия, снарядов — все это и на фронте и в тылу вело к военной катастрофе. Как быть, чтобы дело разрешилось в лучшую сторону?
Я решал все эти вопросы как верный представитель своего класса: нужны реформы, а не революция; нужны изменения в правительстве и привлечение к власти буржуазии — Гучкова, Коновалова, Терещенко; нужны изменения в военном командовании — выдвижение на руководящие посты Головина, Комарова, Колчака, Брусилова. Новые люди поймут, что нужно России, что нужно для того, чтобы она могла победить, обеспечить себе почетный мир и возможность устроить жизнь народных масс так, как это было в других, «передовых», парламентских государствах.
На деле это было предательством по отношению к миллионам трудящихся, протестовавших и против войны, и против царя, и против буржуазии. Следовательно, это было предательством и по отношению к родине, хотя я каждый день и каждый час рисковал головой в морских походах, думая, что я поступаю так во имя родины.
Ни один из основных вопросов устройства подлинно человеческой жизни не решался в этот момент людьми, стоявшими на авансцене истории. Говоря о России и её счастье, эти люди думали лишь о выгодах своего класса, о пользе дворянского землевладения, о пользе промышленной буржуазии, стремились сохранить монархию.
И только лучший представитель русской культуры Владимир Ильич Ленин в это время писал: «...За данной войной, если не будет ряда успешных революций, последуют вскоре другие войны — сказка о «последней войне» есть пустая, вредная сказка, мещанская «мифология». [121]
Глава 5-я.
В Румынии
Осенью 1916 года против Австро-Венгрии под жестоким нажимом союзников выступила Румыния. Представителем русского командования при румынской главной квартире был назначен генерал Беляев. На мою долю выпало состоять при нем в качестве советника по вопросам оперативного руководства войной.
30 сентября я приехал в Бухарест. В ту же ночь меня разбудил невероятный шум и грохот в коридоре гостиницы. Открыв в темноте глаза, я долгое время не мог понять, что происходило за стеной. Если бы я находился на фронте, все было бы понятно: это должно было бы означать внезапное нападение противника. Но я находился в Бухаресте, в самом центре Румынии, только что успешно начавшей войну. Ее войска под звуки торжественных маршей перешли границы Венгрии и Болгарии.
Между тем в коридоре гостиницы слышался топот, визг женщин, крики мужчин. Люди куда-то стремительно бежали. На улице гремел набат, и с ревом сирен мчались пожарные автомобили. Время от времени раздавались глухие взрывы, напоминавшие разрывы снарядов. Я быстро оделся и вышел в коридор. Сверху вниз по лестнице стремительно бежала толпа полуодетых людей. Видно было, что большинство вскочило прямо с постели в одних рубашках и пижамах. Все стремились в подвал гостиницы. На мой вопрос, что случилось, мне на ходу ответили, что город подвергся нападению германского цеппелина. [122]
Я вышел на улицу. Действительно, в ясном, усеянном звездами небе на высоте примерно 1000 метров шел ярко освещенный луной немецкий воздушный корабль. Он был серебристого цвета и казался длинной сигарой, маневрировавшей в воздухе. Цеппелин быстро двигался, спокойно и уверенно поворачивался. Время от времени от его гондолы отделялись маленькие точки и начинали свое быстрое падение на землю. Вскоре следовал оглушительный взрыв в той или другой части беззащитного города. У румын не было ни истребительной авиации, которая могла бы смелой атакой уничтожить воздушного пирата, ни зенитной артиллерии, которая своим огнем защитила бы мирных жителей от бомбежки с воздуха.
Так веселая столица отвечала за вину своего правительства, вступившего в войну, совершенно к ней не подготовившись. Так началось мое знакомство с моим новым местом службы.
На следующий день русский военный атташе, до прибытия генерала Беляева заменявший его, познакомил меня с румынской главной квартирой, в которой мне предстояло работать. Она была расположена в 40 километрах от столицы, в небольшой деревеньке, рядом с охотничьим домиком румынского короля, куда он переехал, чтобы быть в безопасности от бомб цеппелинов.
Общая обстановка на театре войны весьма благоприятствовала союзникам. Германский флот, потерпевший крупную неудачу в бою с английским флотом еще весной, не смог прорвать блокаду и вернулся с тяжелыми потерями в свои базы. Господство на морских и океанских торговых путях осталось на стороне Антанты. Голодная блокада Германии и её союзников продолжалась беспрепятственно. Все сражения этого года на сухопутных фронтах также были проиграны австро-германским союзом. Верден, Сомма и, наконец, потрясающий разгром в Галиции определили ход кампании 1916 года. Казалось, Австрия и Германия стоят на грани полного разгрома. В этот момент румынское правительство и решило выступить на стороне Антанты с тем, чтобы принять участие в дележе добычи.
Румыния поставила под ружье солидную армию в 23 дивизии общей численностью 600 тысяч человек. Эти силы присоединились к войскам русского фронта в тот момент и в таком месте, где у противника на границе [123] не было ничего, кроме пограничной стражи. Это давало румынам возможность ворваться в пределы беззащитных Венгрии и Болгарии и захватить их жизненные центры раньше, чем могли быть подброшены подкрепления из других мест. Выступление свежей 600-тысячной массы румын вселяло надежду, что этот удар заставит немцев прекратить сопротивление и сдаться на милость победителя.
Но в день моего прибытия в Румынию на фронте произошел неожиданный конфуз. Две румынские дивизии, ворвавшиеся в Болгарию, неожиданно были атакованы подошедшими болгарскими резервами и после непродолжительного сопротивления стремительно бежали обратно в пределы Румынии. Это заставило призадуматься. Я попросил у румынского командования разрешения проехать в армию и посмотреть своими глазами на то, что там происходило. Такое разрешение было мне дано, но не в армию, действовавшую против болгар, а в Северную армию генерала Презана, успешно наступавшую на границе с Галицией совместно с 9-й русской армией, руководимой генералом Лечицким.
Путь от Бухареста в штаб Северной армии нужно было делать по железной дороге от Бакао, затем на автомобиле через Карпаты до Сан-Миклош, отвоеванного румынами у венгров. Я с интересом следил из окна вагона за разворачивавшейся панорамой плодородной равнины Молдавии. Виднелись прекрасно обработанные поля, стога только что собранного урожая, фруктовые сады. Все говорило о том, что природа щедро вознаграждает труд земледельца. Наряду с этим поражала ужасающая бедность крестьянских деревень. И я невольно вспомнил о грозных крестьянских волнениях, имевших место в Румынии незадолго перед войной. Для успокоения деревни, тянувшейся к помещичьей земле, правительству пришлось прибегнуть к «последнему доводу короля» — артиллерийскому огню. Невольно я мысленно перенесся на родину и вспомнил недавние волнения в Грузии и Аджарии. Впервые для меня стала совершенно ясной мысль, что землю надо передать крестьянству для того, чтобы стала возможной дальнейшая жизнь государства. Мысль оказалась облеченной в, совершенно наивную форму, но, раз появившись, она [124] должна была логически развиваться и привести к правильным выводам. Мне захотелось узнать побольше по этому вопросу, и я обратился к сидевшему передо мной молодому офицеру, раненному в голову и, по-видимому, возвращавшемуся с болгарского фронта домой. Как и большинство румынского офицерства, он говорил по-французски и охотно отвечал на мои вопросы. Я поинтересовался причинами поражения его дивизии на болгарском фронте.