Страница 39 из 41
– Вы приехали как нельзя более кстати, – продолжал Ляховский, мотая головой, как фарфоровый китаец. – Вы, конечно, уже слышали, какой переполох устроил этот мальчик, ваш брат… Да, да Я удивляюсь. Профессор Тидеман – такой прекрасный человек… Я имею о нем самые отличные рекомендации. Мы как раз кончили с Альфонсом Богданычем кой-какие счеты и теперь можем приступить прямо к делу… Вот и Александр Павлыч здесь. Я, право, так рад, так рад вас видеть у себя, Сергей Александрыч… Мы сейчас же и займемся!..
«Ну, этот без всяких предисловий берется за дело», – с улыбкой подумал Привалов, усаживаясь на место Альфонса Богданыча, который незаметно успел выйти из комнаты.
Половодов скрепя сердце тоже присел к столу и далеко вытянул свои поджарые ноги; он смотрел на Ляховского и Привалова таким взглядом, как будто хотел сказать: «Ну, друзья, что-то вы теперь будете делать Посмотрим!» Ляховский в это время успел вытащить целую кипу бумаг и бухгалтерских книг, сдвинул свои очки совсем на лоб и проговорил деловым тоном:
– Вы, господа, кажется, курите? Ведь вот были где-то у меня отличные сигары…
Он быстро нырнул под свой стол, вытащил оттуда пустой ящик из-под сигар, щелкнул по его дну пальцем и с улыбкой доктора, у которого только что умер пациент, произнес:
– Вот здесь была целая сотня… Отличные сигары от Фейка. Это Веревкин выкурил!.. Да, он по две сигары выкуривает зараз, – проговорил Ляховский и, повернув коробку вверх дном, печально прибавил: – Теперь ни одной не осталось…
– Не беспокойтесь, Игнатий Львович, – успокаивал Половодов, улыбаясь глазами. – Я захватил с собой…
– У меня тоже есть, – заметил Привалов; выходки Ляховского начинали его забавлять.
– Вот и отлично, – обрадовался Ляховский. – Я очень люблю дым хороших сигар… У вас, Александр Павлыч, наверно, регалии… Да? Очень хорошо… Веревкин очень много курит сигар.
После этого эпизода Ляховский с азартом накинулся на разложенные бумаги. Нужно сознаться, что он знал все дело, как свои пять пальцев, и артистически набросал картину настоящего положения дел по опеке. Как искусный дипломат, он начал с самых слабых мест и сейчас же затушевал их целым лесом цифровых данных; были тут целые столбцы цифр, средние выводы за трехлетия и пятилетия, сравнительные итоги приходов и расходов, цифровые аналогии, сметы, соображения, проекты; цифры так и сыпались, точно Ляховский задался специальной целью наполнить ими всю комнату. Привалов с напряженным вниманием следил за этим цифровым фейерверком, пока у него совсем не закружилась голова, и он готов был сознаться, что начинает теряться в этом лесе цифр. Чтобы перевести дух, он спросил Ляховского:
– Александр Павлыч мне говорил, что у вас есть черновая последнего отчета по опеке… Позвольте мне взглянуть на нее.
– Да, да… Есть, как же, есть. С большим удовольствием…
Ляховский мягкими шажками подбежал к окну, порылся в нескольких картонках и, взглянув в окно, оставил бумаги.
– Извините, я оставлю вас на одну минуту, – проговорил он и сейчас же исчез из кабинета; в полуотворенную дверь донеслось только, как он быстро скатился вниз по лестнице и обругал по дороге дремавшего Пальку.
– Посмотрите, Сергей Александрыч… Ха-ха!.. – заливался Половодов, подводя Привалова к окну. – Удивительный человек этот Игнатий Львович.
Половодов открыл форточку, и со двора донеслись те же крикливые звуки, как давеча. В окно Привалов видел, как Ляховский с петушиным задором наскакивал на массивную фигуру кучера Ильи, который стоял перед барином без шапки. На земле валялась совсем новенькая метла, которую Ляховский толкал несколько раз ногой.
– Вы все сговорились пустить меня по миру! – неестественно тонким голосом выкрикивал Ляховский. – Ведь у тебя третьего дня была новая метла! Я своими глазами видел… Была, была, была, была!..
– Она и теперь в конюшне стоит, – флегматически отвечал Илья, трогая одной рукой то место, где у других людей бывает шея, а у него из-под ворота ситцевой рубашки выползала широкая жирная складка кожи, как у бегемота. – Мне на што ее, вашу метлу.
– Да, да… Сегодня метла, завтра метла, послезавтра метла. Господи! да вы с меня последнюю рубашку снимете. Что ты думаешь: у меня золотые горы для вас… а?.. Горы?.. С каким ты мешком давеча шел по двору?
– Известно с каким: мешок обыкновенный с овсом…
– Хорошо, я сам знаю, что не с водой, да овес-то, овес-то куда ты нес… а?.. Ведь овес денег стоит, а ты его воруешь… а?..
– Ничего не ворую… вот сейчас провалиться, Игнатий Львович. Барышня приказали Тэку покормить, ну я и снес. Нет, это вы напрасно: воровать овес нехорошо… Сейчас провалиться… А ежели барышня…
– Барышня?! Знаю я вас, молодцов… Вот я спрошу у барышни.
Ляховский кричал еще несколько минут, велел при себе убрать новую метлу в завозню и вернулся в кабинет с крупными каплями холодного пота на лбу.
– Разоряют… грабят… – глухим голосом простонал он, бессильно падая в кресло и закрывая глаза.
– Мне кажется, что вы уж очень близко принимаете к сердцу разные пустяки, – заметил Половодов, раскуривая сигару.
– Пустяки?!. это пустяки?!. – возопил Ляховский, вскакивая с места с такой стремительностью, точно что его подбросило. – В таком случае что, по-вашему, не пустяки… а? Третьего дня взял новую метлу, а сегодня опять новая.
– Да ведь метла, Игнатий Львович, стоит у нас копейку.
– Ах, молодые люди, молодые люди… Да разве мне дорога самая метла? Меня возмущает отношение, – понимаете, отношение моих служащих к моим деньгам. Да… Ведь я давно был бы нищим, если бы смотрел на свои деньги их глазами. Последовательность нужна… да, последовательность! Особенно в мелочах, из которых складывается вся жизнь Сергей Александрович, обратите внимание: сегодня я спущу Илье, а завтра будут делать то же другие кучера, – все и потащат, кто и что успеет схватить. Метод, идея дороги: кто не умеет сберечь гроша, тот не сбережет миллиона… Да-с. Особенно это важно для меня: у меня столько дел, столько служащих, прислуги… да они по зернышку разнесут все, что я наживал годами.
– Извините меня, Сергей Александрыч. – прибавил Ляховский после короткой паузы. – Мы сейчас опять за дело…
– Может быть, вы устали, Игнатий Львович, – проговорил Привалов, – тогда мы в другой раз…
– Ах нет, зачем же. Во всяком деле важен прежде всего метод, последовательность…
Чтение черновой отчета заняло больше часа времени. Привалов проверил несколько цифр в книгах, – все было верно из копейки в копейку, оставалось только заняться бухгалтерскими книгами. Ляховский развернул их и приготовился опять унестись в область бесконечных цифр.
– Нет, уж меня увольте, господа, – взмолился Половодов, поднимаясь с места. – Слуга покорный… Да это можно с ума сойти! Сергей Александрыч, пощадите свою голову!
– Мне все равно, – соглашался Привалов. – Как Игнатий Львович.
– Ну и сидите с Игнатием Львовичем, – проговорил Половодов. – Я не могу вам принести какой-нибудь пользы здесь, поэтому позвольте мне удалиться на некоторое время…
– Куда же вы, Александр Павлыч? – спрашивал Ляховский с недовольным лицом. – Я просто не понимаю…
– Чего ж тут не понимать, Игнатий Львович? Дело, кажется, очень просто: вы тут позайметесь, а я тем временем передохну немножко… Схожу засвидетельствовать мое почтение Софье Игнатьевне.
Ляховский безнадежно махнул рукой на выходившего из комнаты Половодова и зорко поглядел в свои очки на сидевшего в кресле Привалова, который спокойно ждал продолжения прерванных занятий. Привалову больше не казались странными ни кабинет Ляховского, ни сам он, ни его смешные выходки, – он как-то сразу освоился со всем этим. Из предыдущих занятий он вынес самое смутное представление о действительном положении дел, да и трудно было разобраться в этой массе материала. Нужно было, по крайней мере, месяц поработать над этими счетами и бухгалтерскими книгами, чтобы овладеть самой сутью дела. Теперь задачей Привалова было ознакомиться хорошенько с приемами Ляховского и его пресловутой последовательностью. Василий Назарыч указал Привалову на слабые места опеки, но теперь рано было останавливаться на них: Ляховский, конечно, сразу понял бы, откуда дует ветер, и переменил бы тактику, а теперь ему поневоле приходилось высказываться в том или другом смысле. За Приваловым оставалось в этой игре то преимущество, что для Ляховского он являлся все-таки неизвестной величиной.