Стоя на краю

Он понял, что видит. Эвакуацию.

«Тихо, тихо, – заговорил разум, сдобренный хорошей дозой реализма. – Какая, в жопу, эвакуация? От чего? Куда? Или на самом деле – эпидемия? Но если Питер поражен, почему этих людей выпускают без срока на карантине? Военные и полиция без защитных костюмов... Бред, разумеется!»

«Ага, бред! Ждите! – Второй голос оказался донельзя язвительным. Это был уже не разум, а чистейший, первосортный и патентованный прагматизм, умноженный на логику. – Полторы тысячи семей с маленькими детьми внезапно сорвались отдохнуть. На средиземноморские курорты. Или в Альпы. К союзникам. А поскольку зафрахтовать чартеры не получилось, взяли в аренду военные транспорты... Ты веришь в это?»

– Чего стоим, кого ждем? – Федора тронули за плечо, но не рукой, а оконечьем пластиковой дубинки с электрошокером. Патруль. Двое полицейских и старший сержант войск МВД... Постойте, эмблема МВД – орел с мечами в лапах. Шеврон сержанта сиял золотым гербовым щитом с наложенными на него узким клинком и короной. Управление Имперской Безопасности. И форма не синяя, а черная с золотом. Это уже серьезно.

– Только прилетел, отдышаться-то можно?

– В другом месте дышите, – холодно сказал сержант, вновь проверив карточку через свой ПМК. – Идите, идите... Аэропорт на особом положении.

Федор краем глаза наблюдал за патрулем, ненавязчиво шествовавшим позади, пока странный молодой человек с рюкзаком не исчез в бездонной глотке уводящего на глубину трехсот метров эскалатора станции «Пулковская».

Снизу тянуло теплым воздухом с приятным запахом метро. Литвинов всегда радовался возвращению домой из дальнего путешествия, ему нравились знакомые звуки, аромат озона, мелочи наподобие почти незаметного скола мрамора возле первой арки... Однако сегодня не радовало ровным счетом ничего.

Впервые в жизни вернувшись в уютный и насквозь знакомый Питер, с его ненавязчивой для постоянного обитателя сыростью, имперской помпезностью, интимом внутренних дворов возле Английской набережной или брутальностью новостроек, Федор испытывал страх. Настоящий, нехороший страх. Плотину прорвало. Человеком, который нанес последний удар киркой, оказался сержант Имперской Безопасности – Федор никогда доселе не видел такого взгляда.

Впервые в его городе и в его стране на Федора смотрели будто на врага.

Дома никаких тревожных изменений не отмечалось – машины по Пискаревскому проспекту как ездили так и ездят, листья на деревьях в парке распустились полностью, хотя весна в этом году прохладная. Полиции не больше чем обычно – то есть вообще не видно. Гуляют с собачками пожилые тетушки.

Жилой комплекс, где находилась федоровская квартира, занимал немалую площадь, охватывая полный квартал вплоть до улицы Замшина. Выстроен дом по моде последних десятилетий позапрошлого века – в здании всего пять этажей, зато оно полкилометра в длину и метров двести пятьдесят в ширину, с обширным внутренним двором. Слегка напоминает крепость. Плюс подземные гаражи и полная внутренняя инфраструктура. Энергоснабжение от своего микрореактора (редкость по нынешним временам. Во всех соседних кварталах электричество подается централизованно), магазины и сервис-центры на первых этажах и в полуподвалах. Вполне удобно: понадобились продукты – спустись вниз и купи, не надо далеко ходить или заказывать доставку из супермаркета на соседней улице. Школа и детский садик собственные, под управлением домового комитета, руководящего ульем с населением в восемь тысяч человек. Эдакая небольшая и почти автономная республика внутри огромного мегаполиса.

Консьержки, тети Вали, на месте не оказалось – видимо, опять пренебрегает прямыми обязанностями в угоду общественной деятельности. Бодренькая бабуля, ничего не скажешь: успевает поучаствовать и в школьном совете, и в комитете по благоустройству (на обеих лестницах, что парадной, что черной, полно редких домашних растений и тетя Валя выбила средства на систему автополива), да еще заботы по «культурной части» – два раза в месяц неугомонная старушенция вместе с такими же божьими одуванчиками совершала набеги на театры города. Разумеется, организованно, с заказом автобуса.

Словом, классический типаж социально активной пенсионерки. Таких бывает две разновидности – надоедливая карга-сквалыга, не дающая продохнуть владельцам квартир и обычно собирающая подписи против любого решения управляющего, и симпатичная тетушка, способная ненавязчиво помочь в любой трудной ситуации, будь то проблема с водопроводом или необходимость часик-другой посидеть с ребенком, когда родителям требуется срочно уйти по делам. Тетя Валя, по счастью, относилась к последнему типу. Кроме того, она курила, была не прочь посидеть у соседей за праздничным столом и тяпнуть рюмочку коньяку, рассказывала смешные истории из театральной жизни (нынешняя консьержка до пенсии тридцать лет играла на виолончели в оркестре Мариинской оперы) и вообще была очень-очень своей. Представить дом без тети Вали было невозможно – она являлась такой же его частью, как стены или крыша. Федор знал ее всю сознательную жизнь, благо обитала «домохранительница» двумя этажами ниже в такой же однокомнатной квартире.

Подняться на верхний пятый этаж для Федора никогда не составляло особого труда, но сегодня пришлось воспользоваться лифтом – рюкзак надоел, придется прокатиться. Створки разошлись, открывая обширную площадку, куда выходили двери восьми квартир, половина с окнами на проспект Блюхера, половина во двор.

– С прибытием! – Федор аж вздрогнул, услышав голос не замеченной тети Вали. – Отдохнул?

– Вроде того, – кивнул он. – Добрый день, Валентина Альбертовна. Как тут у вас?

– Никак. – Почудилось, что благовоспитанная консьержка-театралка едва не сплюнула. Хмуро посмотрела поверх очков в изящной золотой оправе. Надо же, снова покрасилась, на этот раз благородная седина была замещена рыжевато-розовым цветом. Очень подходит к темно-красному платью с брошью на левом плече. – Видишь, чем занимаюсь?

На дверях квартир 554 и 557 красовались ленточки белого скотча с голограммой домового управления. Федор видел такую ленту несколько лет назад, когда умер сосед, одинокий старик, – вход немедленно опечатали.

– Что стряслось? – ахнул Федор, подсознательно ожидая чего-то очень скверного.

– Слава Богу, ничего. Почти ничего. Леночка Раскина с мужем и детьми уехали, Барковы тоже... Вчера.

– Куда уехали? – туповато переспросил Федор. – Зачем тогда опечатывать?

– Куда – не сказали, только дали понять, что... – тетя Валя запнулась, – что очень надолго или навсегда. Все бросили, понимаешь? Мебель, технику, Лена отдала свою собаку в приют, плакала... Когда люди переезжают в другой город, они обычно забирают вещи с собой, всегда можно заказать контейнер. И уж тем более, никто не оставляет животных! Аквариум пришлось забрать мне. Вамбу жалко...

Вамбой звали аргентинского дога Раскиных, живших напротив федоровской квартиры. Симпатичный, отлично обученный зверь белоснежной масти, напоминающий помесь боксера с бультерьером. Любимец всего подъезда. Как можно было отдать такую собаку в приют для животных? Немыслимо!

– Может, зайдете ко мне, выпьем кофе? – неуверенно предложил Федор. – А вы расскажете, что творится в городе, а? В аэропорту полно солдат, прямо не верится...

Пискнул электронный замок, рюкзак был сброшен в прихожей, а тетя Валя уверенно направилась в сторону кухни со словами:

– Мойся, переодевайся, я сама все приготовлю... Только кофе или ты поесть хочешь? В холодильнике пусто, одни концентраты!

– Утром поел, пока не хочу, – крикнул Федор, сбрасывая тяжелые ботинки и скрываясь за дверью ванной. – Хозяйствуйте, я скоро!

Скоро не скоро, а двадцать с лишним минут прошло. В шкафчике отыскался чистый спортивный костюм, походные вещи отправились в стиральную машину. В доме густо пахло кофейными зернами и почему-то горячей выпечкой.

– Спустилась к себе, взяла готовое тесто и озадачилась печеньем, – пояснила тетя Валя. – С изюмом и курагой. Ты садись. Как Алтай? На Белуху забирался?