Ория (сборник)

Три дня над посадом стоял плач и вой. — уцелевшие хоронили погибших. Плакали не все. Схваченные громилы держались угрюмо, но каяться не спешили, заявляя, что «крестова людь» сама во всем виновата. Она, «людь», издавна богов истинных не почитает и над верой старой насмешки строит. Теперь «людь крестова» и вовсе стыд потеряла: скандов привечает да славным героям, что с «рогатыми» насмерть бьются, ножи в спину тычет. Жрец же Вознесенного, что в сгоревшей храмине служил, привсе-людно возглашать стал, что Чужой Бог открыть скандам городские ворота велит, а воеводу Згура указывает вервием повязать да конугу Лайву выдать. А уж того они, добрые лу-чевцы, стерпеть никак не могли.

Убийц осуждали, но, странное дело, осуждали и жертвы. Даже Долбило не без смущения твердил, что лучше бы «крестова людь» к истинной вере вернулась, тогда бы и соблазна не было. Так думал не он один. Вскоре Згур узнал, что многие из тех, кто верил в Вознесенного, не выдержав страха и угроз, привселюдно срывали с шеи кресты и отправлялись в ближайшее капище — петуха резать да муку с вином смешивать. «Крестову людь» начали выживать из городских сотен, кого из-за хвори, кого — по лености. Згур пробовал говорить с Долбилой и Вересаем, но те лишь разводили руками и чесали затылки.

«Катакиты» молчали, но глядели хмуро. Згур знал — многие из фрактариев верны Вознесенному. В румской земле черному кресту поклонялись уже много веков. Наемнику не пристало судить хозяев, и парни с перьями на шлемах могли лишь угрюмо ворчать, видя, как травят их единоверцев. Но однажды не выдержали и они. Растерянный Пила, заикаясь больше обычного, попросил комита срочно прийти на площадь, где кузнец Долбило собрал свою сотню. Згур, занятый чем-то иным, хотел отговориться, но Пила кликнул Гусака, тот — Сажу, а затем фрактарии подступили целой тучей. Згур понял — надо идти.

На площади у высокого помоста столпились лучевцы — и воины, и просто любопытствующая «людь». На помосте, возвышаясь над толпой, стоял могучий Долбило, рядом с ним — чаклун в дырявом плаще с кривым деревянным посохом, а перед ними, у толстых неструганых столбов, застыли двое худых, узкоплечих. Згур протиснулся вперед — и понял. Сом и Лещок, внуки Вертя.

Чаклун что-то сказал Долбиле, тот важно кивнул и повернулся к мальчишкам, рука указала куда-то вниз…

— Топтайте!

— Топтайте!!! — взревела толпа. Згур взбежал на помост. Прямо посередине лежал черный бронзовый крест.

— Топтайте! — повторил кузнец, и толпа вновь откликнулась дружным ревом.

Мальчики молчали. В глазах блестели слезы, но никто не двигался с места.

— Топтайте, ино зрадниками станете! Згур с трудом вспомнил. «Зрадники» — «предатели». Вот что здесь затеяли!

Он повернулся к толпе, но дружный крик ударил в уши:

— То наше дело, воевода!

— Зрадники они! Унуки зрадника!

— Пущай топтают! Ино запалим! Живцем запалим! Стало ясно, зачем на помосте столбы. Чаклун в дырявом плаще щерил редкие зубы. Долбило хмурился, а толпа

продолжала неистовствовать:

— Топтайте! Топтайте! Ино запалим! Долбило махнул рукой, и крик стих. Кузнец грузно шагнул вперед, прямо к внукам погибшего Вертя:

— В остатний раз говорю! Топтайте крест, ино смерть

примете, яко зрадники!

— Мы не зрадники! — отчаянно крикнул Лещок. -

И деда наш не зрадник! Мы земле верны!

— Мы земле верны! — подхватил его брат. — Но крест топтать не станем! В том вера наша, а веры не порушим! Чаклун зашипел, посох метнулся прямо к лицу одного

из мальчишек.

— Пали! Пали их!

— Стойте!

Згур выхватил меч, но его не слушали. На площадью стоял уже не рев — вой. В глазах горело безумие, руки сжимались в кулаки, кто-то уже тащил связки заранее припасенной соломы…

Згур уже примеривался, как ловчее разрубить чаклуна пополам, но тут где-то совсем рядом грозно пропела труба. Сверкнула начищенная сталь. «Катакиты» с копьями на-перевес окружали площадь. Над красными перьями бился развернутый Стяг с белым Единорогом.

Крик стих, кулаки разжались. Згур облегченно вздохнул. Кажется, безумие, охватившее лучевцев, отступило. Он обернулся, но чаклуна на помосте не было, лишь рядом с бронзовым крестом сиротливо лежал забытый при поспешном бегстве посох.

На помост быстро взбежали Гусак и.Сажа. Згур улыбнулся заплаканным мальчишкам, вспомнил мудреные ве-

нетские слова, поднял руку:

— В остатний раз! Ежели кто почнет воев моих трогать, сам того к столбу привяжу и солому запалю. Ясно?

Люди молчали, но вот толпа колыхнулась, зашумела.

— Зрадники они! Дед их зрадник!

— То бой решит. Хлопцев этих перевожу к сотнику Саже под начало…

На черном лице расцвела довольная усмешка. Фракта-рий расправил плечи, рука легла на рукоять меча. Кто-то попытался крикнуть, но тут же замолчал — не иначе, соседи под ребра дали.

— А сейчас — все прочь! Долбило, уводи своих! Вскоре площадь опустела. Згур приказал отвести растерянных, еще не успевших опомниться мальчишек в лагерь и усилить посты. Да, безумие отступило, но могло вернуться в любой час.

Глава 16. ПОЛОВИНА ВЕНЦА

Но самое страшное стало известно чуть погодя. Весть о лучевской резне подозрительно быстро разнеслась по всей Сури. На полночи, где в Вознесенного верил почти каждый второй, толпы на площадях проклинали Кровавого Згура, Згура Убийцу. Иереи Вознесенного призывали к отмщению, переворачивая свечи в знак проклятия Врагу Бога. Говорили и иное. Прошел верный слух, будто великий боярин Асмут Лутович повелел в своих владениях капища Вознесенного отнюдь не трогать, беглецов же, за веру изгнанных, привечать и оделять добром.

Все стало понятнее. Теперь на полночи Згура боялись больше, чем рогатых скандов. Асмут же Лутович стал славен, его имя произносилось с надеждой не только боярами, но и многими из посадских, особенно в Белом Кроме, где Вознесенного почитали уже много лет.

Не то было на полдне. Здесь, особенно в ближних городах, люди славили Мстителя за Богов, жрецы же вещали, что Боги Сури призвали Згура спасти землю — не только от скандов, но и от всякой нечисти, что добрым людям жить не дает. «Крестову людь» силой принуждали отречься от веры, непокорных же гнали за ворота, забирая все добро и кидая камни вслед. Наконец из дальнего святилища, где среди старых дубов возвышался какой-то особо почитаемый истукан, пришла весть, что отныне Боги Сури более не гневаются на своих чад и войску Згура Мстителя будет дарована скорая победа.

Разбираться со всем этим не оставалось времени. Скан-ды вновь зашевелились за Певушей, вдобавок надо было подгонять мастеров, которые в чаду и дыме перегоняли по хитрым «скляницам» земляной жир. Другие ладили чаны и меха. Вскоре за городом, в глубоком овраге, ударило шипящее пламя. Невольная выдумка лысого мудреца, мечтавшего отправиться на «пупыре» в небеса, обратилась в необоримое Пламя Смерти. В это же время лесовики из Ярчуко-вой сотни изыскивали лучший путь, чтобы перетащить лодьи с Доная на Лагу. Сотня Крюка с полусотней добро-вольцев-лучевцев тайно готовилась к походу в далекую Скандию.

…Возвращаясь в Лучев из частых поездок по лесной глухомани, Згур расспрашивал редких торговцев, решившихся заехать в город, о делах на родине. Новостей было мало, купцы больше знали о том, что творится у алеманов и мадов и, конечно, в державе Кей-Сара, откуда почти все они были родом. Ория была слишком далеко. Наконец один мадский торговец вспомнил, что слыхал от лехитско-го купчины, будто «кнес Кий» скликает в своем «Киеве-городе», что наДеноре стоит, большой Сабор — собрание нарочитых мужей со всей земли, дабы миром решить спор о том, кому наследовать Железный Венец. «Обры» за широким Донором обретаются мирно, реку же переходить более не решаются — «убоялись зело».

Згур понемногу успокоился. Кажется, дело не дошло до самого страшного. Значит, можно не спешить, не оглядываться каждый день, не горит ли родной дом. Знать бы еще, кактамУлада…