Ория (сборник)

по полночи, где Вознесенного особенно полюбили в последние годы.

— Все, что захочу? А что я захочу?

Ответ пришел не сразу. Мальчик задумался, словно прислушиваясь к неведомому голосу, наконец негромко проговорил:

— Рыжую девушку и половину Венца. Детям твоим боги подарят Сурь…

Взгляд слепых глаз заставил отшатнуться. Удивило даже не то, что на Курьей горе знают об Ивице. Поразил голос — холодный, властный, словно заговорил каменный идол. Впрочем, обещать легко — и половину Венца, и всю Сурь.

— Твои боги ошиблись. Мне не нужна ваша Сурь. Я хочу домой!

На бледном недвижном лице мелькнула улыбка, легкая, снисходительная. Но вот она исчезла. Пустые глаза смотрели сурово, страшно.

— Пламенем алым скоро Денору гореть! Жизнь или смерть — это решишь ты сам. Лучше не помнить горечь родных костров! Лучше забыть, как пахнет у дома полынь!

— Нет. Замолчи!..

Грозные слова не испугали. Чаклуны могут многое, даже читать мысли, даже заглядывать в чужие сны. Кажется, здесь уже все за него решили. Нет, не выйдет!

Згур еле сдержал усмешку, коротко поклонился.

— Боги разрешают мне уйти?

Узкие плечи слегка дрогнули. Маленькая ладонь вновь потянулась к желтому огню, и тот послушно притих, съежился, забившись в узкую каменную щель.

— Спорить с богами в силах лишь только бог. Завтра узнаешь, правду ли молвят они. Тот, кто смешон, даст тебе огненный меч. Кто ненавистен, скажет, куда им бить!

Переспрашивать Згур не стал. Он уже привык — чаклу-ны, да и сами боги любят темную речь. Он хотел попрощаться, но понял — прощаться не с кем. Мальчик исчез, сгинул желтый огонь. Вершина была пуста, только неровный камень стоял там, откуда только что прозвучали странные слова. В лицо ударил порыв холодного ветра, словно хозяева Курьей горы спешили проводить не угодившего им человека.

Часовой у шатра шагнул вперед, правая рука взлетела вверх.

— Хайра, комит!

— Хайра! Что случилось?

Парень не ответил, только моргнул да улыбнулся, еле заметно, уголками губ. Згур понял. Сердце дрогнуло, желтый холодный огонь исчез из памяти, сгинул. Рука рванула тяжелый полог…

— Ты не спешил, Згур свет Иворович! Другую нашел? Ивица сидела прямо на толстом войлоке, неровное пламя светильника падало на раскрытую фолию.

— Извини!

Ее рыжие волосы пахли мятой. Згур ткнулся лицом, зажмурился, словно боясь, что девушка исчезнет, превратится в холодный камень.

— Извини, боги задержали!

— Боги? Все мужчины говорят о богах… Погоди! Свет! Потуши свет!

Згур, не глядя, толкнул рукой бронзовый светильник. Ивица не любила света. Они ни разу не встречались днем. Даже ночью она не позволяла Згуру взглянуть на себя. Может, из-за рубцов, покрывающих спину и плечи. Раны зажили, но девушка каждый раз вздрагивала, когда его пальцы касались следов плети.

— Не спеши, Згур! Я сама… Сама… Ложись… Странно, с нею Згур чувствовал себя мальчишкой, грубым и ничего не умеющим. Порой он стыдился самого себя. Все время чудилось, что он причиняет йвице боль. Руки, привыкшие к мечу, казались недостойны касаться ее тела…

— …Так что тебе сказали боги?

Згур вздохнул, улыбнулся, не открывая глаз. Девушка не говорила — шептала, слегка касаясь губами его волос. Теперь тело Ивицы не пахло мятой. От нее шел резкий, сводящий с ума звериный дух, заставляющий забыть обо всем, кроме той, что лежала рядом.

— Боги сказали, что отдадут тебя мне…

— Правда? — Ивица горько усмехнулась. — Ты им не верь, Згур Иворович! Боги обманывают… Знаешь, когда ты впервые пожелал меня, мне казалось, что я просто хочу отомстить Асмуту. Мне нельзя никого любить! Невольница должна думать только о свободе, иначе ей остаться рабыней навеки. Но боги шутят… Я полюбила тебя, Згур! Мне плохо, когда ты встречаешься с другими женщинами. Даже с кнесной…

— С кнесной? — от неожиданности он рассмеялся, но девушка не шутила.

— Почему бы и нет? Горяйна красива. Говорят, она холодна, как ледышка, но она — правительница, и любому мужчине будет лестно увидеть ее на своем ложе. Великий боярин Асмут когда-то думал посвататься к ней, но сейчас он задумал иное. Теперь ему нужен ты, а не она. Как быстро вы сговорились! Иногда мне кажется, Згур, что ты такой, как Асмут…

— Почему? — Ее слова болью резанули по сердцу. Разве он похож на чернобородого убийцу?

— Он тоже умен, его слушаются люди. Ты моложе, Згур, ты просто еще не ведаешь, чего хочешь. Но меня ты заметил! Тогда, в ту ночь, ты был готов повалить меня на землю и взять силой. Разве нет? Такую, как я, не обмануть. Меня слишком часто брали силой, Згур! Если бы ты знал, что такое, когда дышат вонью в лицо, сопят, давят на горло локтем… И все-таки я тебя полюбила! Сегодня ты опять набросился на меня, как голодный волк, а я хотела показать тебе одну старую фолию. Она о богах, но там есть и о любви. Свиток не нужен, я помню и так…

Ивица помолчала, вздохнула и заговорила медленно, словно прислушиваясь к каждому слову:

— Положи меня, как перстень, на сердце твое, как перстень на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь;

люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее — стрелы огненные… Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Ибо ласки твои слаще вина…

— Как перстень на сердце твое… — тихо повторил Згур. — Я не умею так говорить, Ивица! Я вообще ничего не умею! Только воевать…

— И я нужна тебе как лазутчица у Асмута… Девушка резко приподнялась, накинула рубаху.

— Он приезжает завтра. Сначала встретится с тобой, а вечером позовет меня. Сперва прикажет вымыть ему ноги, затем — зажечь светильники и раздеться… Ненавижу светильники! Он говорит, что любит смотреть на меня…

Згур сцепил зубы. «Люта, как преисподняя, ревность…» Раньше он и не знал, что это такое.

— Ты похож на него, Згур Иворович! Скоро ты поймешь, чего хочешь, и тогда забудешь рыжую наложницу. Наверно, я зря пришла к тебе. Прощай!

— Погоди!

Згур вскочил, но девушка уже уходила. Он знал — Ивицу не удержать. На душе было горько. Что он мог сделать? Чернобородый убийца — его союзник. Без латников Асмута, без его серебра войну не выиграешь. И с кнесами соседних городов договорился тоже он! А без лазутчика в скандском стане они были бы просто слепы.

Згур долго искал светильник, возился с непослушным огнивом. Отсвет огня упал на забытую фолию. Згур развернул мягкую кожу, но маленькие незнакомые литеры не желали открывать свои тайну. «Ибо крепка, как смерть, любовь…»

Ни в чем не повинный свиток отлетел в угол. Згур накинул плащ, долго застегивал фибулу. Скорее бы кончилась эта ночь! Он всегда боялся ночи. Днем проще, самые трудные дела становятся простыми — протяни руку. Достаточно расставить их по порядку, словно кметов на смотре. Утром он зайдет к кнесне, затем надо будет поговорить с кузнецами, а потом… Ну конечно, он же обещал заглянуть к «чугастру»! Ярчук вернулся вчера, а они так и не поговорили.

Скромное подворье венета еле вместило гостей. Пришла, наверно, вся улица. Многих Згур узнавал. Был, конечно, могучий Долбило и все десятники его сотни — один другого крепче и бородатей. Пришел и кое-кто из «катаки-тов». За последние недели фрактарии стали относиться к Яртаку совсем по-другому. И немудрено! Лохматый «ди-кун» был теперь не слугой — сотником, да не простым, а Воеводой Леса. Никто уже не смеялся над заплетенной в косички бородой и грубой курткой мехом наружу. Воеводе Леса и положено быть таким. Да и смеяться над «чугаст-ром» было небезопасно. Лучевцы же, не считая, конечно, позабытых всеми бояр, только что не боготворили венета. Ярчук же…

Ярчук же немало смущался такой славой. За обильным столом он всячески отвергал здравицы в свою честь, постоянно кивая на «боярина». Гости охотно начинали славить «большого воеводу Иворовича», заставляя в свою очередь смущаться Згура. К счастью, любое застолье когда-нибудь кончается, и гости, выпив отходную, начали мало-помалу расходиться. Наконец настало время поговорить. Но Згур не спешил. Он уже заметил, как переглядывались за столом хозяин, черноволосая Вешенка и Гунус, который даже пытался подмигивать, несмотря на каменный глаз. Что-то затевалось. Уж не свадьба ли?