Гений из гусляра

И все же профессор не стал рисковать. Он достал из угла клетку с белой подопытной крысой, о существовании которой его внутренний голос, оказывается, знал, и влил ей три капли средства от всех болезней.

Когда утром по просьбе Минца к нему пришли его друзья Удалов и Грубин, Минц сидел за столом, а у его ног на полу лежал лист белой бумаги. На листе покоилась дохлая крыса.

Удивленным друзьям Минц предложил кофе, а когда они отказались, поведал о своем приключении.

— Как видите, — сказал он, завершив рассказ о Голосе, — я проверил его предупреждение. Крыса умерла.

— Сразу? — спросил Саша Грубин.

— Нет, — ответил Минц. — Сначала крыса совершила несколько бодрых и веселых прыжков, побегала по кругу, попросила у меня пищи, но не приняла ее, а глубоко вздохнула и померла.

— Так что же случилось? — спросил Корнелий Удалов.

— Я усиленно думал и догадался, — ответил Минц. — Ведь раз это был внутренний голос, значит, внутри меня эта догадка уже существовала. Но мне было жаль отказываться от великого изобретения, каждому хочется примерить тогу спасителя человечества...

— Короче! — взмолился Грубин. — Я на автобус опаздываю.

— Крыса подохла потому, что нормальное состояние любого человека, включая крыс, — ненормальное, болезненное! Не может живой организм существовать без аномалий. Ты влюбился — у тебя началась лихорадка, ты скучаешь — тобой овладевает меланхолия или понос, ты испугался — у тебя страдает мочевой пузырь. Любое действие организма — ненормальность. Потому что для него ненормальны желания, страсти, потери, достижения! Значит, как только я даю вам средство от всего, ваш организм лишается всего ненормального. А сам процесс жизни — это хождение по проволоке, и организму не остается ничего, кроме как умереть от общего счастья и совершенства.

Тут все увидели, что крыса пошевелила головой, повела усами и медленно поползла прочь.

— Чего же она, не померла? — удивился Удалов, который поверил было профессору, а теперь усомнился.

— Она даже помереть толком не может, — сказал профессор, — настолько ей плохо.

— Вспомнил научный термин, — воскликнул Грубин. — Это называется нирвана! Ну, я побежал на автобус!

— Не наступи на крысу, — предупредил его Удалов, — она счастливая, где-то ползает.

Провал смелой попытки изобрести универсальное лекарство поверг профессора во временную депрессию. По выходным он перестал ездить на рыбалку с Корнелием Удаловым, а просиживал часами на любимой лавочке над речкой Гусь. Он глядел, как облетали березы на том берегу, и не чувствовал холодного северного ветра, прилетавшего с реки.

И вот однажды профессор рано возвратился домой и столкнулся в воротах с Корнелием Удаловым. Удалов кутался в плащ, надвинул на нос кепку, а профессор несся, как на свидание, и лысина его блестела от испарины.

— Новая идея? — спросил Удалов.

— Гениальная идея, скажу я тебе! — ответил профессор.

Удалов весь вечер ходил на цыпочках, чтобы не помешать соседу снизу. Ведь там рождается открытие.

Открытие родилось опять же ночью, но на этот раз оно обошлось без внутреннего голоса. В семь утра профессор, плохо разбиравшийся во времени суток, громко постучал к Удаловым, чем всех перебудил.

Удалов смог обогнать рванувшуюся с перепугу к двери Ксению.

— Удалось? — прошептал он, увидев объемистую фигуру в китайском халате.

— Пошли! — приказал Минц.

— Я буду жаловаться! — заявила из глубины коридора Ксения. — Мне эта научная коммуналка надоела.

Игнорируя ее угрозу, друзья спустились к Минцу, и там торжествующий ученый показал Удалову скромный пузырек, в каких держат валерьянку.

— Я нашел выход, — сообщил Минц. — Бился, бился, но нашел. Дело было в принципе. Лекарство от всего бесполезно и смертельно. Но если разделить универсальность на части?

— Получаются разные лекарства от разных болезней, — сказал сонный Удалов, который еще не осознал величия соседа.

— А если снова обобщить?

— Не томи, признайся! — потребовал Удалов.

— Я обобщил по революционному принципу, — сказал Минц. — Лекарства от отдельных болезней неэкономичны. Я же соединил их по буквам алфавита.

— Не понял.

— Ты сейчас держишь в руке лекарство, которое излечивает от всех болезней на букву «а». Понял? Завтра я примусь за лекарство от всех болезней на букву «б» и так далее.

— Та-ак, — сказал Удалов, стараясь переваривать информацию. — А если эта болезнь тебе не известна?

— Во-первых, я просмотрел справочники и медицинскую энциклопедию. И сомневаюсь, что пропустил какую-нибудь серьезную болезнь. Но даже если пропустил, лекарство само справится. Не беспокойся, вылечит. Ну, предложи мне какой-нибудь недуг, и мы проверим.

— Ангина...

— А она у тебя есть? Нет? Тогда приходи, когда будет. Не могу же я лечить несуществующую. Еще?

— Артрит... Анестезия...

— Это не болезнь. Давай дальше!

— А у тебя от геморроя нет чего-нибудь?

— Лекарство на «г» будет готово на той неделе, — сообщил Минц.

В тот день Удалов ушел досыпать, так и не вылечившись от аритмии, потому что аритмии у него не обнаружилось. Но в ближайшие дни, пока Минц еще не послал в Москву свое средство на испытания, он не отказывал соседям в помощи. Больше всех повезло Гавриловой, которую одним лекарством вылечили от зубной боли, зуда и запора.

Но в последний день перед отправкой образцов и документации в Главное фармакологическое управление случилась неприятность, которая, следует признаться, в конечном счете загубила открытие Минца.

К Минцу пришел Погосян, который мучился давлением и которому все, от врача до мамы, велели сбросить вес.

И надо же было так случиться, что именно в этот момент Минц бежал через двор, чтобы успеть к междугородному автобусу, которым к нему приезжал господин Арман Сингх, друг и коллега.

— Ты постой, Лев Христофорович! — закричал Погосян. — Ты мой живот видишь? До какого я ожирения дошел — вот-вот рожу, понимаешь? А сегодня меня в гости к директору рынка позвали. Если я пойду, то еще килограмма два ожирения прибавлю. Мое сердце сделает чик-чик — и готов! Весь город говорит, что у тебя лекарство по буквам дают.

— Вот что, — сказал тогда Минц, который не имел времени вернуться домой и снабдить Погосяна нужным пузырьком. — Дверь ко мне открыта, лекарства стоят на полке справа, все подряд, на каждой бутылочке буква. Ясно? Возьми бутылочку с первой буквой твоей болезни, накапай себе восемь капель и поставь бутылочку на место, понял?

— Все понял, — ответил Погосян. — Спасибо тебе, Лев Христофорович, приходи в гости, всей семьей будем рады.

На этом они и расстались.

На следующее утро, совсем еще рано, Погосян подошел к окну Минца и постучал сурово, как судьба.

Минц, ежась, отворил окно.

— Ты убийца, — сказал Погосян.

Под глазом у него желтело, на виске багровела ссадина, нос был слишком красным.

— Господи! — испугался Минц. — Кто это вас так?

— Ты мне какое вредное лекарство дал! Я за столом хозяина обидел, а хозяйские родственники потом меня коллективно обидели.

— Погодите, погодите, — оборвал стенания Погосяна Лев Христофорович. — Вы в окно можете влезть?

В окно Погосян влез, не прекращая стенать, потому что у него болело все тело.

— Рассказывайте! — велел Минц, а сам тем временем накапал пострадавшему несколько капель лекарства на «у» от ушибов и на букву «ц» от царапин.

— Я в гости пришел, костюм надел, — признался Погосян, — сижу за столом, культурно. Никто на меня внимания не обращает. Только в рюмку налили. Потом Джуликадзе, уважаемый человек, тамада, говорит тост за здоровье уважаемого директора рынка товарища-господина Попийвода. Все, конечно, выпивают, а я не выпиваю.

— Почему? — спросил Минц, протягивая гостю лекарство.

— Потому что не хочется, — признался Погосян. — Кушать зверски хочется, а пить не хочется. Я покушал немножко, а тут второй тост за хозяйку дома. Я кушать хочу, а пить не могу. Кушаю, а люди на меня смотрят очень подозрительно. А уважаемый товарищ Джуликадзе громко говорит: «Был один французский человек граф Монте-Кристо, он в дом приходил к кровникам, ничего не пил, только кушал. А потом мстил. Скажите мне, почему этот самый Погосян хочет мстить нашему товарищу-господину Попийвода?!»