Страница 47 из 65
— Много ты о девушках знаешь, — улыбнулась она. — Может, посидишь рядом?
Ростик смел снег с лавочки, сел. Тулуп и у него был что надо, сегодня только со склада получил. Как и солдатский сидор с пайком на ближайшую неделю. Не зря же бегал по всем складам, разнося записки от разных начальников, от Кошеварова и тети Тамары Ворожевой.
К тому же, как теперь почему-то стало казаться, и акацию крысы объели меньше других, и день был с намеком на весну. По крайней мере, снег определенно стал грубее — верный признак скорых оттепелей.
— Что делал сегодня? — спросила Любаня.
— Колокол вешал, экспедицию готовил.
И он рассказал ей в нескольких словах, какие команды получил и как взялся за их исполнение.
— Неплохо, — одобрила его Любаня. — Выходит, мы молодцы?
— Да, мы победили.
— Победили? Что именно?
— Всё, — заявил Ростик. — И саранчу, и коммунистов, и зиму, и голод… Такая у нас полоса пошла — одни победы. И все за нас.
Любаня посмотрела в сторону дома. Наползла какая-то хмарь, даже дым из печи был едва виден.
— А что было сегодня для тебя самым радостным?
— А у тебя?
— Ну, солнышко сегодня стало светить чуть ярче, чем вчера. Говорят, весна быстро наступит… Теперь ты давай.
— Я больше всего порадовался, что у меня теперь есть задание. И появились интересные мысли. Вообще, здорово, что у нас после восстания начальство поумнело.
— Не все, — сказала Любаня.
— А кто не поумнел?
— Борщагов. Говорит, что снова собирает компартию. Обещает, как только выйдет из больницы, разработать конституцию с правом оппозиции на проведение митингов.
— Из больницы?
— Его же вчера, пока он шел домой, где-то подловили… Как мальчишки в школе, честное слово.
Ростик вспомнил, что утром Кошеваров тоже героически не замечал повязку на голове. Судя по всему, райкомскому первосекретарю досталось больше, если он оказался в больнице.
— Прибьют его когда-нибудь.
— Непременно, — согласилась Любаня. — Лучше бы у него ничего не вышло, он самое хорошее дело готов испортачить. Что у тебя еще было хорошего?
— Еще на аэродроме я видел Кима.
— Ты и там был?
— Еще бы! Мне же нужно местность картографировать, а лучше всего это сделать сверху, с воздуха. Вот я и отправился туда, чтобы узнать, когда они полетят.
— А они полетят?
— Пока никто толком не знает. Но Ким говорил, что аэродром почти не пострадал, там ангары довольно жесткие, и саранча почти не пробилась. К тому же эти фанатики остались вместе с машинами, чтобы защищать их… И, как ни странно, многое отстояли. Ни одного серьезного прорыва у них так и не случилось.
— Вот это да! — восхитилась Любаня. — Какие молодцы.
— Молодцы, — подтвердил Ростик. — Жаль, он мне раньше не сказал, я бы к ним пробился.
— Ты был в больнице, на своем месте. А там, если учесть, что они отбились, и Кима хватило.
— В общем, Ким обещает сделать, что сможет, и начать полеты.
— Когда?
— Через месяц… То есть местный месяц, в три недели. Итого — первого апреля.
— Никому не верю, — подхватила Любаня.
Ростику все более определенно казалось, что она думает о чем-то совсем другом, не о том, что они тут рассказывают друг другу. Внезапно Любаня решилась, задержала дыхание, а потом выпалила:
— А у нас будет полет?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду нас с тобой.
Ростик оторопел. Он знал, что это когда-нибудь будет, верил в это и всегда надеялся, что он произнесет какие-нибудь соответствующие слова на этом самом месте. Но сейчас, сразу после саранчи…
Он провел рукой по волосам, не заметив, что снял шапку. Дурацкий автомат за плечом сухо звякнул о кирасу. И этот панцирь, еще меч… Зачем он его сегодня взял с собой, автомата хватило бы.
Хотя для чего и автомат нужен, если он всего лишь по городу ходит? Противника нет, вероятно, в округе на несколько сот километров, а он — с автоматом. Ерунда какая-то. Или привычка?..
— Н-не знаю. Дел невпроворот, мне какие-то мародеры привиделись… Я об этом Рымолову сказал, он поверил. Он вообще после того, как прогноз на закапывание оправдался, стал ко мне прислушиваться, кажется. А тут такое…
— Да, такое. Именно.
Посидели молча. Плохо все получилось, а как теперь исправить, он не знал. Вот она сейчас встанет, уйдет к себе, и он с ней никогда больше не сможет заговорить, даже по-дружески.
— Любаня, я всегда хотел тебе сам это предложить. Понимаешь? Но только это казалось жутко сложной проблемой…
Любаня внезапно сверкнула глазами.
— А ты смотри на это проще, как на проблему выживания. Рода, например, фамилии Гриневых…
Ростик смутился, почувствовал, что краснеет. Эх, и почему девчонки с этим так торопятся, что им, шпоры мерещатся, что ли?
— В общем, и выживание тоже. Но здесь я как-то не могу…
Любаня повернулась к нему. И маленькая, чуть выше плеча, а смотрит почему-то свысока. Как будто сейчас вынет платок, утрет Ростику нос и начнет воспитывать.
— Мы же победители? Сам сказал, сколько побед за нами, и за тобой, в том числе. Неужели еще одну маленькую победу не сможешь завоевать?
— Тебя?
— Для меня тоже. И для себя, если это правда.
Ростик кивнул.
— Конечно, правда. Ты же знаешь. Нас еще во втором классе дразнили «жених и невеста».
— Я об этом тоже сегодня вспомнила, — улыбнулась она. Но на глаза ее почему-то опустился иней. Или это был не иней? — Ну, почему ты не скажешь того, что я хочу услышать?
Ростик понял. И про себя, и про нее.
— В самом деле… Раньше не решался, но сейчас скажу. Любаня, я люблю тебя.
Она улыбнулась, провела рукой по глазам. Это оказался не иней.
— Я тоже люблю тебя. И всегда любила, и теперь рада тебе это сказать.
— А еще, — сказал Ростик, — в целях решения проблемы выживания рода, например Гриневых, я предлагаю тебе стать моей женой. А то знаешь, всякое может случиться, все-таки в Полдневье живем.
— Про Полдневье можно было бы и не говорить на ночь глядя.
Она повернулась к нему и крепко-крепко прижалась холодноватыми, почему-то солеными губами к его губам.
Вот так это и бывает, подумал Ростик. Неужели так же было и у отца с мамой? Неужели это происходит со мной и с моей Любаней?
Любаня отодвинулась от него немного. Посмотрела налево, потом направо, в сторону своего дома.
— Знаешь, невестам полагается думать над такими предложениями. Но учитывая твою всепобедность и Полдневье, я полагаю, что… В общем, так. Наш дом почему-то пострадал больше твоего, поэтому я, пожалуй, перееду к тебе. Может быть, прямо сейчас.
Ростик почувствовал, что не дышал последние минуты три. К тому же сидор с пайком упал на снег. Он наклонился, поднял его, отряхнул снежинки с брезента.
— Это правильно, Любаня, но…
— Что тебя беспокоит, победитель?
— А мама? — спросил Ростик. — Что она скажет?
Любаня улыбнулась так, что старая акация за их спинами чуть не раскрыла свои цветы на два месяца раньше срока.
— Она обещала, что будет входить к нам в комнату со стуком.
— Как так? Ты хочешь сказать, вы с ней обо всем уже договорилась?
Любаня закусила нижнюю губу, что еще с детства служило признаком ее нежелания признаваться в каком-нибудь озорстве. Но на этот раз кивнула.
— Она согласилась переехать в твою комнату, а нам отдала дальнюю, так называемую спальню.
— Вот это да! — вырвалось у Ростика.
— Это всегда когда-нибудь происходит. — Она погладила его по рукаву, успокаивая.
— Так это же заговор! — вскричал он в радостном ужасе. Любаня снова кивнула.
— Она у меня молодец, — восхитился Ростик. — И ты тоже молодец. Оба вы у меня…
— Сегодня у нас будет свадьба, — сказала Любаня, поправляя платок. — Мамы, правда, не будет, и гостей не будет, но это и не обязательно. Их можно позже позвать, когда станет теплее. Тогда во всем признаемся, расставим столы в саду. Но свадьба сегодня состоится. Я даже воду поставила на плиту, чтобы горячей была.