Страница 16 из 65
— Что такое? — удивился Антон. — Почему?
— Это приказ, а не просьба, — резко сказал капитан. Ростик мельком взглянул на Кима. Тот чуть набычился, его и без того корейские глаза стали еще уже. Ростик знал это выражение, так бывало перед дракой или перед особенно сложным спором, в общем, когда следовало не отступать. Получив эту поддержку, Ростик почувствовал прилив уверенности.
— Капитан, — сказал он, умышленно укоротив обращение, — вы ведете себя некорректно.
— Что? — у Дондика, казалось, даже лицо вытянулось.
— Вы не объясняете свои решения, а мы ведь зависим от них. Да и остальные тоже.
В комнате стояла тишина. Внезапно лейтенант поднялся и вышел. Капитан проводил его долгим, задумчивым взглядом.
— Мне бы тоже очень хотелось спросить, — вступил Пестель, не удержавшись. — Вы что, в самом деле считаете, что умалчиваниями можно что-то изменить?
— Да как вы смеете? — впрочем, голоса капитан не поднимал. Может, это еще предстояло.
— А как вы смеете лгать людям своими умалчиваниями? Своим шушуканьем, своей мышиной возней с информацией, которую должны, слышите — должны знать все? — спросил Антон.
Кажется, его понесло. Ростик и не подозревал, что он так умеет.
— Я не думал, что столкнусь с этой проблемой, — как бы сам себе сказал капитан. — А оказалось, что вы такие же, как все интеллигенты… Да вы знаете, с кем разговариваете?
— Знаем, — даже как-то сварливо ответил Пестель. — Но и вы поймите, это не прихоть — потрепаться в солдатской курилке. Сейчас мы спорим о значении информации. И она имеет жизненное значение. Она затрагивает проблему выживания.
— Попросту — будем ли мы жить через пару месяцев или полгода? — пояснил Ростик. Он впервые ощутил, что слишком сложные формулировки могут затемнять ситуацию, а не выявлять ее, но как это исправить, пока не знал.
В этом споре вообще слишком многое получилось экспромтом, слишком многое было не продумано. Ростик не сомневался, что позже они найдут более удачные аргументы, но спорить предстояло именно сейчас, а не потом.
— А я приказываю молчать. И не поднимать панику.
— Не поднимать? Может, давно пора поднять? Чтобы хотя бы рельсы не оставлять противнику, а свернуть их и затащить в город? — спросил Антон.
Пестель подумал и спокойно, явно стараясь перевести разговор в конструктивное русло, проговорил:
— Может, мы бы даже смогли наладить торговлю?
Капитан хлопнул себя ладонью по колену, встал, походил по комнате. Вдруг Ростик заметил, что он умылся. А они-то сидели, как чушки, даже руки перед едой… Почему-то это задело больше всего. Эта секретность оборачивалась бездушием, словно они уже были арестованы.
— Если бы я знал, что так получится, — сказал капитан, усмехаясь, хотя по его злым глазенкам всем было видно, что ему вовсе не до смеха, — я бы не с вами поехал, а вызвал бы… Да поймите же вы, сведения, которые вы собираетесь распространять, вызовут пораженческие настроения.
Ростик сжал кулаки и уверенно отчеканил:
— Если ничего не делать, капитан, нас ждет судьба того города, который погибает, как мы это видели сегодня.
Дондик быстро ответил:
— Там две… нации, а у нас одна.
— Расы, — поправил капитана Пестель. — Нациями зеленокожих и червеобразных не назовешь. А вообще это даже разные виды.
— И все равно, у нас есть только мы — люди, — продолжил капитан. — Мы не будем воевать друг с другом. Потому что у нас одна нация. Одна.
— Всегда две — дураки и те, кто думает о будущем, — внезапно сказал Ким.
Почему-то именно эта реплика заставили капитана измениться. Он стал каким-то по-змеиному вкрадчивым, злобным, жестким. Ростик почувствовал, что против воли крепче сжимает автомат.
— Вы ведь корейский эмигрант? — спросил Дондик, подходя очень близко к Киму и даже наклоняясь к нему, словно тот не был человеком, а был неодушевленной куклой или сидел в кресле, связанный по рукам и ногам.
— И что из этого следует?
Ростик никогда друга таким не видел, Киму было и страшно, но он был и зол необычайно. Казалось, поднеси к нему сейчас спичку, он загорится, как целлулоидная расческа.
— Когда вернемся на Землю, то…
— Никогда не вернемся, капитан, — поправил его Пестель. — Я лично в это не верю. Это попросту невозможно. Иначе тут не было бы того города, его бы давно вернули. Как и другие существа, которых мы видим, с которыми даже воюем.
На это замечание капитан никак не отреагировал. Он лишь чуть отодвинулся от Кима. И тот сразу перестал быть похожим на марионетку. Ростик почувствовал, что у него возникла страшная догадка, капитан знал, как сделать марионеткой каждого. И умел этим пользоваться.
— Будьте готовы, вас вызовут для допросов, — сказал Дондик.
Антон внезапно широко и вполне искренне улыбнулся.
— Сначала остановите богомолов и научитесь передавать приказы не по проводам. А то ведь срежут и даже спасибо не скажут.
При чем тут провода, никто не знал. Да и сам Антон, похоже, не знал. И все-таки его дурацкое замечание имело смысл, оно показывало — прежний мир рухнул, и ничто никогда не повернет вспять.
Дондик отошел к дальней стене комнаты, уперся о нее спиной, сунул руки в карманы.
— Как я погляжу, смелые вы очень.
— Тут фронт, и дальше послать некуда, — спокойно, заражаясь настроением Антона, ответил Ким.
— Есть еще и лагеря, — зло, как бы даже и не совсем сознавая, что он говорит, бросил капитан.
— Были. Были, а не есть, в этих словах заключена огромная разница, — проговорил Ким. — И придется потрудиться, чтобы они снова возникли.
Пестель подумал и добавил, как всегда, очень рассудительно:
— Я думаю, не удастся. И вообще, было бы лучше, если бы мы думали, а не собачились между собой.
Ростик встал и широко развел руками, как бы сочувствуя, но одной рукой удерживал автомат за цевье, и жест доброй воли не получился.
— Похоже, капитан, вы потерпели поражение. Может быть, потому что даже не дали нам умыться. Пошли, ребята, разговоров сегодня будет — море. — Он подумал и добавил:
— Когда отстреляемся от богомолов.
Часть III
Рельсовая война
Глава 13
Через пару недель внезапно, против всех ожиданий, Ростик, как и Ким, Пестель и Антон получили разрешение отправиться по домам. Сначала Ким разволновался, но потом размяк. Отпуск домой в любом случае был все-таки отпуском. До трамвайной остановки они добежали чуть не вприпрыжку. Потом посерьезнели и пошли, сами того не замечая, в ногу, развернутой шеренгой.
Идти были легко, ни машин, ни заграждений не было. Лишь пару раз они замечали сложенные из мешков с песком посты, но они стояли пустыми.
Дома, вот уж повезло, подали воду. Струйка была не толще спички, но это все равно была вода. И пахла она гораздо лучше, чем та, которую они пили в окопах. Ростик тут же наполнил с помощью садового шланга все бочки, и даже хватило напора налить четверть бака в садовом душе, построенном отцом.
Искупавшись и переодевшись во все чистое, он подумал было приготовить себе что-нибудь поесть, но почему-то уснул. Проснулся от того, что кто-то ласково, как в детстве, поцеловал его в лоб. Он открыл глаза, это была, конечно, мама.
Она выглядела осунувшейся, бледной, усталой. У глаз собрались незнакомые морщинки, но глаза сияли все той же победной силой, что и раньше, и она была так же красива, как тогда, когда уходила с отцом в кино или просто пройтись по городу.
За ужином они говорили мало. Она лишь смотрела, как он ест, подперев кулаком щеку, и вздыхала. Лишь убирая пустую тарелку, спросила:
— Как там у вас, все живы?
— Да ты что, мам, — с преувеличенным энтузиазмом ответил Ростик, — богомолы же стрелять не умеют. Просто пытаются проволоку срезать или рельсы отвинтить…
— Не скажи, — сказала вдруг мама. — К нам стали поступать раненные от выстрелов из каких-то самострелов, что ли… В общем, это стрелы с насаженными вместо острия колючками какого-то растения. Они потрясающе острые, твердые и дают очень плохой, глубокий разрез.