Страница 10 из 13
Коленопреклоненная толпа яростно взвыла, готовая растерзать виновника всех бед человечества. Эргез в первый миг даже испуганно глянул на брата. Ему никогда прежде не доводилось слышать такого громогласного рева и видеть столько рук, грозящих восходящей луне. Конечно, он в свои семь невеликих годков знал, что злодей Ноллан обрек Землю на гибель, и теперь из своего Темного Чертога на Луне с радостью взирает на дело рук своих, наслаждаясь страданиями выживших. Но лишь теперь, оказавшись в самой гуще своего народа, Эргез ощутил сполна, как сжигает сердце испепеляющая ненависть, как требует она взять оружие в руки, чтобы покарать чудовище бездны — Прародителя Лжи.
Халиф легонько тронул удила, сдерживая скакуна. Сабля на боку позвякивала в такт конскому шагу, напоминая о высоком долге наместника правоверных. Эргез чувствовал: где-то совсем близко притаились «несокрушимые» в черных сферах-шлемах, но сейчас ему было не до них.
Он вспоминал, как тогда, глядя на гигантского воина в отливающих серебром одеяниях, принял непреложное решение, что всегда будет с ним, что бы ни случилось впредь. Он всегда будет первейшим из первых, даже если придется сложить голову и отдать кровь по капле.
Избранник Пророка тяжело вздохнул. Перед внутренним взором возник образ младшего брата, которому он тогда сказал:
— Я пойду с ним и стану его… — тогда будущий халиф еще не знал, как он будет зваться, став наместником великого Аттилы, но ему было откуда-то известно, какое будущее ему предначертано.
А голос Владыки Правоверных в тот час звучал все громче:
— Всевышний разгневался на погрязших в грехе, на кичливых и неразумных тварей своих. Но гнев его сродни милости, ибо он очистил землю от скверны, оставив лишь истинно верных и тех, в чьих душах увидел искру божьего дыхания. Искру, которую не променяли заблудшие на пустой блеск обманных богатств Ноллана, эту чечевичную похлебку, вызывающую смертельную изжогу.
Господь призвал меня на Крышу Мира и сказал: «Иди, я даю твоему народу веру и оружие, — Аттила рывком выхватил из ножен отточенный клинок. — Неси слово мое тем, кого я сберег для тебя. Но если станут упорствовать они, если скверна, подобно ядовитой змее, свила гнездо в их душах, выжги отраву чистым пламенем.
Тогда очищенные им снова вернутся сюда, чтобы вновь пройти испытание и обрести надежду. Тем же, кто уверует, я уготовил новый мир, мир истины и покоя, куда все они придут в свой черед, попрощавшись с земной долею».
И он сказал мне, распростертому ниц пред его величием: «Я покажу тебе это место, чтобы ты смог поведать о нем». И я узрел! И ныне вы увидите то, что сохранила моя память.
Слуги Пророка споро установили два огромных копья, между которыми было развернуто белое полотнище. Эргез и представить себе не мог, что существуют такие большие куски ткани. Из него можно было сшить три сотни плащей, а может, и больше! Затем они разбили в отдалении от копий шатер с небольшим окошком, и оно осветилось небывало ярким светом, как будто кусочек солнца был упрятан в том шатре.
Тогда белое полотнище вдруг ожило. На нем плескалась вода, много воды, нежный песок был теплым, так что люди бегали по нему почти голышом. Здесь, даже в самые ясные летние дни, никто не решился бы на такое. Холодный ветер то и дело срывался со склонов гор, даже сейчас он выгибал натянутую меж копьями ткань, на которой оживал, переливался яркими красками мир, обещанный Господом своему народу. Будущий халиф, затаив дыхание, смотрел на странные деревья с длинными голыми стволами и листьями у самой верхушки, неправдоподобно огромными. На деревьях росли плоды величиной с голову. Они падали, разбивались, и люди пили из них, радуясь так, что у мальчишки заныло сердце. Он готов был отдать все, чтобы оказаться там, в этом светлом и прекрасном месте.
— Я буду с ним, — прошептал он. — Я буду рядом всегда!
Брат, расслышав этот шепот, прижался доверчиво и спросил:
— Ты возьмешь меня с собой?
И вот он мертв.
Наместник знал, что сейчас брат там, на берегу бескрайней синей воды, залитой солнцем, бегает по теплому песку в окружении красавиц, каких нет на Земле. В то же время он с болью в сердце чувствовал, как ему не хватает Ильшаха.
Когда-то Аттила сказал Эргезу: «Что толку скорбеть о мертвых. Тем, кто уверовал, — хорошо. Те же, кто погряз в своих заблуждениях, обретут последний шанс на спасение. Если ты скорбишь о потере, то это лишь твоя боль. Но эта боль — наущение врага рода человеческого, ибо в этот миг ты чувствуешь себя одиноким, а искренне верующий никогда не одинок, ибо он в Боге, а Бог всегда с ним. Не радуй Ноллана своей никчемной скорбью».
Конь, чувствуя настроение хозяина, остановился.
— Я радуюсь, — прошептал халиф. — Я радуюсь, и боль моя лишь пыль на ветру!
Он вдруг почувствовал, что не верит сам себе, и до крови прикусил губу.
В дальних кустах послышался какой-то шорох. Эргез насторожился, выдергивая из кобуры увесистый короткоствол, но воины в черных шлемах уже мчались на шум.
— Нет-нет, не убивайте, я и не думал стрелять, — послышалось из зарослей. — Мы не желаем ничего плохого. Я верю в Пророка Аттилу, истинного и судьбоносного. Имя мое — Исмаил…
Старый Бирюк лежал, затаившись меж камней, и старался не думать. Прятаться было делом привычным, но сейчас такая предосторожность казалась тщетной. Что толку загораживаться камнями от того, кто видит, не глядя, кто читает мысли, стоит им лишь объявиться в голове? Не думать совсем.
Не получалось.
Бирюк попытался спрятать беспокойное сознание в пустенькой головке щебечущей птички, та даже не потрудилась вспорхнуть, когда его преследователь скользнул мимо, просто не почувствовала чужого присутствия, зато Старый Бирюк увидел глазами крылатой певуньи широкую спину, то и дело мелькающую меж кустов подлеска.
«Да, годы все еще не властны над ним, — оставляя сознание пичуги, отметил ученик Седого Ворона. — Но что-то не так, что-то изменилось».
Его не покидало гнетущее ощущение близкой опасности. Неужели снова уходить? Казалось, все уже позади, ан нет. На этот раз, похоже, скрыться не получится. Такой вот выход из-за печки. Теперь-то уж придется встретиться нос к носу. Поднимется ли рука выстрелить?
Он припомнил, сколько раз говорил Лехе и Михе: «У врага нет лица, есть только личина, и, как бы она ни выглядела, она всегда обман». Теперь в этом следовало убедить себя. Бирюк еще раз повторил мучительный, как заноза, вопрос: «Поднимется ли рука? Смогу ли нажать на спуск?»
В этот миг сознание его точно окатили кипятком.
«Все, заметил, — констатировал воин. — Теперь уже не уйти. Если так, то можно попробовать занять самую удобную позицию для встречи».
Куда там! Преследователь остановился, точно прислушиваясь, и стал по широкой дуге обходить тайное убежище бывшего друга, стараясь прижать его к изгороди селения — прием нехитрый, но вполне действенный. Как бы там ни было, а подставлять под удар толпу простодушных нонкомбатантов, так Седой Ворон называл всех, неспособных держать в руках оружие, не пристало. Он припомнил бессмысленную песенку, слышанную в глубоком детстве:
Наставник рекомендовал ее в качестве защиты от таких вот экстрасенсов. Конечно, опытного преследователя этот нехитрый прием с толку не собьет, но хоть позволит скрыть намерения в случае, если на них хватит сил. Старый Бирюк двинулся сквозь заросли, стараясь встроиться в горячий еще след.
«Покрутимся маленько. Если ситуация не в твою пользу — меняй ситуацию. Где-нибудь противник да проколется. И тут главное — быть наготове».
Он чувствовал, как сознание охотника пытается завладеть его мозгом, давит, точно железные скобы втыкает в черепную коробку. Еще один куплет: