Страница 9 из 41
Цветы одуванчиков сливались в желтые полосы. Синий воздух шумно рвался у щек, свистел в ногах. Город летел ко мне, и я летел к нему навстречу.
Впрочем, внизу я полетел по-настоящему — запнулся за кирпич. Левое колено попало на щебень. Еще не открывая глаз, я знал, что кожа содрана до крови. Тоже ощущение детства, хотя и не очень ласковое. Конечно, хотелось зареветь, но пришлось сдержаться. Я открыл глаза.
Мальчик лежал рядом. Ничком. Над ним встревоженно склонился Братик. Резкий страх поднял меня на ноги. Я тряхнул Мальчика за плечо.
— Что с тобой?
Он приподнял голову и посмотрел так, словно хотел увидеть не меня, не эту улицу, а что-то совсем другое.
— Ничего, — устало сказал он и встал. — Все то же.
Я занялся своей раной. На колене багровел кровоподтек. Из длинных черных царапин щедро выкатывались алые горошинки крови.
— Приложи подорожник, и все пройдет, — негромко, со знанием дела посоветовал Братик. Я кивнул и, хромая, отправился искать подорожник. И не знаю, как оказался в незнакомом переулке. Темнели с двух сторон массивные старинные ворота, лежала тень, и сами по себе скрипели деревянные тротуары.
Стало грустно, что вдруг потерялись новые друзья. Чувствовал я, что встреча была не случайной.
Я стал искать. Менялись улицы, наклонялись навстречу дома. Пружинили под ногами тротуары, и качались травы. Солнце уходило за купол старинного крепостного собора.
Наконец я увидел Мальчика и Братика. Они стояли у массивных ворот бревенчатого дома. Дом был похож на деревянную крепость.
Мальчик стоял, прислонившись к столбу калитки, а Братик лениво качался на прогнувшейся доске тротуара.
— Куда вы исчезли? — обрадованно сказал я. — Бегаю, ищу...
— Никуда, — равнодушно сказал Мальчик.
— Пойдем наверх.
— Нет.
— Почему?
— Не знаю.
— Ну... разве здесь лучше?
— Не знаю... — опять сказал он. — Не пойму. Здесь все какое-то ненастоящее. Будто все только кажется. — Он пошатал доску забора, словно проверял: может быть, и она не настоящая.
Я не удивился, только стало обидно.
— А я? — спросил я с неожиданной горечью. — Значит, и я не настоящий? Ну, посмотри... — Я протянул ему ладонь.
Он подумал, взял меня за рукав. Потом его узкая ладонь охватила мою кисть.
— Ты? Ты настоящий! — сказал он как-то светло и радостно.
И я понял, что он мне нужен, что я хочу такого друга.
Помню, что с этого момента я стал звать его по имени.
А Братик смотрел на нас молча и покачивался на доске.
Над крышами зеленел край холма, и острые башни с флюгерами белели, как декорации к сказке.
Глядя на башни, Валерка сказал:
— Мы жили здесь... Вернее, здесь, но... не так. Крепость была целая, и башни новые. И люди там жили... А кругом поля. И такая высокая трава. Она при луне как серебро.
— Когда это было? — опросил я, и стало немного страшно.
Он вздохнул и, как бы делая трудный шаг, тихо ответил:
— Ну... наверное, пятьсот лет.
— Да, — неожиданно подтвердил Братик.
Как будто холодная волна прошла между нами. Словно все эти пятьсот лет дохнули ветром, чтобы развеять нас в стороны. Я торопливо шагнул ближе к Валерке.
— Слушай... А может быть... это тебе только приснилось?
Он не обиделся и не ответил. Только головой покачал. Потом сказал:
— Это здесь, как во сне... если бы не ты.
И было так хорошо, что он сказал: "Если бы не ты". Значит, он тоже хотел, чтобы я был. С ним!
Но это время... Пятьсот лет!
— Как же ты... Ну, как вы попали сюда?
— Я расскажу. Потом, ладно?
Мы помолчали.
— А как вы живете, у кого?
Валерка небрежно оглянулся на дом.
— Не знаю. Мне все равно. Какие-то старики... Вот он знает, наверное... — И Валерка посмотрел на Братика. Тот молчал и понимающе слушал нас. Видимо, он знал. Кажется, он вообще знал больше брата.
— А... — начал я и вдруг замолчал, устыдившись пустых слов. Отчетливо и на всю глубину вдруг почувствовал, какая же тоска должна быть у этого мальчишки. Как ему хочется домой, где новые белые башни и лунная трава у крепостных стен.
— И никак нельзя вернуться?
Он медленно поднял глаза на меня и пожал плечами.
И тогда опять на цыпочки встал Братик. Он что-то сказал ему. Валерка слушал недоверчиво, но внимательно. Потом произнес вполголоса:
— Да ну... сказка.
Братик зашептал опять. Валерка виновато взглянул на меня.
— Он говорит, что, если найти очень старый дом... со старинными часами...
— Ну?
— И перевести часы назад...
— На пятьсот лет? — спросил я у Братика.
— Да, — шепотом сказал он.
— И тогда что?
— Тогда, наверное, порвется цепь...
— Какая цепь?
— Не знаю...
— А откуда ты все это взял?
— Не знаю... — Он чуть не плакал, оттого что не знает.
Валерка ласково взял его за плечо.
Я сказал:
— Рядом с нами есть очень старый дом. Он заколочен.
— А часы?
— Надо посмотреть.
Но я уже был уверен, что часы там есть.
...События нарастали, и время ускоряло бег.
Я помню пустой солнечный двор старого дома. Крыльцо с витыми столбиками, потрескавшиеся узоры на карнизах, галерею с перилами. Окна и дверь были забиты досками. Мы подошли к окну.
— Надо оторвать доски, — сказал я.
— А если увидят? — засомневался Валерка.
— Все равно, лучше сейчас оторвать. Если сейчас увидят, скажем: просто так, поиграть хотели. А если ночью заметят, решат, что воры...
— Давайте, — согласился он.
И тут пришел страх. Непонятный и тяжелый. Это бывает лишь во сне: кругом пусто и солнечно, а страшно так, что хочется бежать без оглядки. Но если побежишь, ноги откажут и случится что-то жуткое.
Я не побежал. Тугим, почти физическим усилием я скрутил страх и взялся за край доски. Валерка — за другой. С отвратительным кряканьем выползали ржавые гвозди.
Освободив окно, мы пошатали раму, и створки мягко разошлись. В доме стоял зеленый полумрак, пробитый пыльным солнечным лучом.
Часов мы не увидели, но из глубины доносилось тяжелое металлическое тиканье. Страх медленно проходил.
— Лезем, — прошептал я.
— Надо в полночь, — возразил Валерка.
— Конечно! — сказал я с неожиданной досадой. — Ну конечно! Все такие дела делаются в полночь... Чушь какая-то!
— Да не обязательно, — откликнулся он виновато. — Но стрелки можно вертеть, пока бьют часы. Вертеть надо очень долго, а в полночь часы бьют дольше всего.
На это нечего было возразить.
Мы закрыли окно.
— Слышишь? — вдруг спросил Валерка.
— Что?
— Труба играет. Далеко-далеко.
Я не слышал. И сказал:
— Наверное, электричка трубит.
— Да? — неуверенно проговорил он. А Братик посмотрел на меня осуждающе.
И тут наступил вечер.
...Мы снова поднялись на холм, к развалинам стены, и сели на пушку. Она еще не остыла от дневного солнца. От стены тоже веяло дневным теплом, но воздух посвежел. Резко пахло холодными травами. Последние краски дня перемешались с вечерней синевой. И встала круглая луна. Очень большая и какая-то медная.
— Луна была такая же, — вдруг тихо сказал Братик.
Я не видел его, потому что между нами сидел Валерка. Я наклонился и посмотрел на Братика. Мне показалось, что он плачет, но он просто сидел, упершись лбом в колени. И теребил траву. Потом он резко поднял голову.
— Опять, — напряженно сказал Валерка. — Слышишь?
Я прислушался и на этот раз действительно услыхал, как играют горнисты. Далеко-далеко. Пять медленных и печальных нот перекатывались в тишине. Вернее, где-то позади этой тишины, за горизонтом уснувших звуков. "Та'-а-та' та'-а-а-та".
— Ну и что? — неуверенно спросил я. — Кругом много лагерей. Отбой играют. Что такого?
— Наверное... — согласился Валерка. — Только... разве это отбой ?
— Это зовущий сигнал, — спокойно и уверенно сказал Братик. — Ты не помнишь?