Страница 8 из 88
Однако увиденные цены быстро охладили ее пыл. Она грустно пересчитала содержимое своего кошелька. Не в силах больше сдерживать слезы, девушка прислонилась к стене и тихо заплакала. Неожиданно ее взгляд упал на груду пустых картонных коробок, сложенных в углу.
Идея!
Света стремглав бросилась к прилавку и купила большой, ярко расписанный иностранными словами полиэтиленовый пакет, затем туго набила его пустыми коробками и, облегченно вздохнув, отправилась на вокзал.
Она специально медленно шла по двору, усыпанному белоснежными лепестками опадающих цветов вишни, чтобы все, абсолютно все видели ее счастливую, гордую улыбку, а главное — огромный пакет.
— Победила-таки, — услышала она за спиной чей-то язвительный голос.
Дома, еле сдерживая слезы, со злостью швырнула пакет в угол и бессильно упала на диван. Она долго лежала в темноте, жалея себя, беспрестанно повторяя:
— Я вам еще покажу... вы меня еще узнаете... увидите... да не где-нибудь, а на обложке... хотя бы того самого «Космополитена», по которому все девчонки здесь с ума сходят...
Злорадная, ядовитая улыбка искривила ее нежные губы в змеевидные полоски. Она уже предвкушала свой будущий триумф, послушно нарисованный фантазией.
Вечером Светлана объявила родителям, что через два дня уезжает со своим Домом моды в Москву.
3
— О! Сестрица заявилась! Ну, здравствуй, дорогая! — с легкой иронией воскликнула Тамара, открыв дверь.
— Здравствуй, Тома! — ответила Лера и крепко поцеловала сестру.
— Приехала, значит...
— Как обещала.
— Проходи, проходи, — приветливо пригласила хозяйка. — Ой какие чемоданы тяжелые... Что же это ты не предупредила, я бы встретила.
— Да все до последнего дня не знала, когда смогу вылететь. Консульство визу задерживало. И потом, к чему тебя беспокоить... сама добралась.
Тамара в черном шелковом пеньюаре с размаху бросилась на кровать и, нежась в простынях, томным голосом сказала:
— Ты раздевайся, а я еще немного полежу. Потом будем завтракать.
Лера, зная привычки сестры, сама отправилась на кухню, и через десять минут маленький столик с круглой стеклянной крышкой на изогнутых ножках был накрыт у огромного окна. Сестры сели друг против друга.
— Давай по бокалу шампанского за встречу, — озорно предложила Тамара.
— О! Не откажусь!
Тамара поставила на стол длинные хрустальные бокалы и, открыв бутылку, налила пенящуюся влагу.
— Хорошо у тебя, — пригубив немного шампанского, мечтательно оглядывая комнату, сказала Лера.
— Мне тоже нравится... — Тамара закурила сигарету. — Значит, приехала!
— Приехала! — И сестры внимательно посмотрели друг на друга.
Валерия была на пять лет моложе Тамары и намного симпатичнее, если приглядеться. У нее был правильный нос, большие серые глаза, пышные, чуть ниже плеч, светло-каштановые волосы. Но она была какая-то невыразительная по сравнению с сестрой. Ей не хватало ее уверенности, гордой осанки, ослепляющей улыбки. Где бы они ни появлялись вместе, первый взгляд мужчин всегда был устремлен на Тамару, яркую, обворожительную, которая притягивала окружающих своей магической силой, не давая им возможности обращать внимание на других женщин.
— Наш уговор помнишь? — сухим тоном спросила Тамара. — На меня не рассчитывай.
— Не волнуйся! — так же сухо отрезала сестра.
Тамара, удобно прислонившись к высокой спинке стула, неторопливо пила кофе.
— И чего тебе не живется в Петербурге? Что тебя сюда тянет?
— Хочу все-таки найти свою любовь, попытать счастья в Европе, — мечтательно произнесла Валерия.
— Господи, ну почему именно здесь?
— А что, я не могу жить в Париже? Ты можешь, а я не могу? — раздраженно всплеснув руками, заговорила младшая сестра. — Я, по-твоему, должна прозябать в своей бухгалтерии? Каждый день считать и пересчитывать, сколько раковин и унитазов поступило и сколько отпущено? Гнить в непроходимых серых буднях и вечных туманах?
— Ну, гнить ты сможешь и в Париже, посреди развеселой, пестрой жизни других, а это, поверь мне, еще труднее, — грустно ответила Тамара. — И в Париже можно умереть от тоски и одиночества, от безденежья и безнадежности...
— Правильно, вы все так говорите. Устроились во Франции и ноете: «Плохо здесь, плохо. Там, в России, лучше. Там люди — человечнее, там друг к другу в гости ходят...» А что же никто из вас не вернулся назад, на горячо любимую Родину? Приезжайте, пожалуйста, все пути открыты. — Лера захлебывалась от переполнявшего ее негодования. — Так нет, все сидите в своем плохом, отвратительном Париже и ноете... и злость вас берет, и зависть, что кто-то приедет и устроится лучше вас. Не знаю, какие французы, а такие, как ты, здесь самые ненавистные. Друг друга терпеть не можете, только сплетничаете да гадости делаете...
Тамара поддразнивающе рассмеялась.
— Значит, ты тоже хочешь стать одной из нас...
— Не одной из вас, а исключением из вашего гнусного правила.
— Трудно придется, ведь ты же знаешь, какие мы... Только начнет что-то у тебя получаться, как кто-нибудь твоему добытому кровью и потом кандидату в мужья со скорбным лицом сообщит о тебе такие подробности, какие ты и во сне страшном не видела...
— Знаю, знаю, не пугай. У меня пример хороший — моя сестра. Ты же выжила здесь.
— Выжить-то выжила, но какой ценой, — задумчиво протянула Тамара.
— За ценой не постою... — донеслось до погрузившейся в тягостные воспоминания молодой женщины.
Валерия еще долго что-то громко говорила, размахивала руками, а растревоженная память унесла Тамару на десять лет назад...
* * *
Ленинград... Сводящий всех с ума волнующе-хрипловатый голос Пугачевой, «рыбий жир ночных фонарей», влажная дымка тумана... и очаровательно-озорная Тамара, работавшая, а больше «болевшая» в бухгалтерии одного из многочисленных НИИ: возможности были, папа — директор пивзавода. Жизнь ее весело протекала в шумных застольях, ресторанах, барах, престижных премьерах театров, в окружении многочисленных поклонников ее обаяния и папы-начальника. Сколько раз она собиралась замуж? Десять, двадцать? Сколько раз уже покупалось свадебное платье, а затем за ненадобностью продавалось по двойной цене. Сколько раз она, сорвав с головы белоснежную фату, с хохотом бросала ее на пол и, набрав номер телефона счастливца, уже стоявшего перед дверями рая, отказывала ему.
— Свадьба — это весело, — говорила Тамара подругам, — но что потом?
Ей претила мысль стать женой человека с положением, поселиться в трехкомнатной квартире, обзавестись машиной «Жигули», добиваться как особого блага какой-нибудь поездки за границу под строгим присмотром дядьки-инструктора. Ей хотелось другого, например, жить в шикарном трехэтажном доме с бассейном, ездить на «Мерседесе», путешествовать по всему миру, в общем, вести такой образ жизни, какой в Советском Союзе был невозможен чиновнику, за которого она могла выйти замуж. И тут «услужливая» судьба подкараулила Тамару. Все началось с телефонного звонка.
* * *
Однажды утром Тамаре позвонила ее бывшая одноклассница, с которой она поддерживала дружеские отношения.
— Тома, ты что-нибудь помнишь из французского языка?
— Из французского? — удивилась та. — Люба, что с тобой? К чему тебе парле франсе? — не выдержав, расхохоталась молодая женщина.
— Представляешь, к мужу на завод приехала французская делегация. И директор всем своим замам навязал по одному человеку домой на обед. А я, кроме лямур, ничего не помню. Ты же в классе лучше всех знала французский.
В самом деле, Тамара, особо не блиставшая познаниями, имела по иностранному языку безоговорочную пятерку. Она обожала французскую эстраду и часами слушала модных в то время Адамо, Азнавура и, конечно, неподражаемую Матье. У Тамары был прекрасный слух, и она даже научилась грассировать под Мирей. Желание узнать, о чем же все-таки поют ее кумиры, побороло лень и усадило девушку за учебники.