Страница 27 из 88
— Правда, сначала мы на недельку заедем в Ливан.
— В Ливан? Зачем? — воскликнула она. — Мне надо в Париж!
Амир смотрел на нее тяжелым взглядом и поглаживал свою бородку.
— В конце концов, это становится смешным. Я не хочу ехать ни в какой Ливан. Я хочу домой, во Францию, — продолжала сердиться Тамара. — Ты можешь ехать куда угодно, а я возвращаюсь в Париж.
— Совершенно верно, — спокойно подтвердил Муфарек, — но через неделю.
— Нет, сегодня!
Тамара, вскочив с дивана, решительным шагом направилась в спальню собирать вещи.
«Что он может мне сделать? Да ничего!» — успокаивала она себя, спускаясь по лестнице с дорожной сумкой.
У двери Тамару ждал Амир, который железными руками схватил ее за плечи и зловещим голосом прошептал:
— Ты опять забыла? Ты — моя женщина!
...И вместо столь любимого ею жемчужного неба Парижа Тамара увидела раскаленное небо Ливана. Они жили в роскошном доме Муфарека, точнее, жил Муфарек, а она была пленницей этих пышных апартаментов, по которым молодая женщина слонялась, словно тень, с бутылкой виски, чтобы хоть немного заглушить свой страх. Она все время боялась, что уже никогда не увидит Парижа, что так и зачахнет здесь, за высокими, упирающимися в небо белыми стенами каменного забора.
К Амиру постоянно приходили какие-то гости — кто в европейской одежде, кто в национальной, и Тамара должна была услаждать их общество своим присутствием, когда того требовал Муфарек. Вместо декольтированных платьев знаменитых кутюрье она носила закрытые под горло шелковые рубахи, которые ей, как европейской женщине, разрешалось перевязывать поясом.
— Ты понравилась моим родственникам, — сказал ей однажды Амир. — Но тебе надо принять ислам.
При этих словах Тамара чуть не упала в обморок. Ей показалось, что она спит или сошла с ума.
— Какой ислам? Зачем?
— Если ты примешь мою веру, ты сможешь стать моей женой! — гладя ее грудь, сообщил Муфарек.
— Но я вовсе не хочу замуж!
— Не говори глупости, достаточно того, что, может быть, я захочу этого.
— Амир! Амир! Опомнись! Я — свободная женщина...
— Ты — моя! — толкнув ее на диван, крикнул он.
Тамара наконец-то окончательно поняла, в каком страшном положении она оказалась.
«Господи! Что же мне делать? Помоги! — всю ночь молила некрещеная Тамара. — Неужели все? Неужели я пропала? Нет, нет! — успокаивала она себя, сжимая ледяными пальцами голову. — Надо сыграть покорность, надо сделать все, чтобы он не передумал вернуться в Париж со мной».
Вместо обещанной недели они пробыли в Ливане месяц. И все это время молодая женщина ни единым словом не прекословила Амиру. Была с ним нежна, восхитительна в своей безграничной любви, которую она неистово обрушивала на Муфарека, словно желала убить его.
Когда наконец Тамара из иллюминатора самолета увидела Францию, то почувствовала, что плачет.
* * *
К своему удивлению, приехав в Париж, молодая женщина не ощутила абсолютной свободы, она никак не могла вернуться в свое прежнее состояние. Муфарек был, к счастью, очень занят, он все время куда-то уезжал, и Тамара даже могла жить у себя, но она понимала, что это временное послабление с его стороны, к тому же за ней кто-то постоянно следил. Порой она думала, что это ее повышенная мнительность, но порой не было никаких сомнений, что вот тот тип, старательно рассматривающий витрины, таскается за ней уже часа три. Все это давило на нее, как безвоздушное пространство, из которого она никак не могла выйти. Понимая, что жить в таком угнетенном состоянии невозможно, пытаясь обмануть саму себя, делала вид, что все идет, как раньше. Амир — это уже прошлое, и когда он вернется и вновь будет настаивать на продолжении их отношений, то она ему скажет, как и всем: «Прости, но мы должны расстаться», — и больше ее нога не переступит порог его квартиры. Обычно, приняв какое-либо решение, Тамара сбрасывала с себя груз терзавших ее проблем, но на этот раз, все тщательно продумав и взвесив, она никак не могла обрести душевного равновесия. Все время ее что-то настораживало, пугало.
* * *
В элегантном костюме Валерия вошла в многолюдный ресторан и села за столик спиной к двери. Вчера вечером ей позвонила Тамара и сказала, что наконец-то вернулась в Париж. Не видевшиеся несколько месяцев сестры решили встретиться. Валерии не терпелось блеснуть перед Тамарой новым нарядом, рассказать о Жиле; одним словом, предстать перед ней не в скорбном облике официантки, а продемонстрировать изящество респектабельной дамы. По тому, как головы мужчин, сидевших напротив нее, повернулись в одну сторону, а глаза заблестели, она поняла, что в ресторане появилась Тамара. И в самом деле, обернувшись, Лера увидела направлявшуюся к ней сестру, которая была одета в черный костюм: удлиненную юбку и короткий жакет с накладными карманами на груди. На фоне черного костюма, черных волос и загорелого лица, словно нарисованный кистью талантливого художника, алел яркий завораживающий контур красных губ, притягивающий к себе взоры. И опять все внимание мужчин было приковано к Тамаре. Она ничего не делала специально: не кокетничала, не заливалась серебристым смехом, не показывала, будто случайно, ножки, а вела себя совершенно естественно, и тем не менее мужчины смотрели только на нее.
Сестры заказали роскошное блюдо «Fruits de mer»[13] и холодное белое вино.
— Тома, ты прекрасно выглядишь... загорела, — оживленно начала разговор Валерия.
— Да, там несносное солнце. Я все время прятала лицо, но все равно липкий загар пристал и к нему.
— Вчера по телефону я не совсем поняла, — продолжала Лера. — Ты что, хочешь расстаться со своим богатым арабом?
Тамара невольно испуганно оглянулась по сторонам и, положив свою руку на ладонь сестры, шепотом произнесла:
— Да! Хочу! Но не будем говорить об этом здесь!
Валерия беззаботно рассмеялась.
— Мы же говорим по-русски. Кто нас поймет?!
— В самом деле, — облегченно вздохнула молодая женщина. — Но все равно мне не хочется сейчас касаться этой темы. Хотя в принципе я тебе уже ответила. Да, и чем скорее, тем лучше. Зачем ты изменила цвет волос? — перевела разговор Тамара.
— Тебе не нравится?
— Скорее да, не нравится!
— Мне захотелось поменять свой имидж. Стать другой... — смущенно ответила Лера.
В стремлении поскорее забыть свой год униженного существования в Париже Валерия постаралась даже изменить себя. Она немного подрезала волосы, поменяла их нежно-каштановый цвет на пепельный и вместо косметики приглушенных розовых тонов стала пользоваться, как Тамара, ярким макияжем. Но здесь было необходимо врожденное чувство меры. Тамара любила и умела балансировать на тонкой грани между изысканно-экстравагантным вкусом и буйством красок. Несомненно, значительно легче быть просто элегантной женщиной, не рискующей выходить за строгие классические рамки: неяркий грим, спокойные тона одежды и ничего экстравагантного, потому что можно, не заметив, перейти черту и стать смешной, нелепой. Тамара же относилась к тому редкому числу женщин, которые смело позволяли себе яркие краски, никогда не опускаясь до безвкусицы.
Лера в своем красном костюме с неестественным цветом волос выглядела неинтересно. Нужно было долго приглядываться к ней, чтобы заметить ее природное очарование.
— Твое дело, конечно, — спокойно сказала Тамара. — Но я тебе советую вернуться к прежнему облику. Или если тебе уж так хочется, то можно добавить немного светлых штрихов в твои некогда каштановые волосы и вместо красной губной помады попробовать вишневую... Но то, что ты сделала, откровенно портит тебя, поверь мне.
Лера невольно поджала губы. Нет, она не обиделась на сестру, потому что в глубине души сама чувствовала, что вышло явно не то, к чему стремилась. Но вот понять, почему, не могла.
— Жаль, а я так старалась, — грустно усмехнулась она.