Страница 2 из 7
Вот интересно – почему в 1882 году, желая переехать с семьей из «карточного» дома в Денежном переулке (там было шумно, там всё раздражало писателя!), он выбрал для покупки именно дом Арнаутовых в Хамовниках? Называется много причин, главнейшие из которых – наличие прекрасного сада, своего колодца и отдаленность (тогда) от шумного и суетного городского центра.
Но вот еще причина, о которой сам Толстой не думал, но чувствовал её подсознательно: дом этот, построенный в начале XIX века, не сгорел во время наполеоновского нашествия на Москву. Не сгорел он опять же по разным называемым причинам. Во-первых, наличие обширных садов не позволяло быстро распространиться огню. Во-вторых, в этом районе Москвы французы сами собирались зимовать и, стало быть, охраняли дома от поджогов с особым тщанием. Зимовать французам не пришлось, но многие дома, и это здание тоже, остались стоять.
Последний резон (его приводит Александр Васькин) исторически несомненен. Но немцы из танковой армии Гудериана (и сам Гудериан) как раз зимовали в толстовском имении Ясная Поляна. И, уходя, они как раз пытались сжечь дом – возможно, из ненависти бегущих завоевателей. Что помешало им это сделать? Ведь даже колодец возле дома оказался засыпанным, его пришлось расчищать работникам музея и окрестным жителям прямо во время пожара. Сотрудница музея рассказала мне и еще одну поразительную историю. Один из немецких офицеров хотел забрать в виде трофея диван, на котором родился Толстой. Но хранительница усадьбы, оставшаяся беречь дом и не бежавшая в эвакуацию, встала на его пути. Именно так! Безоружная женщина против озлобленного, драпающего немца! И немец дрогнул. Всё, что он смог сделать, – порезать кожаную обшивку дивана своим армейским ножом. И порезы, зашитые, тоже сохранились до наших дней – как материальное свидетельство вот такого странного поведения людей на земле и как факт торжества ненасильственной морали, которую так проповедовал Толстой.
И вот я подумал… Не потому ли Толстой подсознательно выбрал дом Арнаутовых в Хамовниках, что знал о его судьбе во время наполеоновских пожаров? Знал о том, что это несгораемый дом, и потому всё, что он оставит в нем, останется на века..?
Но зададимся и совсем уж фантастической идеей. Известно, что молодой Толстой не пощадил свой родовой дом в Ясной Поляне, продал его на вывоз во время участия в Крымской войне, а полученные деньги проиграл в «штос». То, что мы называем домом Толстого, – это перестроенный флигель. Конечно, в конце 50-х годов XIX века, когда молодой Лев воевал в Севастополе, он и во сне не мог видеть, как крестьяне в революцию жгли большие барские дома – жгли из ненависти к хозяевам, не разбирая, кто из них Блоки, кто Тургеневы. Что-то сгорело в революцию, что-то во время войны. Большие дома на открытом месте (а дом Волконских-Толстых стоял на виду, чтобы с шоссе было всем видно!) очень быстро и хорошо горят – не то что перестроенные флигельки и потаенные московские слободские строения.
Допустим это в качестве невероятного предположения: Толстой знал, где жить, чтобы место жизни сохранялось на века.
Но зачем? Ведь он ненавидел материю, мечтал от нее избавиться – и при этом всё сделал для того, чтобы материальные следы его жизни оставались перед нашими глазами. Чтобы мы, при желании, могли их даже трогать, осязать.
Наверное, это еще одно великое противоречие Толстого. Еще одна загадка его странной души и его непостижимой головы. И об этом тоже, вольно или невольно, говорит нам прекрасная книга Александра Васькина…
Павел Басинский,
писатель, журналист
Лев Толстой: «Москва – женщина…»
«Экипажи были еще в начале площади, когда раздался восторженный рев толпы. Экипажи остановились. В толпе все как один обнажили головы. Лев Николаевич вышел из ландо. Толпа задвигалась, зашумела, как взыгравшееся море. Воздух огласился криками:
– Льву Николаевичу – ура! Слава Толстому! Да здравствует великий борец! Ура-а-а!
Гул и шум усилились вдесятеро. Полетели в воздух фуражки, сотрясались тысячи рук, замахали носовые платки.
Лев Николаевич снял шляпу и с сосредоточенным выражением лица раскланивался во все стороны.
– Благодарю! Благодарю за добрые чувства… – произнес он, и вдруг его голос дрогнул.
– Тише! Тише! Он говорит… Тише! – закричали вокруг.
Окрепшим голосом Лев Николаевич проговорил:
– Благодарю!.. Никак не ожидал такой радости, такого проявления сочувствия со стороны людей… Спасибо!.. – твердым голосом почти прокричал он.
– Спасибо, спасибо вам! – заревела толпа.
Гул и шум еще усилились.
– Ура!.. Да здравствует! Слава!
И при всеобщем ликующем крике и кивании Льва Николаевича головою поезд тихо тронулся», – вспоминал участник тех далеких событий А. Сергеенко.
Так прощалась Москва со Львом Толстым в полдень 19 сентября 1909 г. на Курском вокзале. Как оказалось впоследствии, прощалась навсегда. Прошло чуть более года, и весь мир облетела трагическая весть о том, что 7 ноября в 6 часов 05 минут утра на станции Астапово Рязанско-Уральской железной дороги скончался великий русский писатель Лев Толстой. Более ста лет прошло с того печального дня. И сегодня мы решили вспомнить о том знаменательном для Москвы времени, когда она принимала у себя Льва Толстого. Москва занимала в творчестве и в жизни великого писателя, философа и мыслителя очень важное место.
За свою долгую жизнь Лев Николаевич Толстой побывал во многих городах и весях. Родился он 28 августа 1828 г. в Ясной Поляне, что под Тулой. Жил в Казани, где учился в 1844–1847 гг. в университете, не сумев окончить его, оказавшись единственным из четырех братьев, так и не получившим полного высшего образования. В 1849 г. был пленен Петербургом, куда впоследствии часто приезжал, но уже с другим чувством – разочарования. В 1851–1853 гг. участвовал в боевых действиях на Кавказе (сначала волонтером, потом – артиллерийским офицером). В Крымскую войну воевал в осажденном Севастополе (на знаменитом 4-м бастионе). Много ездил по России. Выезжал писатель и за границу: в 1857 г. побывал в Берлине, Париже, Женеве, Турине, Баден-Бадене, Дрездене, а в 1860–1861 гг. – во Флоренции, Неаполе, Риме, Лондоне и других городах. Но неизменно возвращался он в Москву, куда приезжал более ста пятидесяти раз. Впервые – 11 января 1837 г., а в последний раз он видел Москву 19 сентября 1909 г.
Отношение Толстого к Москве менялось в течение всей жизни, от восторженного в детстве до критического в старости. Тем не менее, с нашим городом связана большая часть его творчества. В его романах и повестях Москва – непременное место действия («Война и мир», «Анна Каренина», «Казаки»), Над другими произведениями Толстой здесь работал («Воскресение», «Живой труп», «Хаджи-Мурат»), А трилогия «Детство», «Отрочество», «Юность» отразила многие эпизоды московской жизни Льва Николаевича.
В романе-эпопее «Война и мир» Толстой буквально увековечил Москву, многие здания которой фигурируют в повествовании. Так, не раз идет речь в романе о «большом, всей Москве известном доме графини Ростовой на Поварской» (современный дом № 52). Уцелел и дом старого князя Болконского на Воздвиженке (№ 9), и даже гостиница Обера в Глинищевском переулке, куда старуха Ахросимова повезла одевать дочерей графа Ростова (№ 6). Живо и здание Английского клуба на Страстном бульваре у Петровских ворот (№ 15). Сюжетные линии романа развиваются в Кремле, на Арбате, в Сокольниках, на Подновинском (ныне Новинский бульвар), на Маросейке и Лубянке, на Поклонной горе и Воробьевых горах.
Еще более ярко Лев Николаевич рисует картину московской жизни второй половины XIX в. в романе «Анна Каренина». Герои романа, члены тех самых «счастливых, похожих друг на друга» и «несчастливых по-своему» семей встречаются в Английском клубе на Тверской, в ресторане «Эрмитаж», в Зоологическом саду, на московских площадях, бульварах и улицах.