Страница 4 из 21
— Я же говорила, что пять дней у меня будут очень опасными, — не глядя ему в глаза, сказала она. — Ты и шкатулку достал?
— Достал.
— Я уже вся согрелась. Тут у меня тепло. Не хочешь погреться? — несмело предложила она.
Довольное настроение Дарника вмиг улетучилось. Ему, как купцу на торжище, собственная жена предлагала себя в качестве награды за то, что он отцепил ее шубку от возка, да еще и шкатулку спас. Если бы она перевела свои слова в какую-либо игру, попросила поправить ей подушки, захотела рассмотреть порванное место на его одежде, вытерла бы несуществующую копоть с его лица и при этом игриво дотронулась до него, весело крутнулась, вынуждая на ответное баловство, — все могло пойти совсем иначе. Тогда бы это выглядело порывом, заманиванием, не откликнуться на которые было просто невозможно. А уж после этого их отношения, без сомнения, стали бы гораздо более доверительными и близкими.
— Мне еще распорядиться надо, — ответил он и отошел, твердо решив про себя, что во всю дорогу не притронется к ней.
Но у юношеских клятв свои законы, той же ночью он ночевал с княжной в одном из селищ в натопленной горнице и ругал себя за свою слабохарактерность: дал слово не касаться, а и касался, и обнимал, да еще с большим пылом, чем раньше. Одно лишь утешало его: они все так же не баловали друг друга ласковыми словами и прозвищами, значит, их любовь по-прежнему неполная и холодная.
2
Исполнившееся предвидение Нежаны не слишком смутило князя. У него в детстве была свою шептуха, двоюродная тетка Верба. Когда он покидал Бежеть, она дала ему весьма неожиданный совет:
— Никогда не бойся дурных примет и предсказаний — они действуют только на того, кто в них верит.
Да и с матерью Маланкой они лет десять жили в землянке умершего колдуна Завея, к которой не решался приблизиться никто из их селища. Самого Дарника тоже не раз охватывали разнообразные верные предчувствия в походах и на поле боя. Однако даже это не могло заставить его поверить в какие-то невидимые силы, которые управляют его жизнью. А если они и существуют, ну что ж, он всегда готов им бросить вызов, просто потому, что ему нестерпимо думать, что он может чего-то на свете бояться. Конечно, Дарник, как и большинство окружающих словен, перед трапезой бросал в пламя очага щепотку своей пищи, но на этом все его верования и священные обряды сразу и заканчивались.
Другое, более важное, заботило теперь князя. Его первый учитель, старый ромей Тимолай, живший рядом с их Бежетью, любил повторять, что жизнь всякого человека делится на две половины: сначала он учится правдоподобно жить, а потом живет по своей правде. И поездка на княжеский съезд явилась для Дарника тем знаком, той поворотной точкой, когда он ясно понял и почувствовал, что уже достиг вершины своей правдоподобной жизни, дальше подниматься просто некуда. Значит, пора приступать к поиску своей правды, той самой совершенной жизни, о которой он мечтает, сколько себя помнит. И сейчас ему было весьма интересно узнать, справится ли он с этим и как?
Достигнув Танаиса, их свадебный поезд вышел к городищу на правом берегу реки. Городище принадлежало Гребенскому княжеству, где уже знали о судебном поединке между Дарником и Таном и не хотели принимать убийцу собственного князя.
— Брат Тана Алёкма поклялся отомстить тебе, а нам велено не пропускать никакие торговые обозы из Липова, — объяснил староста городища, выехав навстречу Дарнику. — Я могу выслать трое саней с сеном и хлебом к соседям, а вы их перехватите. Тогда и нам, и вам будет хорошо.
— А еще лучше, если ты забудешь закрыть ворота городища, и мои сорок гридей ворвутся туда сами. — Рыбья Кровь не посчитал нужным церемониться. — Со мной не торговый обоз, а свадебный. Как ты думаешь, могу я сказать моей молодой жене, что какое-то городище не пустило нас к себе на ночлег? В общем, поехали.
Их было четверо на поле перед воротами: староста с подстаростой и Дарник с телохранителем. Получив такой ответ, староста тронул каблуками коня в попытке улизнуть, но князь выхватил клевец и его трехвершковым клювом намертво зацепил поясной кушак старосты. Гриди тут же окружили обоих гребенцев, и тем уже не оставалось ничего другого, как подчиниться. Так и въехали в городище в качестве хоть и незваных, но все же гостей. Дарник сам указал пять крайних домов, где они будут ночевать, и самого старосту тоже оставил при себе в одном из домов. Корней в охотку потешался:
— Хорошо быть князем — никто ни в чем отказать не может! Давай прикажи им всем тебе сапоги целовать. А что? И поцелуют да еще спасибо скажут.
Обеспокоенная их столь насильственным гостеванием Всеслава показала свою княжескую осведомленность:
— Это уже земля бродников, а с бродниками злом нельзя. Или яда в еду подсыпят, или вдогонку с войском поскачут.
Войска Рыбья Кровь не боялся, а вот насчет яда прислушался. Велел в общей трапезе участвовать и старосте с подстаростой да еще полдюжины местных теток позвать, чтобы песни пели.
— А пускай они выпьют здравицу за наших молодых, — подзуживал угрюмых хозяев Корней.
— Я готов, — поднялся со своего места староста с кубком хмельного меда. — До сих пор ты, Дарник Рыбья Кровь, был всем известен как Орел взлетающий, Орел набирающий высоту. Но вечно набирать высоту невозможно, поэтому я хочу пожелать тебе вместе с твоей молодой Орлицей стать Орлами парящими, что видят везде и всё, без промаха бьют свою добычу и снова взлетают вверх на недосягаемую высоту.
Гриди довольно загудели от такой здравицы:
— Сказал так сказал!
Дарник глянул на Всеславу. Та зарделась, польщенная сравнением себя с молодой орлицей.
— А ведь староста тебя уел, — на ухо прошептал Корней. — Орлам по плечу только мелкая добыча, стало быть, крупная дичь тебе не по зубам. Да и в земных делах орел мало что понимает.
Рыбья Кровь даже бровью не повел — доносы, нашептывания и интриги ближних людей давно уже стали непременным дополнением его княжеской жизни. К тому же это было хорошим подтверждением его собственным мыслям о новом жизненном полете.
Наутро свадебный поезд покидал городище. Сдержанное поведение княжеских гридей и оплата серебряными дирхемами за постой и фураж заметно смягчили городищан, но осторожности ради Рыбья Кровь заставил старосту с его помощником еще до полудня сопровождать себя. Сытые, отдохнувшие кони ходко бежали по гладкому льду Танаиса, легко без остановок покрыв с десяток верст.
При расставании со старостой Дарник протянул ему медную торговую фалеру.
— Ваш князь не велел пропускать наши торговые обозы, а я даю тебе знак на свободный провоз ваших торговых обозов по липовской земле. Князю Алёкме можешь его не показывать.
Староста взял фалеру молча, без всякой благодарности. Наверно, такое поведение соответствовало его представлению о верноподданническом долге.
Лишь к вечеру, когда показалась Липа, левый приток Танаиса, Дарник со товарищи почувствовали себя в безопасности — кто решится преследовать их на собственной реке? Вперед в Малый Булгар послали гонца с подробными указаниями, что и как приготовить.
Городище встретило молодых со всем размахом, на какой было способно. Плененные два года назад две сотни булгар, составляющие население этой южной крепости Липовского княжества, были чрезвычайно польщены тем, что Дарник с княжной первыми наведались к ним, и устроили своему князю настоящий свадебный пир. Не было дома, который не принес бы в воеводскую трапезную свой ценный подарок, самое вкусное блюдо или питье. Даже для привычной к большим торжествам Всеславы такое безудержное поклонение и любование были в диковинку. Незнакомая гортанная речь, звучащая вокруг, заставляла ее постоянно оглядываться на мужа за помощью.
— Ты понимаешь, о чем они говорят? — задавала она один и тот же вопрос.
— Иногда да, иногда нет, — с улыбкой отвечал Дарник, принимая чужие восторги и приветствия как должное.
— Неужели ты нисколько не боишься, что они могут напасть на тебя?