Страница 6 из 17
Медведи и дельфины
Я помню, как увидел у себя на груди самый первый волос. О ужас! Всего один-единственный длинный черный волос на периферии исполненного невинности околососкового ореола, словно питон, выброшенный на песчаный берег необитаемого острова. Что происходит с моими сосками? Казалось, я наблюдаю за самым началом процесса трансформации доктора Джекила в мистера Хайда. Мне было двенадцать, я еще толком не успел разобраться, зачем мне вообще нужны соски, а они уже выкидывают такие коленца. Выбора у меня никакого не было. Я нашел пинцет, и… Ой, как больно!
По моим представлениям, волосы на груди должны были выглядеть совсем не так. Он не должен был быть всего один. Но долго дожидаться мне не пришлось. Понятно, что после этого вызова, брошенного мною естественному ходу вещей, гормональную плотину прорвало. Я выдернул один волосок, но на смену ему пришли сотни других. Тестостерон разлился по моему организму, как доброе вино, и в самом скором времени я покрылся шерстью от сосков до ключиц. И это было хорошо. Я почувствовал, что стал настоящим мужчиной и что для реализации этого чувства мне нужно переделать много настоящих мужских дел.
В физкультурной раздевалке узнаешь, что степень телесной волосатости у людей бывает разная, что бывают мохнатые итальянцы и гладенькие, почти женоподобные скандинавы. Я находился где-то в середине спектра и чувствовал себя в этом отношении вполне комфортно. Не обезьяна и не андрогин, я считал, что мне повезло. Мне сильно повезло и со временем, потому что волосы на груди вошли в моду в шестидесятых.
В первой половине двадцатого столетия у мужчин на груди тоже росли волосы, но они предпочитали прятать их под нижними рубахами, майками и целомудренными купальными парами. Волосы существовали в реальной жизни, но не в «лучшем из всех возможных миров». Они считались явлением слишком животным и слишком нагло сексуальным. А потом, в 1934 году, Кларк Гейбл снял с себя рубашку в фильме «Это случилось однажды ночью» и обрек майки на почти полное вымирание. Его гладкая, безволосая грудь привела миллионы женщин (и, может быть, пару-тройку мужчин) в полуобморочное состояние.
...
В первой половине двадцатого столетия у мужчин на груди тоже росли волосы, но они предпочитали прятать их под нижними рубахами, майками и целомудренными купальными парами.
А взять легендарное дитя природы, Тарзана, приемыша обезьян. Даже у него присутствие природной растительности на теле было ограничено одной только головой. Существует очень забавное фото из Флориды, со съемочной площадки вышедшего в 1941 году фильма «Тайное сокровище Тарзана» , на котором запечатлен исполнитель главной роли, самый знаменитый экранный Тарзан за всю историю, Джонни Вайсмюллер, вместе с несколькими членами съемочной группы. Звезду окружают еще пять мужчин, включая продюсера картины, и все они предстали перед камерой топлес, то есть в стиле самого Тарзана. Из шести оголивших торс мужчин только у одного Вайсмюллера совершенно безволосая грудь. И так было со всеми Тарзанами, начиная со Стеллана Уиндроу в 1918 году, продолжая Элмо Линкольном, Джином Полларом, П. Демпси Таблером, Джеймсом Х. Пирсом, Фрэнком Мерриллом, уже упомянутым Вайсмюллером, Бастером Крэббом, Херманом Бриксом, Гленном Моррисом, Дексом Баркером, Гордоном Скоттом, Дэнни Миллером, Джоком Махони, Роном Эли (у него, правда, присутствовала легкая затемненность в зоне декольте) и заканчивая Кристофером Ламбертом, Майлзом О’Киффи и Каспером Ван Дином. За всю историю этой кинофраншизы волосатая грудь была только у Майка Хенри, изображавшего Тарзана с 1966 по 1968 год, да у Клинта Уокера, сыгравшего его в дурацкой трэшевой комедии от 1954 года. Бороды не было вообще ни у кого. (Должно быть, среди обломков самолета им удалось найти бритву.) Я так понимаю, это делалось, чтобы зрителю было легче отличать Тарзана от обезьян, но менее странным этот факт, однако, от этого никак не становится. Может быть, за время вынужденного отдыха в джунглях лорд Грейсток научился эпилировать грудь воском живущих там пчел?
Этот безволосый идеал превалировал и среди звезд гладиаторских фильмов и библейских эпических полотен в синемаскоповскую эпоху пятидесятых и шестидесятых. Стив Ривз, прошагавший по лестнице культуризма от «Мистера Америка» до «Мистера Мир» и потом до «Мистера Вселенная», а затем переключившийся на кинематограф и сыгравший Геркулеса, Голиафа, Ромула, Энея и других сказочных богатырей, стал в кино одним из первых популяризаторов безволосой бодибилдерской эстетики. У ведущих культуристов эпиляция была в ходу всегда. Телесная растительность и масло сочетаются плохо. Даже такие киношные мачо, как Виктор Мейчур, осмеливались носить на груди только нечто вроде однодневной щетины. И боксеры выходили на ринг почти безволосыми, даже у таких великих итальянцев, как Примо Карнера и Рокки Марчиано, растительности на груди было маловато.
Волосатая мужская грудь начала появляться на экране только после интеллектуального сдвига общества в направлении натурализма и реализма. На сцену вышла новая плеяда актеров, продемонстрировавшая, что у реалистично изображаемого реального мужчины под рубахой просто должны быть волосы. Это были, например, Марлон Брандо, Стив Маккуин и Ли Марвин. Даже у супергладкого Пола Ньюмана вокруг сосков торчали волоски, ну, приблизительно как у меня в тринадцать.
Шестидесятые принесли с собой тягу к природной естественности. Началось все еще с уверенных в своей сексуальности «клевых парней», а довершили процесс атавистичные, рвущиеся «назад к природе» хиппи. Хипповые герлы расхаживали с волосатыми подмышками и мохнатыми ногами. Все естественное вдруг стало казаться людям, ну, естественным. А сообщили эту добрую новость широкой общественности такие парни, как Шон Коннери (мохнатая грудь Агента 007 недавно была воспета пародийно-густой клумбой на груди Остина Пауэрса), Джеймс Гарнер, Барт Рейнолдс, Том Джонс и Джим Браун (прославившийся первым в мире нагрудным «афро»). К началу восьмидесятых волосатость превратилась в обязательный атрибут мужественности. Но реальные мужественные мужики по-прежнему предпочитали о проблеме волосатости не задумываться (или, по крайней мере, эту проблему не обсуждать вслух), даже если их полиэстеровые рубашки раздувались на груди от избытка растительности.
Когда Джон Траволта в роли Тони Манеро завоевал своим танцем место в миллионах зрительских сердец, он сделал это в буквально до пупа расстегнутой рубахе, под которой виднелась клумба такого темного окраса, что ее вполне можно было принять за аскотский галстук. Волосатая грудь – это очень в диско-стиле, но не чужда она была и рок-н-ролльщикам. Ею щеголяли такие люди, как Гари Глиттер, Роберт Плант, Джин Симмонс, AC/DC и даже сам «Крестный отец» музыки соул Джеймс Браун.
Но потом, уже в восьмидесятых, произошло нечто странное.
Внезапно писком моды стала безволосая, гладкая, как мраморный торс микеланджеловского Давида , мужская грудь. Почему? Может быть, из-за шашечек на животах топлес-барменов из легендарного клуба «Studio 54»? Или виной тому гологрудый Игги Поп, извивающийся на сцене под рев усиленных маршалловским аппаратом пауэр-аккордов? Или все это натворил Кельвин Кляйн? Симпатяга Кельвин сам снялся в своей собственной рекламе на ранчо художницы Джорджии О’Киффи. Он взирал с фотографий, обнаженный и покрытый капельками пота, гладкокожий, словно древнегреческий бог. Это был самый настоящий «нью-лук», распространившийся от пляжей Файр-Айленда до улиц Вест-Вилледж. Или, может, это было влияние сенсационного олимпийского выступления прыгуна в воду Грега Луганиса, поразившего миллионы людей своим тренированным, гибким телом? Как бы то ни было и чем бы ни было вызвано, но волосы снова почти повсеместно начали исчезать с мужских торсов. Первыми, судя по всему, эту моду подхватили представители гей-сообщества, а потом, через социальные контакты в спортзалах и раздевалках, она распространилась и на натуралов. В самом скором времени стало казаться, что во всех спортзалах занимаются одни только гологрудые пловцы. Но что же все это означало?