Страница 53 из 60
В уютном логове медведицы. В ту же секунду в прокопанном отверстии появилась голова зверя. Одновременно прозвучал выстрел. Внезапно появившаяся голова зверя так же мгновенно пропала. Наступила тишина. Северная, заполярная, джеклондоновская тишина. Сначала напряженные уши охотоведов еще улавливали приглушенные шорохи в логове. Потом стихли и они.
Через семь минут Папонов просунул прут и прикоснулся им к медведице. Та не реагировала. Усыпители и водитель вездехода взялись за лопаты. Через несколько минут их глазам предстало таинство природы. В уютном логове из обледенелого снега лежала на животе огромная медведица. В ее шее торчал тоненький летающий шприц. Сбоку, прижавшись к матери, затаились два медвежонка. На их белых мордочках было по три черные точки: нос и два испуганных глаза. Глаза медведицы были открыты, она дышала, но дыхание было прерывистым. Зверь то будто успокаивался, то снова возбуждался. Возбуждены были и охотники.
«Мощная зверюга, поди килограммов двести весит?» — спросил водитель, дрожащими руками вытаскивая трубку из кисета. «Поменьше,— ответил Герасимов,— дозу я рассчитывал на 180 килограммов. Сработал сернилан точно через 8 минут. Значит, примерно столько и весит или чуть больше».
Занумерованный скиталец севера. Затолкав медвежат в мешок, чтобы не мешались, охотники принялись за работу. Можно было не торопиться: обездвиженный зверь по расчетам должен был прийти в себя часов через пять. По зубам определили возраст медведицы: она оказалась старым, видавшим виды зверем. Портняжной лентой обмерили тело, словно собирались шить ей одежду. Посчитали количество сердцебиений и дыханий в минуту.
Измерили температуру, она была «повышенной» — 39°. «Может, простыла?» — забеспокоился водитель. «Нет, это от сернилана, временно». Нацедили из сосков несколько капель жирного молока. Взяли пробы крови, волос, выщипнули из разных частей тела микроскопические клочки кожи. Зверь был недвижен. У него обильно текла слюна, иногда он ее сглатывал. Время от времени ноги и голова судорожно мелко подергивались, но это не беспокоило людей: так и должно быть.
Обмерили берлогу. Она содержалась опрятно. Даже малые медвежата ходили по надобности в коридор. Медведицу пометили: в оба уха вставили пластиковые метки, а на боку выстригли в шерсти огромный полуметровый номер и втерли в подшерсток красную эмалевую краску.
Накопав снежный вал, чтобы лучше загородить спящего зверя от начавшегося пронизывающего ветра, люди, подогрев мотор, отъехали в сторону и продолжали наблюдать. Через полчаса зверь очнулся. С трудом встав на ноги, медведица оглядела разрушенную берлогу, потянула носом воздух, повернула голову в сторону вездехода, постояла еще, словно что-то обдумывая, и медленно пошла в сторону моря. На боку ее красовалась огромная уродливая девятка.
Живой труп. На этот раз все получилось наоборот. Медведица при подходе людей к берлоге не затаилась, как обычно, а выскочила вместе с медвежатами и пустилась наутек. Охотники кинулись за ней на вездеходе. Медвежата бежали слабовато — километров 15 в час, поэтому догнали медвежью семью быстро. Если медведи пытались уйти в горы, приходилось отжимать их к равнине. Но когда оставалось всего полсотни метров, медведица, бросив медвежат, кинулась навстречу преследователю.
Пришлось остановиться: еще кинется под гусеницы или, прыгнув на капот, примется разворачивать кабину. Все обошлось благополучно. Разъяренная мамаша покрутилась возле вездехода и побежала обратно догонять своих детей, которые за это время умчались метров на четыреста. Охотники снова устремились за ней. И опять все повторилось: медведица вновь решила грудью заслонить детей. Теперь, когда она, остановив врага, снова побежала за своими медвежатами, открылась дверка кабины, из которой выскочил человек с ружьем.
Шприц вонзился в круп зверю и автоматически выдавил из себя сернилан. Через несколько минут зверь сделался на несколько часов живым трупом. Над ним принялись колдовать научные сотрудники. Медвежат догнали. Увезли в Москву и продали за океан.
Смельчаки-чревоугодники. Юрий Анатольевич Герасимов для отлова копытных животных предпочитает сернилан, а из средств доставки в конце концов остановился на специальной стрелке, которой стреляет из ружья.
Стрелку заряжает медовой пастой. Готовит ее сам. Берет густой мед и добавляет {один к одному) «пудры» сернилана.
С первым чубуком не повезло. Когда после выстрела стрелка вонзилась в круп зверя, он отбежал слегка и остановился на краю пропасти, беспокойно озираясь. Затем начал «считать звезды» (при действии сернилана животное поднимает голову к небу и слегка поводит ею). Потом зверь опустился и лег на живот. И тут один из спутников Герасимова чихнул. Чубук мгновенно вскочил. Но теперь ноги его не слушались, зверь сделал несколько нетвердых шагов. Одна нога подвернулась окончательно, и баран полетел в пропасть...
Юрий Анатольевич знал, что мясо погибшего животного, пойманного с помощью сернилана, не безопасно, и предупредил об этом своих спутников. Но сам все-таки «ради науки» решил поставить опыт на себе. Ароматная дикая баранина с тонкими прослойками жира была восхитительна. Спутники Герасимова, глодавшие сухари, не успевали сглатывать слюну от созерцания, как он, держа кость обеими руками, обгладывал с нее сочное дымящееся мясо. Наконец один из них не выдержал и, махнув рукой, сказал: «Юрий Анатольевич, мне терять нечего — я пенсионер. Давай и я «ради науки» пожую мясца». Теперь опыт обещал стать более достоверным.
Смельчаки-чревоугодники внимательно следили за собой, за своими движениями, восприятием мира. Все было нормально. Наутро они также не обнаружили никаких отклонений. И лишь когда Герасимов отправился на соседнее озеро половить спиннингом гольцов, обнаружилось совершенно неожиданное. Заброс не удавался. Путалась леска: «борода» за «бородой». Видимо, нарушилась тончайшая координация движений, но самочувствие было обычным. Так и пришлось уйти без рыбки, хотя гольцы ловились тут отменно. На следующее утро Юрий Анатольевич наверстал.
Химическое миролюбие дикарей. Теперь все складывалось как по нотам. Чубук, посчитав звезды, опустился. Никто не чихнул. Охотники привязали к его красивым, мощным рогам веревку, а другой конец ее к дереву. Пришедший через некоторое время в себя дикий зверь вел себя поразительно миролюбиво. Убедившись, что веревка прочна, он принялся за нарванную ему звероловами траву. И когда Юрий Анатольевич принес в своей широкополой шляпе водицы, не торопясь, без робости попил из рук человека, мелко повиливая хвостиком, что на языке этих животных означает удовольствие и хорошее настроение.
Сернилан помогает сделаться дикому животному домашним в течение получаса, хотя его сородичам требовались на это миллионы лет.
При отлове диких ослов-куланов у Герасимова был поучительный случай. Обездвиженного крупного жеребенка кулана нужно было доставить в населенный пункт. Но как это осуществить, когда он так тяжел. Сделав из поясного ремня поводок, Юрий Анатольевич надел его на шею кулана и попробовал вести.
Идет! Ничего, идет. Только иногда останавливается. Тогда Юрий Анатольевич обзавелся колючей веткой, и дело пошло глаже. Иногда остановки происходили по вине Герасимова в связи с необходимостью поправить сползающие без ремня брюки. Так они прошли 5 км и благополучно добрались до места.
«Сумасшедший» оказался ученым. Везший сено молодой крестьянин заметил в глубине леса какое-то странное равномерное мелькание на одном месте.
— Мелькает что-то, Петрович,— сказал он подъехавшему с возом пожилому напарнику. «Видно, хороша была брага-то у тещи вечером, коли...» — начал было Петрович. «Да, ты погляди!» Действительно, что-то серое подпрыгивало в чаще, а потом опускалось вниз. Любопытство заставило крестьян остановить лошадей, и они, свернув с дороги, по глубокому снегу полезли к загадочной штуке.
«Ба! Да это человек»,— сдавленным голосом сказал молодой, шедший впереди. Сквозь деревья они увидели: какой-то мужчина лет сорока в серой суконной куртке, с бородой, стоя выше колен в снегу, вдруг вспрыгивал на что-то темное и, постояв мгновение, снова спрыгивал. Прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок... Минута, две, пять и все прыгает...