Страница 28 из 36
Сейчас мы опишем, в каком порядке развивались события, предшествовавшие отъезду Бенуа до той самой минуты, когда он оказался на перекрестке двух улиц, минуты, которая, может быть, повлечет за собой серьезные последствия. После которой, в любом случае, все пойдет не так, как шло прежде, не будет той мелочной нервозности, характерной для совершения нечестного поступка, пусть и хорошо продуманного, но не застрахованного от какой-либо случайности и некоторой паники, заставляющей чаще биться сердце в груди любителей чужого добра. (И хотя в ситуациях, подобных нашей симпатии, как правило, бывают на стороне «воров», поскольку на деле речь тут идет не о воровстве в обычном понимании, разве это бегство тайком из жизни родных людей, это разграбление общего дома — выдвинутые впопыхах ящики шкафов, напряженно прислушивающийся к любому звуку мужчина с опрокинутым лицом, — разве все это не похоже на кражу со взломом жилища, которое плохо охраняли?) Но вот вам последовательность событий.
Он в последний раз огляделся, в одной руке чемодан, через другую перекинут плащ, галстук распущен, длинный столбик голубоватого пепла от сигареты оставляет след на лацкане его пиджака, когда он торопливо поворачивается, чтобы сбежать по ступенькам в гостиную. Как порывисты его движения! Не садясь, лишь бросив себе под ноги чемодан, он набрал номер телефона Мари, из двенадцати цифр, для чего ему потребовалось сделать двенадцать движений указательным пальцем, двенадцать раз крутануть диск, совершающий медленные и строго отмеренные обороты, — хотя на самом деле движений приходится делать гораздо больше, гораздо больше требуется усилий и внимания, потому что порой на линии происходит сбой, и короткие гудки прерывают набор, порой повисает тишина, так что Бенуа надолго застревает в этой комнате, в ее полумраке, сохраняющемся благодаря закрытым ставням, и тут его начинает бить дрожь, она поднимается вверх по ногам и подбирается к животу, а он все стоит на одном месте, подавленный и до невозможности уязвимый (и это тогда, когда ему нужны все силы, чтобы совершить задуманный рывок), стоит там, в том самом месте, откуда собирается бежать, но где — вот нелепость-то! — почему-то остается, стоит, устремив взгляд на гравюры, когда-то полученные Элен в подарок на день рождения, потом переводит его чуть выше, на рисунок семилетнего Робера, что когда-то с помпой водрузили в рамке на стену, затем переводит взгляд еще дальше, поверх комода, на зеркало, где, как догадывается Бенуа, отражается фигура без пяти минут путешественника, которую лишь темнота не позволяет разглядеть во всей ее несуразности с этой его медлительностью и жестами или без таковых, с этим его топтанием на одном месте, с этим метанием меж двух одинаково желанных, одинаково возможных решений, с этой мукой, на которую он обрекает себя под грохот соседней стройки и жужжание бьющихся в конвульсиях мух.
Он положил трубку, исходящую треском, на рычаг, прошел на кухню, открыл холодильник, налил холодного апельсинового сока в оказавшийся под рукой грязный стакан, вернулся к телефону, снял трубку, постучал пальцем по рычагу и, дождавшись гудка, правой рукой вновь принялся набирать этот бесконечный номер, а левой — плащ он уже тоже швырнул на пол — открыл бутылку джина, захваченную по пути из буфета, и плеснул в сок с плавающей в нем мякотью. Одним долгим глотком он осушил содержимое стакана. Тут на линии что-то щелкнуло, сработал какой-то механизм, и на том конце провода затрезвонил телефон, он звонил там, в большом доме, который Бенуа видел только издали, в доме между Лозанной и Моржем среди леса и возле озера, между небом, лесом и озером — возможно ли такое? — и чем дольше безответно надрывался телефон, тем рискованнее и нелепее казался Бенуа его поступок. Разве он не обещал Мари, что будет звонить ей домой только в заранее условленное время? Ей домой, где для сохранения тайны принимаются всяческие меры предосторожности. Ей домой, где она принадлежит не ему, а другой части своей жизни. Но вместе с тем разве она не говорила: «Подумай сам, как я могу быстро подойти к телефону, когда нахожусь в дальнем уголке сада…» «Ждите ответа» — читаем мы возле некоторых номеров в швейцарских телефонных справочниках, и этот совет частенько заставлял его мечтать. Ждите ответа. Он никак не решается положить трубку. И тут раздается звонок в дверь. Один. Потом другой. Бенуа чувствует себя в западне. В ушах у него с неумолимой настойчивостью продолжает звучать сигнал, который он посылает Мари. А в десяти шагах от него, у входной двери кто-то нетерпеливо давит на кнопку звонка. Серафита? Элен? Один из мальчиков? В этом доме кто-нибудь постоянно забывает ключи. Они увидели его машину и знают, что он дома. Посторонний не стал бы проявлять такую настойчивость. Свои же подумают, что он вышел куда-нибудь на минутку — за сигаретами или за газетой — и будут дожидаться его возвращения. Выхода нет. Кто придумал, что в решающий момент ум человека начинает работать «с неимоверной быстротой»? Бенуа, стоя в тишине, никак не может собраться с мыслями. Наконец он кладет на тумбочку трубку, в которой продолжает пульсировать этот своеобразный сигнал ожидания и бессмысленной надежды, и направляется в переднюю.
Он почти бесшумно открыл входную дверь, твердо решив, что если этой сцены все равно не избежать, то по меньшей мере нужно расставить все точки над «i». За порогом он увидел звонившего — высокого парня, небрежно привалившегося к стене, одна или две детали его неряшливого костюма указывали на то, что на нем форменная одежда. В руке парень держал мятый конверт, пришедший по пневмопочте. Он посмотрел на Бенуа так, словно долгие годы или долгая дорога делали их встречу совершенно невозможной. Он не сводил глаз с лица Бенуа, разглядывая его лоб, виски, щеки. Взял протянутую ему монету не отводя взгляда (ох уж этот взгляд, так похожий на множество других взглядов, в которых читалось такое же сомнение…), после чего быстро ретировался, даже не попрощавшись, но пройдя три метра, видимо, спохватился, заколебался. Он обернулся и посмотрел на Бенуа, но тот уже захлопывал дверь, разглядывая полученное письмо.
Он узнал почерк Молисье и сунул конверт в карман, потом вернулся в гостиную, подхватил чемодан и плащ и опять направился к выходу, но с полпути вернулся, чтобы положить телефонную трубку на рычаг, наткнулся на кресло, в котором обычно сидел разговаривая по телефону, и почти бегом кинулся к двери (и все это, не нужно забывать, происходит в таком нервном напряжении и на таком пределе сил, что Бенуа кажется, будто рядом с ним настоящий враг, мстительный и злобный, некий злой гений, ниспосланный погубить его, жестокий, язвительный, с самого утра выжидающий, когда он наконец сдастся, строящий ему козни, навязывающий ему никчемные и приводящие его в отчаяние баталии, в которых слабеет его мужество), в лицо ему дохнуло смрадным воздухом улицы, который он глотнул широко разинутым ртом словно рыба, выброшенная на иссушенную летним зноем желтую траву. Он подошел к машине, бросил на заднее сиденье чемодан, сорвал с себя пиджак и сел за руль. Отъехал от дома под взглядами итальянских рабочих. Влился в поток машин, движущихся по проспекту Моцарта, поднялся вверх по улице Ранелаг, потом по бульвару Монморанси: вот мы и приехали. Как раз при подъезде к улице Раффэ его ждет то единственное испытание, которого он даже не мог предвидеть.
Какой-то грузовик привез на стройку песок и собирается его выгружать. Движение на улице останавливается. Перед машиной Бенуа в пробке еще два автомобиля. Чувствуется, что ожидание затянется. В голове пустота. Внимание рассеянное и какое-то клочковатое. В том месте, где улица Раффэ пересекает кольцевую железную дорогу, пробегая над ней по горбатому мосту, остановились двое мужчин с собаками, они наблюдают за маневрами грузовика. Одна из собак, крупная, рыжей масти, ложится у ног хозяина. Вторая начинает нервничать и поднимает лай. Такое впечатление, что этот хриплый лай удивительным образом прорывается сквозь тишину. Потому что город неожиданно замолк. По небу плывут темно-синие и черные тучи; два светофора, переключенных на красный свет, сдерживают потоки машин с бульвара Сюшэ; из поднятого кузова грузовика с ласковым шуршанием начинает сыпаться песок; какая-то женщина медленно переходит улицу, чтобы опустить письмо в почтовый ящик, установленный у самого края тротуара. И тут появляется Элен.