Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 40 из 60

А потом пошли инсценировки Черной Рожи и кого-то другого, присутствие которого он стал ощущать в последнее время. То дуновение воздуха, то шелест крыл. Пса словно раздирали надвое, вернее, тянули наверх, не очень считаясь с тем, что к ногам его была намертво пригвождена основательная чугунная чушка.

Потом он вернулся в келью и проснулся от звука била. Звали в храм…

Лук удался на славу. У Пса в руках тяпка и у Саши. Тяпки не такие, как на необозримых просторах русских огородов, — неудобные для размашистой национальной работы. Ручка толстая, длины неправильной. Самопал. Сделано в Греции. Поле луковое весьма обширно, навыки прополки у Саши есть, но какие-то странные. У Пса отсутствуют начисто, но он учится всему споро. Послушание это получили они утром. Подошел молодой отец, спросил, какие планы, на экскурсию собрались или можно поработать. Конечно, на огород лучше. Можно и другое что. Но сегодня огород. С ними еще румын. По-русски ни уха, ни рыла. Стоит со своей тяпкой, оглядывает окрестности.

Земля здесь, опять же, худая. Суглинок какой-то. Солнца много, море рядом. Только зимой ветра уносят тонкий слой наработанного грунта. Огород длинный, овощи всё, еще дальше — бахчишка, а вот и земляника. Но тяпать-то нужно.

— А что, брат Александр, не хотелось бы тебе тут остаться?

— На огороде?

— В монастыре. Молись себе, спи, тяпай. От грехов разгрузишься.

Саша задумывается, нечаянно срезает стрелку лука, оглянувшись, ставит ее на место, присыпает землей. По тропе, на краю огорода проходят значительные с вида отцы, кивают в сторону лукового поля, к ним бежит хозяин огорода, что-то объясняет, вынимает из кармана рясы бумажку какую-то, отдает, и потом опять тишина и покой.

— Ты пить хочешь? — спрашивает Пес.

— Нет.

— А я выпью.

Пес идет к крану. Долго пьет, отдыхает, пьет еще. Потом возвращается, предлагает постоять, опершись на орудия труда, поговорить. Пес два дня не пил ни вина, ни пива, ни водки. Саша понимает, что природа должна взять свое и страшится этого. Уйдет хозяин по тропе в Дафнию, снимет номер, вечером сядет опять, с узбеком, на море будет смотреть, про налоги и оптовые цены говорить, чтобы узбеку приятнее. А он, Саша, один пойдет в храм. Там хорошо, но только страшно. Надо же такое приключение было найти. А хозяина одного отпускать нельзя. Без него он сгинет. Не совсем сгинет, а освинячится, деньги потеряет. Саша уже прикопил кое-что. Мелочь некоторую. А если хозяин не заплатит, то обидно. Вот потеряет деньги и не заплатит.

— Я бы тут пожил. Несколько дней.

— Это хорошо. Ангелы сейчас радуются.

— Чего им радоваться?

— Любого человека, который сюда стремится, бесы держат. Причины всякие возникают, болезни, глады и моры. И здесь они, рядом.

— А какие они, бесы?

— Такие, как на картинках и в сказках Пушкина. Те, что в фильмах — профанация. Старцы их видели и оставили подробное описание. Мохнатые, с пятаками, хвостами. Вонючие.

— Шутишь.

— Ты литературку почитывай. А то рыбалка, да браконьеры. Или у братанов спроси. У тебя же уникальное свойство знакомиться.

— А в храме они есть? Бесы?

— В храме их не меряно. Вот только когда все отцы становятся в центре в круг, там их нет. Туда они попасть не могут.

— А на огороде?

— И на огороде. Однако, давай тяпать. Вот румын уже норму сделал. Так стоит.

Подошел начальник огорода, осмотрел фронт работ, клубнички предложил, по ягодке, они отказались.

Хорошо принять душ после работы, переодеться в чистое, постираться, повесить белье на веревке, там, где и все. Потом попить воды и лежать тихо, ждать службу.

Однако долго лежать не пришлось. В дверь поскреблись, Пес выглянул и отправился на переговоры. Вернулся он скоро.

— Как насчет земляных работ?

— Подходит. Лопатой я готов. Сейчас?

— Ага!

Они снова отправились на огород. Там уже стоял маленький трактор и два монаха нагружали землей, сухой и серой, тачку. Потом тот, что помоложе, катил ее по доске и вываливал в тракторный прицеп.

— Бог в помощь, — приветствовал Пес монахов.

Очень ловко орудовал лопатой и кирочкой тот, что повзрослей и повыше.





— Земля у нас тут замечательная. Суглинок. Ракушки, камни, — начал он знакомиться, как будто дело происходило в колхозе каком-то на осенних работах для интеллигенции.

— Зато солнышка много, — влез тут же Саша со своим крестьянским видением, — а куда везем?

— Там, у архандарика, решили еще клумбу расширить. А где-то я вас видел, товарищ? — обратился он к Псу.

Был тут Пес давно и с другими чертами лица. И веса в нем было килограмм на десять менее. И многое другое. Отца этого Пес, естественно, помнил. Знал, кем тот был в миру. Из какого города.

— Ошибаетесь. В первой мы.

Саша рот, было, раскрыл, но Пес его тяпочкой аккуратно тронул по ноге, Саша совсем про другое сразу заговорил. На ходу, ловил, подлец, навыки.

Работали далее безсловесно, недолго и яростно. Нагрузили один прицепчик, потом другой, второй парень, молодой совсем, с лицом чудесным, редким лицом, даже среди иноков, поблескивая очками, отвез землю и вернулся.

Работа была та еще. Камни, суглинок вечный, кирпичи…

— Раньше купцы сюда чернозем баржами возили. Хоть чуть-чуть бы землицы кто забросил — пожаловался старший по земляным работам монах. Встал он, на лопату оперся и повел допрос неформальный. Откуда, зачем, да куда. Пес Сашу на авансцену выпустил.

— Каргопольские мы, — и будто бы у него перед глазами открылась брошюрка туристическая, — Каргополь получил официальный статус города в тысяча шестьсот тринадцатом году, хотя впервые назван таковым в документах четырнадцатого века. К семнадцатому веку в Каргополе насчитывалось более двадцати храмов, из них лишь один каменный — Христорождественский. В тысяча шестьсот двенадцатом — четырнадцатом годах Каргополь трижды осаждался польскими войсками. Нападавшие не достигли в этом деле никакого успеха, а жителям города за заслуги перед Отечеством была дарована царская «Похвальная Грамота». В ней говорилось, что горожане «литовских людей побивали и многие городы и волости от воров очистили и преславные победы везде показали».

— Стоп! — Приказал Пес. — Ты откуда все эти даты помнишь?

— Пес его знает. Припомнились. А вот про Болотникова особо…

Только в этом месте разговор отцу наскучил и он, поблагодарив паломников за труд, попросил их отправляться на отдых. Дело шло к вечере и трапезе.

— Ты что же, как экскурсовод себя ведешь? Ты же к людям допущен. Ты с ними по-человечески говори. Просто. Ты откуда это знаешь?

— Дело было так. Требовался в туристическую фирму гид, — отвечал Саша.

— Ну?

— Я историйку подучил. В голове ничего, кроме рыбы, не лежало. Знания крепко сели на болты.

— Ну и?

— Не взяли.

— Почему?

— Знания языков не было.

— А много ли туристов из-за бугра?

— Вообще никаких.

— И что?

— А потом они сами закрылись. Разорились и закрылись. Директора искали долго. Кассу спер. Нал, безнал, как там у них?

— А экскурсоводы-то есть в городе?

— Да как же без них? Бабы. Грамотные. Симпатичные. Родственники, знакомые.

— А у тебя что, знакомых нет в городе?

— Да я как-то сам по себе…

Они снова приняли душ, переоделись в чистое, прилегли. И тут било. Вечеря…

Нужно идти в храм, а как-то и не хочется. Лень наплывает. Мышцы сладостно потягивает, клонит в сон. Пес медленно вплывает в сон, уже обозначилась та самая, гнусная и реальная рожа, и ящик «Электрона» львовского, а именно из того реликтового аппарата входит в комнату паскудная голограмма, но незнамо как все прекращается. Это Саша будит его.

Пес встает. Полумрак от керосиновой лампы, тонкое движение теней за окошком. Это братия пришла в движение. Он выходит в коридор. Прямо, налево, прямо, направо. Холодная вода так кстати. Он долго держит голову под струями. Потом вытирается белым толстым полотенцем и идет назад. Саша сидит на коечке, маленький какой-то, тихий.