Страница 4 из 60
— Хватит спать, пироги проспишь.
— Кому пироги да пышки…
— Не шути с любовью. Держи.
Спрыгнув на берег, Саша передал ему сверток, теплый и пахнущий тестом.
— Правда, что ли пироги?
— А то. Моя утром спекла для хорошего человека. Я ее вином угостил.
Алексей развернул тряпицу. Шесть огромных пирогов.
— С рыбой?
— А с чем же еще? Сом-рыба, если не брезгуешь. Совсем маленький сомик. Ешь, не бойся. Ах, да… Ты это… Вот…
— Что это? — указал Алексей на пластиковую бутылку с мутной жидкостью.
— Это то, что пива нет. Бражка моя. Отличная вещь. Свежак. Ты поправься.
— А пиво-то что?
— Пива нет… — просто ответил Саша, — как и шоколаду.
— Понятно, — ответил Алексей, — чай будешь?
— Чай буду. Только попозже. Мне донки проверить. Ты кушай.
— А что, нет ли в городе чего значительного?
— Приехал один значительный человек. Остановился в лучшем отеле.
Саша сказал это совершенно невыразительно, между делом и на Алексея не посмотрел. Зачем сказал, сам не знал. Спросили его, вот и сказал. Лодка, бывшая когда-то пеллой, а теперь залатанная и переустроенная, убыла.
Пироги определенно удались. Никакого риса в них не было. Только рыба, лук, соль и перец. Попадались мелкие осколки лаврушки. Оставалось отведать браги. Пахнущая клюквой и лимонными корками жидкость, несомненно, была лучше пива, но и несколько бодрее. Не следовало увлекаться.
Саша вернулся часа через полтора, с рыбой и новыми песнями.
— Отец родной! Поплывем в город.
— Что я там забыл? Мне и тут хорошо. Пироги. Брага.
— Поплыли. Ты сам не ловишь. Дома у меня посидишь потихоньку. Ухи откушаешь. Картошечки. Че те в шалаше третий день дрогнуть?
— Понимаешь, брат…
— Да тебя и не увидит никто. Мы огородами. Не дом у меня, а квартира. Второй этаж. Все удобства. Постелем тебе отдельно. А ты точно не киллер?
— Нет, — как-то неуверенно ответил Алексей.
Теперь ему было уже не миновать гостеприимства.
— Ты вот что, брат. Ты меня к вечеру забери.
— Во сколь?
— Часов в шесть. Во сколько последний автобус на Няндому?
— В пятнадцать. А человека одного значительного повезут на «волге» леспромхозовской.
— Почем знаешь?
— Так водила — не чужой нам человек. Даже на седьмой воде родственник. Уже и путевка выписана. Как совещание закончится, так и поедет.
— Какое совещание?
— Собрание. Объявление на клубе висит. Только акций уже в городке не осталось. Все проданы по нищете. По сто сорок рублей.
— Вот то-то и оно. Ну, ладно, брат Сашка, давай. До скорого.
— А ты это… Не уйдешь?
— Куда? В тайгу?
— Ну, по тропе. В город.
— Плыви. Страдалец.
Человек этот, важная персона, бывший его одноклассник. Никуда не уехал из Каргополя, в леспромхозе отгорбатил, теперь лесной начальник, хозяин. Вот так бы и он сейчас. Домяра неподъемный, квартира в Вологде. Жена — первая девочка их выпуска, которую отвадил от дома, сломал семью, утащил на сладкие харчи, в Анталию и Хорватию. Обязательный членовоз, пузо, и другое всякое, положенное по статусу. Детей так примерно четверо. Это несостоявшаяся жизнь его, параллельный мир.
Узнал он это случайно, из новостей местных, что теперь читай, хочешь в Гвинее Биссау, хочешь в Монголии. Был бы этот говенный ящичек с монитором. И модем. И немного денег на «всемирную паутину». Слово-то какое. Полезнейшая вещь и притом гнуснейшая. Письма нужно писать перьевыми ручками и на балконах стоять утром, когда смена с завода машиностроительного возвращается. Дались тебе эти заводы. Были, и нет их. Стервы офисные по утрам идут ровными колоннами. В топах.
… Он засмотрелся. Соборы из белого камня образовывали какую-то сказочную, до восторга, крепость. Четыре их осталось из двух десятков. Лодка приближалась и расступалось чудо бытия. Открывался городок. Был вечер, и почти все жители вышли к реке. Над низким сырым берегом — будочки. Воду брать.
Лодок стояло и лежало столько, сколько, наверное, жителей в городе и было. Не такие, как на Неве и Ладоге. У здешних киль круто. Здесь никто не мыслил себя без лодки. На противоположном берегу лежали штабеля бревен. Кругляк. И кора на берегу. Лежать на ней так хочется. Гораздо лучше белого песка на дюнах. Но каждому — свое. Нас нет здесь давно. Мы умерли в один из ясных осенних дней лет так одиннадцать назад и похоронены, каждый по-своему. Кто в дюнах, а кто под корой и штабелями. Нас не дождутся тихие кладбища исторической Родины. Скорее — топки котельных в городе большом и шумном. Только в котельной тихо. Пламя гудит, и котельных дел мастер пламя регулирует. А то, что вы видите, — не мы. Это иллюзия. Умственная голограмма…
Гремели цепи на лодках и стучали моторы. В озеро уходили рыбаки. Гремели колокольца на коровьих шеях. Медленно подступало то междувременье, которое и есть белая ночь.
У берега в песке догнивал пароходик. Уже и названия было не прочесть.
Номер в гостинице «Каргополочка». Ему бы поселиться «поэлитней». Или — полдома с холодильником и дорожками вязаными. Роскошь тепла от печи с березовыми полешками. Другое многое. Но целесообразней было жить здесь. Просто отдельный номер с телевизором, холодильником и душем в коридоре. При том, что водопровода в городе в полном понимании этого слова не было, а вода, вытекающая из кранов и труб, была плодом различных технических ухищрений.
Все было убрано и отмыто. Только запах мужского дезодоранта стоял неискоренимо. Не дай бог, кто-то натирается дерьмом из тюбика. Его начнут сживать со света. Будь ты хоть электрик, хоть директор департамента.
Вечный двигатель — зубная паста, таблетки после еды, «живая» вода из бутылочки, мертвое пиво из баночки, котлетка из коробочки. Индустрия кариеса и перхоти. Шампунь, дезодорант, «дирол» какой-нибудь. Одно требует другого.
Он стоял под горячим душем так долго, как мог. Потом холодный. Потом теплый. Из сумки, взятой в камере хранения, можно вынуть чистую одежду.
Потом он лежал на диване и смотрел, как менялись смешные человечки и еще более смешные страны на экране в новостном блоке. Так долго такое продолжаться не могло — в дверь постучали. Уже предполагая недоброе, он открыл и не ошибся. Саша все же пришел. С тех пор, как наш скорбный быт украсился полуторалитровыми бутылями из под разнообразных напитков, отпала надобность в бидончиках, банках и многом другом.
— Бражка?
— Бери выше, — ответил мастер, — первачок.
— Отец родной. Я, во-первых, не хочу, а во-вторых, можно же водки купить.
— Зачем деньгами сорить? Деньги — они счет любят. Сесть-то дозволишь?
— Садись, коли не шутишь. Мне, вообще-то, дела еще делать.
— Какие у тебя дела, человек твой уехал. Лежи, отдыхай. Сомлел на озере-то?
— Чего я млеть должен? И что ты мне этого парня лепишь?
— По наитию. Однако, об озере. Это тебе круче, чем люстра Чижевского. Ионизация.
— Несомненно, круче. Я вот только в буфет схожу. Или в магазин.
— Зачем? У меня все есть, — из болониевой сумки с замком-молнией появились сало, банки с домашними соленьями, неизбежные пироги. И еще малосолая семга в полиэтиленовом пакете. Ее предстояло разделать.
— У тебя, что, Саня, за гульба, который день?
— Это не гульба. Это образ жизни. Город Каргополь предрасполагает к раздумиям и винопитию. Вот у нас на соборной площади какие две главные двери? Куда?
— Не осознал еще.
— Одна в пивную, другая в магазин. И где ты магазин знаешь, чтоб работал с семнадцати до ноль трех?
— Нет таких.
— Вот и я говорю. Так что не думай. Кушай.
Листая брошюрку про Каргополь, путешествуя по плану города, просматривая путевые дневники и цитатки из архангельских, вологодских, а то и самых близких, районных, газеток, он строил свою версию существования своего города и возможного присутствия себя там. Про себя самого он нашел неожиданно.