Восьмая нота

В начале пятидесятых собственные постройки сносить стали, ордера выдавали кому на комнату, кому на квартиру. А во время стройки кто о тополях думает? Раиса Павловна все высокие пороги обила, умоляя сохранить деревца, в память о муже и сыне. Не услышали голос ее в больших партийных кабинетах. Тогда она написала письмо кумиру своей юности маршалу Буденному. И прилетела весточка с Москвы в обком партии: «Тополя не трогать. Буденный». Вот так, благодаря легендарному маршалу, семья тополиная сохранилась. Раисе

Павловне комнатку в новом доме выделили с видом на тополя эти. Однажды она только-только спать собралась, как стук в дверь. Открывает, а там девчонка подросток.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, ты чего так поздно по ночам разгуливаешь?

– Мама умерла, а я внучка ваша.

Кольцо трамвайное снесли, заступиться за память обручальную было некому, умер маршал Буденный. А три тополя на улице Энгельса до сих пор стоят: папа, мама и Толя. В тополиную пору те, кто тайком от родителей венчаться задумали, за фатой сюда приходят. И парни так же, как Толя когда-то, обдувают с ладоней волосы своих девчат белыми кружевами пуха, и те превращаются в тополиных невест.

Соло с собой

Во рту смешно, в ушах от тишины душно. Разглядываю себя в детстве на фотографии. Что осталось от меня за сорок лет? Во мне погиб ребенок, мальчик с карими глазами. Спрашиваю себя, нет, не себя – его, или себя?

– Горизонт горький?

– Нет, гордый.

Откуда он это знал? Или я все забыл: его, себя, наш горизонт.

– Смотри, море на берегу бреется.

Господи, когда я, вернее, он увидел впервые море, всё вокруг закружилось, и мы упали – он тогда, я сейчас.

– Откуда такая синь?

– От крика чаек.

Как мне не хватает того воздуха.

– Вода важная?

– Она вежлива.

– А если рыбы всю воду выпьют?

Мою выпили, нынче она в трубах шумит, а те по ночам плачут.

– Зачем ручки чашкам? – спрашивал он маму.

– Они, сынок, ими счастье слушают.

– А у кого ресниц больше?

– У хороших книжек.

– Мама, а камни чем пахнут?

– Первыми корнями земли.

– А еще?

– Встречами, сынок, с тобой.

Дети думают во все стороны, взрослые – в одну.

Детство – дар, все остальное – дурь.

Мне хочется, мне, а не тому с фото, спросить его и мою маму:

– Мама, а у снегов есть мечта?

– Есть, сынок.

– Какая она?

– Сахарная, как ты, мой мальчик.

Сижу, собираю в горстку хорошее, что было в моей жизни, и боюсь, она не наберется. И как мне тогда оправдаться перед этим мальчиком с карими глазами? Как ему объяснить: что все часы несчастные, а гладкое всегда голо?

Вдруг мальчик с фотографии не выдержал и спросил:

– Что такое «старик»?

– Ступень туда.

– Все старики ступени?

– Я ступень, я оступился.

Детство – настоящее богатство. Старость богата в обратную сторону. Где бы взять воды и напоить ей этот текст? Она есть: за окном идет дождь. Он дошел до меня, я бы не догадался. Пальцы развернули фото обратной стороной: там стояло имя. Меня так давно не зовут, это не я. Ничего не было.

Я разорвал фотографию на много-много частей. Любопытно, чего тот кареглазый пацан лишился? Оказалось, неба и моря. Высыпал их в пепельницу и сжег.

Мы стали похожи, он – это я. Может только ему не так солоно. Достал солонку из шкафа и устроил снегопад.

Соль – это соло, а солнца не будет, и моря тоже. Лишь детство – дар, все остальное – дурь!

Взрослая сказка

Пусть медленно, но сказки взрослеют. У сказок, как и у людей, возраст есть. Главное, не бояться быть смешным. Мне с недавних пор снятся странные сны. Я в них захлебываюсь от восторга. Жена пугается, вскакивает с кровати, стучит по спине и повторяет, как эхо:

– Что с тобой? Что с тобой? Что с тобой?

А что со мной? Я только жить начинаю. Пусть во снах. Но жизнь, она везде жизнь!

У костра бы посидеть – под солнцем-то все места давно заняты. У полувековых мужиков и не такое случается.

В ком много света, тому темно.

– Что вы делаете в столь поздний час?

– Звездное небо в себе сверяю. В человеке звезд не меньше, чем там.

Она так высоко взмахнула рукой, что не хватило шеи проследить за ней.

– У них годы световые, у нас человеческие. Август – числослов.

– Это как?

– А так: и считать, и говорить хочется.

– Я не думал о звездопадах в людях.

– По вам это заметно. У тех, кто смотрит на звезды, шея красивая и до глаз их не дотянуться.

– Когда в людях звезды падают, желания можно загадывать?

– Что вы, ни в коем случае. Небо обеднеет.

– Оно же далеко от нас.

– От рук – да. А что глазам близко, то и наше.

Светает, пора. Пойду пить чай, чудить, целовать остывший подстаканник.

– Я к стене отвернусь, там ответов полно. А вы?

– К облакам. Это лучшее, что получается у людей при выдохе.

– Смотрите, последняя звезда упала. Вы что-то загадаете?

– Да. Пусть и у вас кто-то спросит однажды: «Что вы делаете в столь поздний час?» И вы ответите: «Звездное время в себе сверяю».

Тут и проснулся. Потянуло на балкон: на звезды взглянуть не терпелось.

– Не споткнитесь.

– О что?

– О звезды. Они у вас под ногами.

– Если споткнусь, вы загадаете желание?

– Обязательно загадаю.

– Я буду, буду еще долго спотыкаться.

Буднично, неожиданно, как будильник, взорвался голос жены:

– Ты с кем там на балконе?

– Спи, с сигаретой.

– Всё с тобой понятно.

Всё понятно было в детстве. Когда дошло, что мало понимаю, детство закончилось. Понимание, как и детство, не вернуть. Живым трудно, живое жжет, и жизнь от жизни длиннее смерти. Завтра к доктору на прием: у меня недуг. Я захлебываюсь от восторгов. В ком много света, тому темно. Жаль, докторов этому в институтах не учили. Откуда им знать, что облако – лучшее, что получается у людей при выдохе. Не стоит бояться быть смешным. У нас, полувековых мужиков, и не такое бывает. А сказки, они и после нас остаются. Взрослые сказки короткие, как жизнь, их в виде дефиса на камнях высекают.

Рыжинка

Однажды долгое время не выходил из дома – людей боялся. А тут такое утро ударило по окнам! Не выдержал. Во дворе в золотой песочнице маленькая рыжая девчонка соорудила дворец. Вокруг сидели куклы, она им что-то строго объясняла, но улыбка ожидания невероятного не сходила с ее лица. Меня потянуло к человеку.

– Давай знакомиться, крошка.

– Я не могу, мне шесть лет.

Утро померкло, вернулся в опостылевшую комнату. Я совсем не думал о девочке, не давала покоя неудача.

Следующим утром не оказалось ни чая, ни хлеба. Пришлось отправиться за покупками. Она стояла у дверей подъезда, куклы валялись рядышком.

– Давайте знакомиться?

– Ты же не хотела этого вчера.

– То было вчера.

– Ты долго меня ждала?

– Да, видите, все куклы на боку валяются.

– Зачем я тебе, рыжинка?

– Сказать.

– Что тебе хочется такое сказать?

– Мне сегодня наконец-то исполнилось семь.

– Вот и славно, поздравляю.

– А вам сколько?

– Много, но это ничего не значит

– Почему вы так думаете?

И тут вырвалось само собой:

– Я буду тебя ждать, рыжинка.

– Сколько?

– Одиннадцать лет.

– Хорошо, постараюсь быстро-быстро расти. А вы чем станете заниматься в это время?

– А я буду не стареть.

Вот так расстались на целых одиннадцать лет. Чая с хлебом не купил, приобрел рулон бумаги и цветные карандаши. Долгое время не выходил из дома – рисовал календари. Когда прошел первый год, календарь подарил другу. Второй год отдал соседу. Третий продал: не на что было купить хлеба и чая. Вот так незаметно минуло десять лет. На одиннадцатом стал считать дни. Завтра ей исполняется восемнадцать. Впереди еще целая вечность – ночь.