Страница 26 из 69
Известные преувеличения, как мне представляется, содержатся в утверждении, что Боткин занимал «четкую антифеодальную позицию». В более умеренных тонах, и более точно, об этом говорится в заключительной части диссертации.
При сложности тематики такие не вполне удовлетворяющие места большого исследования А. А. Бухарина естественны. Решающее же значение для его общей оценки имеет то, что оно содержит в себе крупные, интересные и большей частью обоснованные выводы об общественно-политической позиции русской крупной буржуазии в XIX веке, о чем в науке до сих пор не имелось достаточной ясности, и эта аналитическая сторона исследования хорошо сочетается с обширным, во многом заново добытым фактическим материалом.
На основании сказанного выражаю свою уверенность в обоснованности присуждения А. А. Бухарину ученой степени кандидата исторических наук».
Прошло двадцать восемь лет со дня появления этого документа, а я по-прежнему перечитываю его с интересом и удовольствием. Нет, дело не в тщеславии, а в глубоком удовлетворении от встречи с умнейшим человеком моей молодости – великим мастером не то чтобы эзопова языка, а скорее, эзопова мышления. Посмотрите, как спокойно и деловито ушел он в своем отзыве от цитатничества (всего два раза упомянул Маркса и Ленина) и погрузился в анализ фактов!
Я благодарен судьбе за дружбу с этим ученым, ибо прекрасно понимаю, что именно такие, как он, не позволили остановиться сердцу исторической науки.
Что касается сделанных Рындзюнским замечаний, то они большей частью абсолютно справедливы. Более того, считаю, что мой оппонент был слишком великодушен и «не заметил» главного недостатка: вульгарно-социологического духа диссертации.
В молодости палитра оценок, которыми я руководствовался, не знала переходов и полутонов. Я судил – как с плеча рубил: коли ты буржуа, то, следовательно, и либерал. Сегодня, осмысливая прошлое, вношу коррективы.
И в дореформенной, и в пореформенной России среди буржуа людей, охваченных огнем свободы, было мало. Следовательно, главным источником либерализма Боткина явился не национально-сословный менталитет, а художественное наследие веков и опыт западноевропейской индустриальной цивилизации. Вполне естественно поэтому, что я днем с огнем искал и не находил (или находил очень мало) следов участия торгово-промышленного сословия в подготовке и реализации крестьянской реформы.
Очень дорого заплатило это сословие за свой вековой сон, за слепой патернализм в отношениях с русской государственностью. Вихрь черного октября 1917-го не только развеял патриархальные иллюзии русских «Форсайтов», но и смел с лица земли русской их самих. Через семьдесят лет они начнут возрождаться и снова повторят старую драму. И сегодня у большинства «новых русских» сверхзадачей являются прибыль и сверхприбыль, экономический интерес, а не духовная самореализация, не достижение целостности бытия, и об извечной борьбе человека со зверем в человеке они вряд ли задумываются. Голос русских предпринимателей-подвижников: Полевого, Боткина, Мамонтова, Морозовых, Второвых, Шанявского, Коновалова, Сибирякова – в России до сих пор не услышан.
Уверен: мой ведущий оппонент Павел Григорьевич Рындзюнский с энтузиазмом и с пользой для науки включился бы в дискуссию на эту тему, доживи он до наших дней.
Между тем вопрос со вторым оппонентом решился неожиданно и очень просто: им согласилась быть Ирина Ивановна Романова.
В своем отзыве она осталась верна себе, сделав резкое замечание о необходимости более подробного и деятельного обзора источников. Разумеется, как историк русского западничества, она приветствовала мое обращение к В. Боткину, оценила этюд о Н. Полевом, но скептически отнеслась к разделу о кружке Н. Станкевича и, как и следовало ожидать, возразила моим оценкам славянофилов, полагая, что я слишком сближаю их с буржуазными либералами.
Не без оснований посетовала она на отсутствие в диссертации целостного представления философско-исторических и общественно-политических взглядов В. Боткина, однако дала высокие оценки главам о семье Боткиных и об эволюции торгово-промышленного русского капитала.
Не стремясь конфликтовать с господствующей идеологией, Ирина Ивановна подчеркнула неоправданное расширение мною прогрессивного периода русского либерализма и ограничила его исключительно дореформенной эпохой.
«В целом диссертация, – писала оппонент в заключении, – является очень интересным и полезным исследованием, заполняющим пробел в нашей исторической литературе. Автор ввел в научный оборот обширные новые материалы из архивов. Отдельные недостатки работы связаны с общей неразработанностью большой проблемы истории русского буржуазного либерализма. Исходя из вышесказанного, считаю, что А. А. Бухарин заслуживает ученой степени кандидата исторических наук».
Общий одобрительный тон двух приведенных отзывов воодушевил меня. Правда, окрыляющее чувство уверенности в себе ослабевало при воспоминании о том, как мою дипломную работу о Боткине разделал под орех Владимир Евгеньевич Иллерицкий.
Жажда «сатисфакции» подогрела амбиции, и я, заручившись письмом ученого совета, отправился в Москву.
Открываю дверь кабинета. Навстречу мне – профессор собственной персоной. Придержал шаг, не скрывая недоумения, спросил с прежней леденящей вежливостью:
– Что вам угодно?
– Вот, привез диссертацию о Боткине и просьбу ученого совета дать внешний отзыв.
Иллерицкий долго смотрел на меня, силясь припомнить, и наконец, осененный, воскликнул:
– A-а, о Боткине! Так вы все-таки приехали?! Какой молодец!
Взял рукопись, предложил сесть, а сам тут же углубился в чтение. Минут через пять оторвался от страниц и неожиданно предложил:
– Едем на дачу!
Поехали.
Не помню сейчас, на какой станции Ярославской железной дороги мы вышли и направились к густому, темному лесу, где в окружении бронзовых сосен стоял небольшой деревянный домик.
Два дня я наслаждался сосновым ароматом, гулял, а по вечерам слушал рассказы Владимира Евгеньевича о… жене!
Она сидела, мило улыбалась и подтрунивала над своим седым идальго. Суровый критик оказался отнюдь не правоверным марксистом, любящим все человечество, а вполне нормальным смертным, жившим, в основном, для любимой женщины. Пожалуй, это был главный урок Иллерицкого.
12 мая 1972 года я держал в руках готовый отзыв кафедры истории СССР досоветского периода Московского государственного историко-архивного института и торопливо читал его. Для меня это был час постижения человечности и истины.
Я был уверен, что историограф непременно обратит внимание на пробелы в обзоре литературы и не согласится с моими оценками славянофилов. Так оно и вышло. Но вышло и другое. Несмотря на жесткость, даже резкость в оценке недочетов, Иллерицкий обнаружил удивительную способность видеть за недостатками достоинства, прозревать за словесной, порою невнятной, шелухой сущность живой и ценной научной мысли.
Однако лучше вновь обратимся к оригиналу. Иллерицкий писал:
«Диссертация А. А. Бухарина посвящена теме, имеющей безусловное научное значение как вследствие ее слабой изученности, так и в силу того, что она примыкает к большой и сложной проблеме русского исторического процесса – проблеме исторической роли русской буржуазии и особенностей ее идеологии.
…Структура диссертации А. А. Бухарина хорошо продумана и позволяет автору достаточно полно и основательно раскрыть избранную тему. Введение к диссертации характеризует научное значение темы, ее проблематику, историографию и источники. Пробелом введения, по нашему мнению, является отсутствие критического анализа зарубежной литературы по вопросам, рассматриваемым в диссертации.
…В первой главе диссертации раскрывается процесс формирования мировоззрения В. П. Боткина и его истоки. Важной особенностью анализа этого вопроса автором диссертации является его комплексное, всестороннее изучение, при котором различные стороны мировоззрения В. П. Боткина рассматриваются во взаимосвязи, с выделением определяющих процессов развития социальных противоречий в России 20-30-х годов прошлого века. Интересно прослеживается в первой главе воздействие на мировоззрение В. П. Боткина идей Сен-Симона, влияние деятельности Н. А. Полевого, круга Станкевича-Белинского. Уже в этой, вводной по-своему значению, главе автор стремится определить буржуазную природу либерализма В. П. Боткина (в отличие от дворянского либерализма), с его прогрессивными для 20-30-х годов прошлого века чертами и классово ограниченными особенностями.