Сальватор

Но поскольку огорчения старого графа шли от сердца или, что для него было особенно важно, от желудка – он менее всех на свете был расположен поделиться с госпожой де Моранд своим секретом.

Некоторые слова их разговора долетели до Петрюса и Регины, прервав их нежное воркование.

Молодые люди переглянулись.

Взгляд Регины говорил:

– Мы очень неосторожно себя ведем, Петрюс! Вот уже полчаса мы самозабвенно болтаем о своем, словно мы находимся в оранжерее на бульваре Инвалидов.

– Да, – отвечал взгляд Петрюса, – мы очень неосторожны. Но ведь мы счастливы, моя Регина!

После обмена этими взглядами молодые люди обменялись на расстоянии тем мысленным поцелуем, который так радует сердце, и, поскольку их привлек разговор генерала Эрбеля с госпожой де Моранд, Петрюс с беззаботной улыбкой на устах приблизился к их дивану:

– Дядюшка, – произнес он с видом избалованного ребенка, которому позволено буквально все, – предупреждаю вас, что если вы не откроете мадам де Моранд причину ваших забот, ту тайну, о которой она уже дважды имела честь вас спросить, я клянусь нашим предком Жосленом II, которого звали Жосленом Галантным за полтора века до того, как галантность вошла в моду, так вот я клянусь этим предком, павшим на любовном поприще, что я открою истинную причину вашей заботы, как бы тщательно вы ее ни скрывали!

– Открой, мальчишка, – сказал генерал с грустью, в которой Петрюс уловил намек на то, что единственной причиной брюзгливого настроения дяди было тщательное переваривание пищи, – но предупреждаю, хорошенько подумай, прежде чем сказать, чтобы не попасть впросак.

– О, дядюшка, этого я не боюсь! – сказал Петрюс.

– Ну тогда говорите же, мсье Петрюс, меня это очень беспокоит, – снова заговорила госпожа де Моранд, которая, казалось, тоже тщательно все обдумала прежде чем начать разговор на ту тему, которая и привела ее к дивану генерала.

– Вас это беспокоит, мадам? – переспросил старый генерал. – Удивительно все это! А вы, случаем, не хотите ли меня о чем-то попросить? Может быть, вы и беспокоитесь-то потому, что опасаетесь, что мое плохое настроение сможет повлиять на мой ответ?

– О, глубокий знаток человеческих душ! – сказала госпожа де Моранд. – Кто же открыл вам тайны человеческого сердца?

– Дайте мне вашу прекрасную ручку, мадам.

Лидия стянула с руки перчатку и подала руку старому генералу.

– Какая восхитительная рука! – сказал генерал. – А я-то полагал, что таких рук на свете больше нет.

Он поднес было руку к губам, но вдруг остановился.

– Честное слово! – сказал он. – Было бы кощунством, если бы шестидесятишестилетние губы коснулись подобного мрамора.

– Что такое? – воскликнула госпожа де Моранд, обиженно надув губы. – Вы, значит, отказываетесь поцеловать мне руку, генерал?!

– Ведь эта рука предоставлена в мое распоряжение на минуту, не так ли?

– В полное распоряжение, генерал.

Генерал повернулся к Петрюсу.

– Иди-ка сюда, юноша, – сказал он ему. – Поцелуй вот эту ручку.

Петрюс повиновался.

– Вот так! А теперь берегись, поскольку после такого подарка я считаю себя вправе лишить тебя наследства.

Затем, обратившись к госпоже де Моранд:

– Отдавайте приказания, мадам, – сказал старый граф. – Ваш преданный слуга выслушает их, стоя на коленях!

– Нет! Я женщина упрямая и прежде всего хочу знать, что же вас так заботит, дорогой мой генерал!

– Вам все расскажет вот этот шельмец… Ах, мадам, в его возрасте я дал бы себя убить за то, чтобы только получить возможность поцеловать такую прекрасную ручку! Почему мы не в раю и почему я только не Адам!

– Вы сейчас говорите с таким искушением, что представляетесь одновременно и Адамом и змеем, – сказала со смехом госпожа де Моранд. – Ну же, мсье Петрюс, расскажите же нам, что такое случилось с вашим дядей!

– Хорошо, мадам, слушайте. Дело вот в чем: мой дядя имеет привычку размышлять перед совершением важных поступков в своей жизни. Поэтому он обычно любит проводить в одиночестве час перед ужином. И я полагаю…

– Что полагаете?

– Так вот, я полагаю, что столь ценимое им одиночество было сегодня нарушено.

– Все это вздор, – произнес генерал. – Ты, наверное, мало подумал. Так поразмысли еще немного.

– Моему дяде, – продолжал Петрюс, не обращая внимания на возражение старого генерала, – моему дяде сегодня между пятью и шестью часами вечера нанесла визит госпожа маркиза Йоланда Пантале де Латурнель.

Регина, которая только и ждала удобного случая, чтобы приблизиться к Петрюсу, и не пропускала ни единого его слова, заставлявшего учащенно биться ее сердце, услышав имя своей тетки, решила, что появился хороший повод присоединиться к разговору.

И она, встав с козетки, неслышно приблизилась к собеседникам.

Петрюс ее не видел и не слышал, как она подошла. Но он почувствовал ее присутствие и вздрогнул всем телом.

Глаза его закрылись, голос стих.

Девушка сразу же поняла сердцем, что произошло в сердце любимого, и ее охватило странное чувство наслаждения.

– Что же это вы замолчали, мсье Петрюс? – произнесла она голосом нежным, словно колебания струн эоловой арфы. – Вы не хотите, чтобы и я послушала ваш рассказ?

– О, молодость, молодость! – прошептал граф Эрбель.

От окруживших его молодых людей исходил аромат юности, здоровья, счастья и веселья, который заставил старого генерала просветлеть лицом.

Во взгляде, который граф бросил на Петрюса, читалось, что он мог бы одним своим словом нарушить все это, но что этому закоренелому эгоисту стало жалко разрушать прекрасный воздушный замок, в котором в данный момент находился его племянник. И он решил помочь Петрюсу.

– Коль две такие прекрасные дамы просят, ты не должен молчать. Говори, коли начал.

– Что ж, если дядя разрешает, – продолжил Петрюс, вынужденный продолжать свой рассказ в том же легкомысленном тоне, – я повторю, что у госпожи де Латурнель, как и у всех…

Петрюс хотел было сказать: «Как и у всех старух», но, заметив, что в нескольких шагах от него стояла какая-то хмурая старуха-помещица, вовремя спохватился:

– Так вот я и говорю, что у мадам де Латурнель, как и у всех маркиз, есть мопс. Маленькая такая собачка, по кличке Крупет.

– Прелестное имя! – сказала госпожа де Моранд. – Я не знала клички, но с собачкой я знакома.

– В таком случае, – продолжал Петрюс, – вы можете судить о правдивости моего рассказа. Судя по всему эта собачка обладает необычайным чутьем на мускус… Я правильно говорю, дядюшка?

– Все правильно, – сказал старый генерал.

– Кроме того, как мне кажется, запах мускуса связан с приготовлением сосисок. А поскольку мадемуазель Крупет большая любительница покушать, всякий раз, когда мадам де Латурнель приходит навестить моего дядюшку, мадемуазель Крупет отправляется на кухню. И посему я готов побиться об заклад, что сегодняшний ужин у моего дорогого дядюшки был очень и очень невкусный. Вот потому-то он теперь и такой хмурый и меланхоличный.

– Браво, мой мальчик! Точнее угадать было просто нельзя! И все же, если бы я захотел отгадать, почему это ты сегодня такой веселый и рассеянный, я был бы намного точнее в своих догадках… Но мне не терпится поскорее узнать, что нужно от меня этой очаровательной сирене, а посему я отложу свои умозаключения до следующего раза.

Затем граф обратился к госпоже де Моранд:

– Вы говорили, мадам, что хотели меня о чем-то попросить. Я весь внимание.

– Генерал, – сказала госпожа де Моранд, глядя на старика с самой большой нежностью, – вы имели неосторожность несколько раз сказать мне, что отдаете в мое распоряжение вашу руку, ваше сердце, вашу голову – короче, все, что я пожелаю. Вы ведь говорили это, не так ли?

– Это совершеннейшая правда, мадам, – ответил граф с той любезностью, которая в 1827 году была уже редкостью даже среди старцев. – Я сказал вам, что поскольку не имею счастья жить для вас, я с огромной радостью за вас умру.