Страница 65 из 76
Тамерлана нельзя было назвать человеком пьющим: в быту он не пил, но когда справлялись какие-либо важные праздники либо соответствующие всеобщему веселью церемонии, то он мог пить без ограничений, не теряя при этом самоконтроля. Здесь он явно следовал старинной мудрости: «Нельзя быть властелином мира, не будучи хозяином самого себя».
В то же время он обожал грандиозные зрелищные празднества и военные парады и пышное градостроительство. Здесь он, пожалуй, не знал меры. Тяга к зрелищам вдохновляла его и на самый ужасные поступки, в частности массовые обезглавливания покоренных народов и сооружение из их черепов «башен-минаретов». Именно с ними в памяти народов его имя осталось навеки. Историки дискутируют о его патологической жестокости, называя его садистом, палачом и «Извергом из Извергов».
В то же время, Тамерлан очень остро переживал, особенно на склоне лет, смерть каждого из его близких родственников либо тех кем он всю жизнь восхищался. В этих случаях он был способен на проявление неожиданной для окружающих с его стороны истинной любви, как например, к своей сестре Туркан-Ака, отцу Тарагаю, первенцу Джахангиру, дочери Эке-беке, внукам Улугбеку и Мухаммед-Султану или своему духовному наставнику эмиру Сейиду Бараку. Но круг этих особ особо приближенных к его душе был крайне узок.
Рассказывали, что он ценил сделанные ему подарки. Так, когда знаменитый тунисский мудрец Ибн Хальдун, с которым он долго и с интересом общался во время своего Сирийского похода, подарил ему что-то из своего скромного имущества, то он принял этот незначительный, с точки зрения могущественнейшего и богатейшего человека той поры дар как исключительнейшую для него ценность. В ответ он приобрел маленького мула Ибн Хальдуна по цене престижнейшего чистокровного арабского скакуна. Правда, подобных поступков нам известно очень мало, в отличие от рассказов об десятках и сотнях невиданных жестокостей по отношению к уже покоренным народам.
На войне для него все средства были хороши – лишь бы они приносили положительный результат. Так готовясь напасть на Баязида, Тимур разбил лагерь на Араксе, построил казармы для огромной массы войск и распустил слух о том, что весной начнет поход на своего «блудного сына» Тохтамыша. Была ли это ложь или типичная военная хитрость. В то же время рассказывали, что он ценил преданность своих вассалов, а также подобное качество у вассалов своих врагов. Так, когда эмиры (военачальники) Тохтамыша предложили ему свои услуги, он якобы заявил: «Я был возмущен. Я сказал себе, что они предадут меня так же, как предали своего господина». И тем не менее в судьбоносной битве под Ангорой он по слухам перекупил у Баязида ордынцев, что существенно повлияло на исход сражения. Впрочем, a la guerre – comme a la guerre («на войне – как на войне»). Не так ли?
По примеру Александра Македонского, или, как издревле называли того на Востоке, Искандера Двурогого, о котором Тамерлан был весьма наслышан, он уважительно относился к ученым, поэтам и мудрецам, вводил их в свое окружение. По данным Алишера Навои, Тимур хотя и не писал стихов, но очень хорошо знал и поэзию, и прозу, и, кстати, и к месту умел поддержать беседу. Недаром он постоянно держал при себе чтецов рассказов, предпочитая слушать сочинения по истории.
…Между прочим, в трудную минуту Тамерлан всегда вспоминал и повторял про себя четверостишие знаменитого суффийского наставника Ахмеда Ясави: «Ты, который по-своему желанию волен темную ночь обратить в день. Ты, который можешь превратить всю землю в благоуханный цветник. Помоги мне в трудном деле, которое предстоит мне, и сделай его легким. Ты, который делаешь легким все затруднительное».
Безусловно, ему льстила слава покровителя наук и искусств. Тем более что сам он, с детства общаясь с учеными дервишами, очевидно, мог читать и писать, а вот владел ли он арабской грамотой – осталось неизвестно. Впрочем, вопрос о степени его грамотности остается дискуссионным. И тем не менее известно, что Тамерлан владел сразу несколькими языками. Так, современник и пленник Тамерлана Ибн Арабшах, знавший Тамерлана с 1401 г. лично, сообщает: «Что касается персидского, тюркского и монгольского, он знал их лучше, чем кто-либо другой».
Будучи щедрым по отношению к сподвижникам, не забывал он и нищих, бедных и убогих, говоря: «Я не хочу, чтобы в день Страшного суда бедные и калеки тянули меня за края одежды, прося мщения против меня». Поэтому он с юмором отнесся к тому, что его казначей Насреддин Афанди раздавал деньги направо и налево нищим и больным. На требование повелителя объясниться, изворотливый Афанди, низко кланяясь, ответил: «О великий повелитель, я раздаю деньги только беднякам, вдовам и сиротам!» «Но так ты разоришь мою казну!» – возмутился грозный Тамерлан.«Ваше всемогущество, кому я даю деньги, то предупреждаю, что он обязан вернуть их после смерти великого Тамерлана. Вот поэтому все в своих молитвах просят аллаха даровать вам долгих лет здоровья. Иначе кто же станет за вас молиться?»
Если верить легендам, то Тимур весьма великодушно отнесся к знаменитым любовным газелям известного в ту пору иранского поэта Хафиза (1325 – 1390), хотя поначалу был разгневан его сочинениями и даже велел привести в свой походный шатер. Пронзив не мигающим взором своих прозрачно-желтых («рысьих») глаз дряхлого старичка в задрипанной одежонке, Тимур тихо и мрачно поинтересовался: «Как ты смел в стихах написать, что за родинку на щеке (в другойинтерпретации – один-единственный взгляд) своей любимой – первой красавицы Шираза – ты готов отдать Самарканд и Бухару – мои столичные города!» Престарелый поэт не полез за ответным словом в свой дырявый карман, а вывернул изнанку своего грязно-засаленного халатишки и бодро отпарировал злобную реплику всесильного повелителя: «Повелитель, вот видишь, до чего меня довела моя опрометчивая расточительность!» Пораженный самообладанием и находчивостью замечательного лирика, грозный завоеватель приказал отпустить старенького пиита на все четыре стороны, да еще и щедро наградить! Говорят, эмир рассмеялся на такую находчивость знаменитого поэта. Впрочем, многие полагают, что это, скорее всего вымышленная история.
Рассказывали, что Тамерлан умел ценить остроумие, особенно перед лицом смерти. Возможно, это типичный исторический анекдот. И все же! Так, повелев казнить придворных своего сошедшего с ума сына Мираншаха за то, что они вовлекли своего господина в разврат и тиранию, он помиловал шута. Придворный дурак, прежде чем взойти на эшафот, поворотился к шедшему за ним эмиру и угодливо произнес: «Только после Вас, Ваше Высочество, поскольку вам всегда хотелось быть впереди меня!» А вот обращаться к нему за справедливым судом люди побаивались: дело в том. Что суд его был необычайно скор: один из его телохранителей сносил голову виновному ударом меча или сабли – без оглашения приговора «Сотрясателя Вселенной».
Из всех видов отдыха Тамерлан предпочитал только псовую охоту и игру в шахматы (точнее, в шатрандж). Для этой игры он сделал усовершенствование в соответствии со своим величием: использовал большую доску с крупными фигурами. Чувствуя приступ гнева либо просто волну плохого настроения он всегда (где бы нибыл и, чтобы кругом не творилось) стремился сесть за свою шахматную доску и порой играл сам с собой. Причем играл очень быстро – мгновенно думая за двоих. В этот момент его нельзя было тревожить никому и ни по какому поводу – даже если мир перевернулся. Безграничная любовь к этой игре самых мудрых, которой он увлекался еще в детстве и блестящим мастером которой слыл, его успокаивала, отвлекала от повседневно рутины, снимала нервное напряжение. Порой он играл ночью, когда вокруг стояла полная тишина и думалось особо легко. Если он играл с партнером, то, как правило, выигрывал, поскольку был незаурядным шахматистом и очень ценил сильных игроков, будучи готов играть с ними бесконечно. Рассказывали, что у него не только была шахматная доска с вдвое большим числом клеток, и соответственно, большим числом фигур (на такой доске он разрабатывал новые комбинации), но и он даже пытался изменить и саму шахматную игру с помощью введения круглой доски. Правда, потом Тимур понял, что «лучшее – враг хорошего» и оставил эту бесполезную затею.