Страница 54 из 121
В России не вскрывали письма только двух человек – императора и министра внутренних дел, но только до тех пор, пока он занимал свой пост. Никакой другой сановник, включая членов царствующего дома, не имел такой привилегии. Министр внутренних дел получал выписки в двух экземплярах и один из них отправлял в Департамент полиции. Некоторые письма вообще не передавались департаменту, особенно в тех случаях, когда речь шла о щекотливых вопросах или касалась высокопоставленных сановников. Один из исследователей отмечал: «Благодаря перлюстрации зачастую выяснялось, как министр путей сообщения стратегическую железную дорогу проводил не в нужном направлении, а через имение своей жены, как губернатор помимо торгов поставляет шпалы из леса своего шурина»[231]. В своих письмах люди часто раскрывали свою подлинную сущность. Витте вспоминал, что в свою бытность премьер-министра получал выписки из писем знакомым. Один из них, граф С.Д. Шереметев, выражал к нему самое горячее почтение и частенько обращался за содействием в устройстве финансовых дел. Между тем в письмах он высказывал о своем покровителе крайне нелестное мнение, так что первому министру в конце концов стало противным подавать ему руку. Витте подчеркивал в своих мемуарах: «Та перлюстрационная переписка, которая мне доставлялась, не приносила никакой государственной пользы, и я имею основание полагать, что она вообще, по крайней мере в том виде, в каком совершается у нас, скорее вредна, чем полезна. Вредна, потому что вводит администрацию во многие личные неприкосновенные дела, составляющие чисто семейные секреты, и дает министрам внутренних дел орудие для сведения личных счетов»[232].
Столыпин ничего не стал менять в установившейся практике. Более того, в период его пребывания на посту министра внутренних дел перлюстрация приобрела особый размах. Столыпин получал копии писем своих ближайших сотрудников вроде Кривошеина и даже родственников – шурина и Алексея Нейдгардта и родного брата Александра. Товарищ министра внутренних дел Крыжановский вспоминал, что после гибели министра ему и директору Департамента общих дел Арбузову было поручено разобрать бумаги в кабинете покойного. При осмотре бумаг присутствовали родственники Столыпина. Между тем один из ящиков письменного стола был набит выписками из их писем, адресованных друзьям и знакомым. Крыжановскому удалось предотвратить скандал, заявив, что в этом ящике находятся секретные государственные документы, на которые нельзя взглянуть даже одним глазом.
Письма, попадавшие в ящик стола министра внутренних дел, поступали из так называемых «черных кабинетов». Они были устроены в Петербурге, Москве, Варшаве, Киеве, Харькове, Вильно и Тифлисе. На службу в «черные кабинеты» принимали только самых доверенных чиновников. Один из перлюстраторов В.М. Яблочков вспоминал: «От меня, как и других, взяли подписку, что я обязуюсь держать все в полной тайне и никому, даже родным и знакомым, не оглашать того, что буду по службе делать»[233]. Перлюстраторы щедро вознаграждались, доплата за секретные занятия вдвое превышала официальное жалованье.
«Черные кабинеты» располагались непосредственно в зданиях почтамтов. Рассказывали, что в Петербургском почтамте имелась анфилада тайных комнат, вход в которые был замаскирован под большой желтый шкаф в кабинете старшего цензора. Туда при помощи электрических элеваторов доставлялись кипы писем. Но это одна из легенд, которыми была окутана деятельность охранки. На самом деле перлюстрация осуществлялась в специальном помещении, в котором размещалась цензура иностранных газет и журналов. После Февральской революции в помещении цензуры был произведен обыск. Выяснилось, что вскрытие писем производилось в изолированной комнате. Старший цензор действительно руководил перлюстрацией, но шкаф в его кабинете вполне прозаически использовался по прямому назначению и не прикрывал никаких секретных ходов. Никаких подъемников на Петербургском почтамте не использовали, а на Московском почтамте имелось примитивное устройство из блоков и веревок.
Отбирая письма, чиновники пользовались списками лиц, попавших в сферу внимания тайной полиции, а также просматривалась переписка видных общественных деятелей. В списках указывалось: «особо строгое наблюдение», «точные копии», «фотографии». Перлюстраторы по каким-то ведомым только им признакам вылавливали подозрительные послания среди тысяч подобных. После многолетней практики у них вырабатывалось даже умение по почерку на конвертах определять партийную принадлежность автора письма. Революционеры писали «неотделанным, почти ученическим почерком, а почерк анархистов отличался грубостью и несуразностью, напоминая почерк малограмотных людей тяжелого физического труда»[234].
Отобранные письма вскрывались при помощи тонкой палочки, которую просовывали в конверт и наматывали на нее письмо. Конверты также расклеивали на сухом пару. Не вызывали затруднения и пакеты с сургучными печатями. Русская полиция издавна использовала особый состав, позволявший скопировать любой штамп или печать. В процесс постоянно вносились новшества, и Столыпин как-то ходатайствовал о награждении одного из перлюстраторов орденом за изобретение технического устройства, облегчавшего вскрытие корреспонденции.
На просмотренной корреспонденции ставился маленький значок – «муха», на жаргоне перлюстраторов, чтобы письма не были вскрыты вторично на другом перлюстрационном пункте. Если содержание письма вызывало интерес, оно копировалось. Зашифрованные тексты направлялись в Департамент полиции, где трудился талантливый криптограф И.А. Зыбин. «Для Зыбина, – писал бывший полицейский чиновник М.Е. Бакай, – важно уловить систему ключа, тогда для него не составляет труда подобрать соответствующее значение для букв или цифр. Употребляемые шифры по произведениям писателей как то Некрасова, Пушкина, Лермонтова и многих других, даже иностранных, часто Гейне, Беранже, безусловно, все разбираются Зыбиным, ибо постоянная возня с шифрами по этим источникам изощрила его память, и иногда цифры сами по себе сразу дают ему указания на источник»[235]. Зыбин уверял, что за многолетнюю службу он не сумел расшифровать только одно письмо, но это было в молодости, когда он не имел такого опыта. Криптография была для него страстью. Начальник одного из провинциальных охранных отделений П.П. Заварзин вспоминал, как к нему для дешифровки трудного письма командировали из столицы А.И. Зыбина. Он схватил текст как помешанный и углубился в лихорадочные расчеты, не обращая внимание на окружающих и даже не отдавая себе отчет в том, где он находится. Когда начальник пригласил гостя за обеденный стол, он пытался записать цифры на гладком дне тарелки, а потом начал делать заметки на собственных манжетах. Только справившись со своей задачей, он словно очнулся от сомнамбулического сна[236]. Тексты, написанные невидимыми чернилами, проявлялись. Но поскольку химически обработанное письмо уже нельзя было послать по адресу, то приходилось писать заново и видимый и невидимый тексты. Виртуозным специалистом, способным подделать любой почерк, был В.Н. Зверев, которого С.В. Зубатов привез с собой из Москвы. Это была кропотливая работа, при которой учитывались качество бумаги, глянец, водяные знаки. Иногда приходилось посылать в другие города за тем сортом бумаги, на котором было написано письмо.
Подавляющая часть вскрытой корреспонденции использовалась для полицейских целей. В то же время перлюстрация служила важным подспорьем в разведывательной и контрразведывательной работе. Дипломатическая переписка шла по особым каналам, однако кожаные портфели со свинцовыми пломбами, которые увозили курьеры посольства, попадали в руки перлюстраторов, ибо, как говорили в Департаменте полиции, золото открывало любые секреты. Жандармский ротмистр М.С. Комиссаров завербовал прислугу во многих посольствах и купил дипломатические шифры 12 иностранных государств. Он вспоминал: «Китайский шифр представлял 6 томов; американский – такая толстая книга, что ее не спишешь, все документы снимались фотографическим путем»[237].
231
Майский С. Черный кабинет // Былое. 1918. № 13. С. 118.
232
Витте С.Ю. Воспоминания. Т. 3. Таллин. М., 1994. С. 300.
233
ГАРФ, ф. 1467, оп. 1, д. 1002, л. 4.
234
Майский С. Указ. соч. С. 189.
235
Из воспоминаний М.Е. Бакая. О черных кабинетах в России // Былое. 1908. № 7. С. 123.
236
Заварзин П.П. Жандармы и революционеры. Воспоминания. Париж, 1930. С. 160.
237
Падение царского режима. Т. 3. Л., 1925. С. 142.