Страница 41 из 121
Анализируя ход провалившихся переговоров, нетрудно заметить, что общественные деятели вели себя словно парламентская оппозиция, которой было предложено вступить в коалиционное правительство. В соответствии с этим они выдвигали политические условия, интересовались программой кабинета и рассуждали о формировании либерального блока внутри правительства, чем повергли Столыпина в искреннее недоумение: «Нами было сделано все, чтобы достигнуть разумного исхода, но эти господа были вне действительности и возможностей». Нельзя не признать справедливость упрека Столыпина в том, что его партнеры были оторваны от российской действительности. Шипов требовал для общественных деятелей 7 министерских портфелей. Подобные требования были бы оправданны только в том случае, когда премьер-министр самостоятельно формирует кабинет с учетом мнения парламентской оппозиции. Однако Россия была самодержавной монархией, а Столыпин получил полномочия из рук императора, которому и принадлежало последнее слово в определении состава правительства.
Назначение военного и морского министра, а также министра императорского двора являлось исключительной прерогативой монарха. В отношении других министров Столыпин не имел свободы действий. По сути, его возможности были более ограниченны, чем у его предшественника Горемыкина. Он по крайней мере сформировал правительство с чистого листа, поскольку кабинет Витте в полном составе ушел в отставку. Столыпин же унаследовал прежний состав правительства, и кадровые изменения, которые ему дозволили произвести, были минимальными. Вступая на пост главы правительства, Столыпин настоял на увольнении в отставку двух наиболее одиозных лиц: главноуправляющего земледелием и землеустройством А.С. Стишинского и обер-прокурора Святейшего Синода А.А. Ширинского-Шихматова. Их политическое кредо, по оценке современников, вполне исчерпывалось девизом «Тащить и не пущать». Князь А.А. Ширинский-Шихматов, по ядовитому отзыву В.И. Гурко, был «фанатик идеи абсолютной монархии, в голову которого могло вообще сразу уместиться лишь ничтожное количество мыслей». Премьер-министр также собирался избавиться от государственного контролера Шванебаха, но этого удалось добиться лишь через год. Таким образом, Столыпин мог предложить общественным деятелям только три или даже два портфеля, так как вопрос с государственным контролером не был решен. В такой ситуации не могло быть и речи о либеральном блоке внутри правительства, который Столыпин, впрочем, и не собирался допускать, уподобляя эту идею троянскому коню.
После отказа общественных деятелей войти в правительство Столыпин предложил на пост главноуправляющего земледелием и землеустройством князя Б.А. Васильчикова, а на пост обер-прокурора Святейшего Синода – П.П. Извольского, брата министра иностранных дел. В 1909 г. Извольского сменил С.М. Лукьянов, а незадолго до гибели Столыпина обер-прокурором был назначен В.К. Саблер.
Все остальные министры остались на своих местах. Впоследствии некоторые из них были заменены, другие работали со Столыпиным весь срок его пребывания главой правительства и даже сохранили свои посты после его гибели. Таким образом, Столыпин не имел возможности сформировать команду своих единомышленников и по крайней мере в первый период своей деятельности вынужден был опираться на старые кадры. Дадим краткую характеристику основным фигурам.
Министром иностранных дел остался А.П. Извольский. Он был близок Столыпину по своему аристократическому происхождению, воспитанию и возрасту. Извольский присутствовал на встречах Столыпина с представителями либерального лагеря перед роспуском Государственной думы. Однако П.Н. Милюков вспоминал многозначительный эпизод: «А.П. Извольский, видимо, не случайно спустился вместе со мной с верхнего этажа дачи, где происходила беседа, и предложил подвезти меня в своем экипаже. По дороге он успел сказать мне, что понимает Столыпина, который незнаком с европейскими политическими порядками, но что сам он отлично сознает значение политических требований прогрессивных кругов, не разделяет взглядов Столыпина и чувствует себя гораздо ближе к нашим мнениям о своевременности коренной политической реформы, которая сблизит нас с Европой и облегчит миссию министерства иностранных дел за границей»[163]. По описанию современника, Извольский с лицом, похожим на мопса, и с неизменным моноклем в глазу выдавал себя за знатока парламентарных нравов и обычаев, но не пользовался большим влиянием в правительстве. Впоследствии между ним и Столыпиным возникли серьезные разногласия по внешнеполитическим вопросам, и в 1910 г. министром иностранных дел был назначен С.Д. Сазонов.
Министр юстиции И.Г. Щегловитов продемонстрировал впечатляющую эволюцию убеждений. Он считался прогрессивным судебным деятелем, сотрудничал в либеральном журнале «Право». Манифест 17 октября 1905 г., по собственному признанию, принял с восторгом, при Витте быстро поднялся по карьерной лестнице, причем выражал «трафаретно красные идеи», что не помешало ему принять портфель министра юстиции из рук консерватора И.Л. Горемыкина. Как известно, Столыпин хотел видеть новым министром юстиции Анатолия Кони, но Щегловитов заручился поддержкой царя. М.А. Стахович писал Д.Н. Шипову: «Столыпин поехал с этим известием в Петергоф и вернулся неузнаваемым. Объявил, что свободных только два портфеля; что Щегловитов очень нравится государю». Кони также вспоминал, как П.А. Столыпин в разговоре с ним упомянул, что царь «чрезвычайно хвалил Щегловитова, бывшего у него в тот день с докладом, и ссылался на то, что Щегловитов ему нравится легкостью, вразумительностью и точностью своего доклада, так что ему очень не хотелось бы расставаться с этим министром». В либеральных кругах Иван Щегловитов заслужил прозвище Ваньки Каина, его обвиняли в попрании независимости правосудия: «Суд превращен в капище беззакония». Справедливости ради отметим, что наиболее спорные действия Щегловитова, например давление на следствие в деле Бейлиса, демонстрация единства с черносотенными организациями и т.п., были предприняты им уже после гибели Столыпина.
В.Н. Коковцов был самым опытным государственным деятелем в составе правительства. Министром финансов он стал еще до начала революционных событий, сменив на этом посту Витте. Возможно, по этой причине Витте отзывался о нем с крайней неприязнью: «пузырь, наполненный петербургским чиновным самолюбием», «тип петербургского чиновника, проведшего всю жизнь в бумажной петербургской работе, в чиновничьих интригах и угодничестве» и т.д. В действительности Коковцов был квалифицированным финансистом, правда, не имевшим столь широкого кругозора, как Витте. После возвращения Витте он ушел в статс-секретари, при Горемыкине вновь вернулся в Министерство финансов.
Впрочем, многолетняя служба под началом властного Витте не прошла даром. Витте держал Коковцова для выполнения самой неблагодарной обязанности урезать ассигнования. Говорили, что роль цербера при казенном сундуке стала второй натурой Коковцова. На посту министра финансов он прославился легендарной скупостью и страстью сокращать бюджетные статьи расхода. Впрочем, в условиях расстройства российских финансов в результате войны и революции эти качества скорее были полезны. В стремлении соблюсти казенный интерес Коковцов подчас доходил до абсурда. При нем началось дело о взыскании с фирмы Мамонтова шести копеек гербового сбора, не доплаченного в казну. Дело тянулось несколько лет, Сенат пять раз рассматривал иск, а печатание докладных записок обошлось в две тысячи рублей. Коковцов являлся убежденным монархистом, но не был льстивым царедворцем. Однажды он поразил чиновный мир, наотрез отказавшись выполнить просьбу императрицы передать одному из ее приближенных два десятка квадратных саженей российской земли в Палестине.
Приступив к работе с министрами, назначенными в своем большинстве при прежнем главе правительства, Столыпин наладил более эффективную работу Совета министров, чем это было при его предшественнике. При Горемыкине, по отзывам В.И. Гурко, заседания Совета министров отличались необычайной беспорядочностью. Министры не сидели за столом, а разбредались по разным углам комнаты, что придавало собранию характер салонной беседы. Собирались при этом не особенно аккуратно, причем министр иностранных дел А.П. Извольский почти всегда опаздывал, так как беспрестанно обедал в том или ином иностранном посольстве, откуда появлялся во фраке: «Неизвестно, почему он, кроме того, предпочитал сидеть верхом на стуле лицом к его спинке, что также едва ли соответствовало характеру собрания, а в особенности серьезности положения». При Столыпине все было обставлено иначе. Один из его сотрудников вспоминал, что заседания начинались в девять вечера: «В углу зала стояли старые английские часы. Когда они пробили первый из девяти ударов, к нам вошел Столыпин, быстро обошел нас, пожав каждому руку, и направился в зал заседаний. Когда последний из нас вошел туда, дверь заперли. Если кто опоздал, он вынужден был оставаться снаружи»[164].
163
Милюков П.Н. Воспоминания. С. 255.
164
Кофод А. 50 лет в России. 1878 – 1920. М., 1997. С. 194.