Страница 113 из 121
Передав означенную записку подполковнику Кулябке, Богров пояснил, что, прочтя в газетах, будто революционеры намереваются возобновить террористические действия против Статс-секретаря Столыпина при поддержки финляндцев, и узнав, по слухам, что в тот же день 26 августа в Киевском охранном отделении застрелился какой-то арестованный, он, Богров, счел долгом сообщить изложенные в его записке данные охранному отделению в предположении, не имеют ли таковое связь с газетными указаниями и упомянутым самоубийством. Раньше он не приходил к Кулябко потому, что не хотел являться к нему с «пустыми руками» до получения известий от «Николая Яковлевича». Далее Богров перешел к словесным, весьма существенным дополнениям своего письменного доклада. Так, он заявил, что, по объяснению «Николая Яковлевича», боевая группа намеревалась произвести террористический акт в конце Киевских торжеств, когда охрана должна ослабеть, причем Богров высказал мнение, что злодеяние будет направлено против Министров Столыпина и Кассо. Затем он присовокупил, что революционеры имеют связи среди чинов Департамента Полиции, С.-Петербургского охранного отделения и столичной полиции, что в переговорах с «Николаем Яковлевичем» в «Потоках» он предупредил о нежелании своем быть «пешкою» в руках террористов, согласившись оказать содействие только при условии осведомленности о планах «Николая Яковлевича». Последний обещал приехать к нему в Киев и посвятить его в дело. Рассказав все изложенное, присутствующий Богров обратился к Кулябке с просьбой дать совет относительно дальнейшего его образа действий. Ввиду этого началось обсуждение заявления Богрова, причем полковник Спиридович восстал против использования моторной лодки, прибытие которой трудно усмотреть, и настоял, чтобы революционеры направились к Киеву через одну из ближайших железнодорожных станций, где их легко можно было взять в наблюдение, как это уже было осуществлено им, Спиридовичем, при задержании известного террориста Гершуни. Относительно квартиры Богров пояснил, что он уже предупредил «Николая Яковлевича» о невозможности устроиться в его, Богрова, доме, так как на это будто бы не согласится его отец, но что он может поместить заговорщиков в квартире одной знакомой, находившейся в то время за границей.
На основании заявления Богрова Спиридович тогда же высказал твердую уверенность в том, что заговор боевой группы угрожает явной опасностью Священной Особе Вашего Императорского Величества.
С своей стороны Кулябко, показывая лежавшие на его письменном столе билеты в места Высочайших посещений, спросил, не желает ли Богров получить такие пропуска, но тот отказался, чтобы не возбуждать в Кулябке каких-либо подозрений немедленным согласием. Предложение Кулябки, заключающее в себе явное нарушение существующих распоряжений Департамента Полиции, не вызвало, однако, никаких протестов со стороны Веригина и Спиридовича и дало начальнику охранного отделения основательный повод заключить, что допуск Богрова в означенные места одобрен вице-директором Веригиным и заведующим охранной агентурой Спиридовичем. Об этом эпизоде Веригин и Спиридович на расследовании дали уклончивые показания, заявив, что они не вслушивались во все переговоры Кулябки с Богровым, каковое объяснение нельзя признать правильным, так как, по словам самого Спиридовича, рассказ Богрова представлял исключительный интерес. Для уяснения причин невмешательства Веригина и Спиридовича в намерение Кулябки снабдить Богрова упомянутыми билетами могут иметь значение нижеследующие обстоятельства из прежней практики охранных мероприятий. Как установлено по делу, в бытность генерала Курлова управляющим Киевской губернией одна негласная сотрудница, с его ведома, сопровождала генерала при поездках в театры и другие общественные места в видах предупреждения посягательств на его жизнь. Затем в 1909 году во время пребывания Вашего Императорского Величества в Полтаве и Крыму, а также перед ожидавшимся приездом Высочайшего Двора в Москву, посылались, с ведома генерала Курлова и Спиридовича, в названные города и кроме того, в Севастополь и Ялту бывшие секретные сотрудники для обнаружения опасных революционеров, которые могли неожиданно появиться там, не будучи своевременно указаны внутреннею агентурою. С этой целью означенные агенты бывали в сопровождении филеров также и на торжествах, происходивших в присутствии Вашего Императорского Величества. В 1910 году одно из этих лиц, состоящее на службе в охранной команде при С.-Петербургском охранном отделении, исполняло иногда такие же обязанности в Петербурге. Наконец, по словам одного секретного сотрудника Киевского охранного отделения, помогавшего полковнику Спиридовичу в составлении очерка революционного движения, он был в середине августа 1911 г. вызываем в Киев, посетил Спиридовича в Европейской гостинице и после переговоров по интересовавшей Спиридовича работе был опрошен о возможности появления в Киеве боевых автономных групп. В заключение Спиридович предупредил агента, что его пригласят вновь на время торжеств «потолкаться по городу и на вокзалах», причем ему необходимо будет захватить с собою фрак и цилиндр. Костюм этот, очевидно, не требовался для прогулок по улицам. Описанный план выполнен не был по неизвестной в точности означенному сотруднику причине. На допросах Спиридович и Кулябко, отрицая справедливость изложенного заявления агента, не объяснили поводов к даче им ложного показания, а полковник Спиридович присовокупил, что если в приведенной беседе упоминалось о «цилиндре и фраке», то это касалось только вопроса о том, как вообще будет одеваться публика во время торжеств. Независимо от сего, расследованием обнаружено, что 31 августа на торжество в саду Купеческого собрания Кулябкой был допущен еще один сотрудник, числящийся в списках отделения по организации социалистов-революционеров.
Невзирая на крайнюю важность доставленных Богровым сведений, Веригин, Спиридович и Кулябко не решились доложить об этом немедленно Генерал-лейтенанту Курлову, ввиду его болезни, и условились сделать это на следующий день. (Генерал Курлов со времени приезда в Киев и до 27 августа проболел острым ревматизмом.)
Утром 27 августа подполковник Кулябко явился с докладом к генералу Курлову в Европейскую гостиницу, причем генерал пригласил к себе также Веригина и Спиридовича. Изложив заявление Богрова по приведенной выше записке последнего, Кулябко представил затем Товарищу Министра подробно о тех предположениях, которые были накануне выработаны при участии Спиридовича и Веригина. Намеченный Кулябкою проект о предоставлении террористам квартиры жены одного из бывших служащих охранного отделения был отвергнут генералом Курловым. Далее подполковник Кулябко, аттестовав Богрова как человека, заслуживающего полнейшего доверья и оказавшего ценные услуги розыску, не скрыл, что Богров уже 1 1/2 года не состоял в сношениях с охранным отделением.
Со своей стороны генерал Курлов выразил удовольствие, что агентура обнаружила замыслы автономной группы; полковник же Спиридович остановил внимание генерала на том, что этот успех надлежит отнести не только к счастью, но и к наличности такого хорошего сотрудника, как Богров.
По показанию подполковника Кулябки на расследовании, он доложил Товарищу Министра и о том, что во время описанного свидания с Богровым принципиально решено допускать Богрова в места Высочайших посещений. Эта часть объяснения Кулябки отрицается генералом Курловым, Спиридовичем и Веригиным, причем означенное противоречие не может быть устранено с полной определенностью за отсутствием каких-либо объективных данных, подкрепляющих то или другое из приведенных показаний. Нельзя лишь не заметить, что при установленной близости Кулябки, Спиридовича и Веригина к генералу Курлову и ввиду упомянутых выше примеров назначения сотрудников в охрану заявление Кулябки до некоторой степени правдоподобно.
При обсуждении генералом Курловым и его помощниками доставленных Богровым сведений у названных должностных лиц не возникало никаких сомнений в достоверности его сообщений. Между тем при надлежащем внимании к таковым, естественно, должен был возникнуть ряд вопросов, вызывавших необходимость весьма осторожного отношения к словам бывшего сотрудника. Прежде всего представляется непонятным, почему Богров, получив еще в конце июля совершенно определенные указания на готовившиеся террористические акты и будучи непосредственно связан с участниками заговора, не счел нужным заявить немедленно подполковнику Кулябке, с которым у него сохранились хорошие отношения, а сделал это лишь под влиянием каких-то неясных намеков в прессе и самоубийства арестанта в охранном отделении. Затем означенные должностные лица совершенно не остановились на том, что Богров уже в течение ряда лет был вне сношений с охранным отделением и мог решительно изменить свой образ мыслей и отношение к интересам розыска. Не обратило на себя внимание и то обстоятельство, что Богров был заподозрен революционерами в предательстве, и потому факт посвящения его «Николаем Яковлевичем» в конспиративнейшие замыслы террористов мог навести на серьезные сомнения. Не поколебало безграничного доверия к Богрову даже и возникшее у Спиридовича подозрение, что Богров получил от «Николая Яковлевича» слишком мало сведений за свое обещание содействовать в подыскании квартиры и моторной лодки.