Страница 4 из 27
Но чем глубже становилась яма, тем медленней подвигалось дело и тем больше беспокоился Гусь, куда же
посадить волчат. Раз они могут кусаться, значит, и бегать могут. Чего доброго, разбегутся по лесу, а скоро вечер... И
когда копать осталось совсем немного, Гусь отложил топор.
— Хватит! — сказал он и утер потное лицо рукавом. — Надо пообедать, а то у меня кишки в брюхе
болтаются.
После запоздалого обеда работа пошла веселой, и вот уже топор пробил податливый грунт и провалился
лезвием в отнорок. Наступил самый ответственный момент.
— Толька, сторожи выход! Головешек туда напихай! — командовал Гусь.— А я волчонков имать буду.
Он спустился в яму и стал осторожно расширять отверстие. Землю теперь не нужно было выгребать наверх:
она сыпалась в нору, постепенно отгораживая тупик с волчатами. Когда нора оказалась заваленной землей на всю
высоту. Гусь отбросил топор, взял свой опростанный мешок в левую руку, а правую сунул в тупик. И сразу
почувствовал, как острые зубы впились в забинтованные пальцы.
— Теперь цапай, цапай! — пробормотал Гусь и сжал кисть в кулак.
Волчонок, крепко схваченный за нижнюю челюсть, завозился, заскулил.
— Есть! Один есть! — закричал Гусь и поднял над землей извивающегося волчонка, серого и лопоухого,
очень похожего на длинноногого щенка овчарки.
Подскочил Толька. Не без труда ребята затолкали волчонка в мешок.
Второй волчонок защищался особенно яростно. Он несколько раз вывернулся из цепких пальцев Гуся и так
искусал перевязанную руку, что тряпка насквозь пропиталась кровью. Однако и этот забияка угодил в мешок. А
Гусь опять шарил в отнорке. Но больше волчат не было.
— Надо в норе проверить, — решил Гусь, — может, остальные туда удрали, пока мы тут копались.
Но ни в норе, ни в просторной камере волчат не оказалось.
— А говорят, что меньше шести волчат в логово не бывает, — вздохнул Гусь.
Он, конечно, не мог знать, что за время, пока они обходили болото, волчица, заподозрившая опасность, успела
перетащить и спрятать большую часть выводка.
Волчат нес Гусь. Зверьки возились в мешке, царапались, тихо поскуливали.
— Ты хорошенько гляди, чтобы они мешок не разорвали, — предупредил Гусь Тольку. И Аксенов не спускал
глаз с драгоценного мешка.
Не прошли ребята и двух километров от логова, как позади послышался жуткий и тоскливый волчий вой.
— Это волчица, — пояснил Гусь, отметив про себя, что утренняя волчья песня было грубее и ниже,
— А она не пойдет за нами? Ведь она знает, что мы унесли волчат. Вдруг нападет?
— Не ной! Топором отобьемся.
— Да, отобьешься! — и Толька опасливо оглянулся назад. — Лучше залезем на дерево!
— Лезь, если охота.
Гусь был убежден, что волки не рискнут напасть, и к разговору не был расположен: он мечтал. Мечтал, как
вырастит волчонка, как будет ходить с ним в лес, как научит его охранять ферму, и тогда матери не понадобится
торчать все ночи в сырой и грязной избушке коровника. Да мало ли может быть в жизни интересного, когда у тебя
настоящий прирученный волк?!
А Тольке было до того страшно слышать волчью песню, что идти молча он не мог.
— Послушай, Гусь! А что ты хочешь купить на деньги, которые за волчат получишь? Ведь тебе целых
шестьдесят рублей дадут! Велосипед можно купить...
— Я своего волчонка выращивать буду— не сразу ответил Гусь.
— Выращивать? — Толька удивился, как ему самому не пришло в голову такая блестящая идея — вырастить
волка! — Ты обоих будешь выращивать?
— Сказано — своего! Один же волчонок твой. Вместе из логова брали...
— Правда? А я думал, ты обоих себе возьмешь. Логово-то ты нашел... А если отдашь одного мне, так я тоже
его дрессировать буду.
— Дрессировщик! Смотри, как бы отец твой волчонка на водку не выдрессировал.
— Ничего! Я его спрячу.
— Кого? Отца?
— Волчонка! Или скажу, что это — щенок овчарки. Он же никогда не видал волчат.
— Говори. А мне врать ни к чему. Волчонка я не украл, сам из логова выкопал.
— Тебе что? Ты сам хозяин! — вздохнул Толька.
Ребята спешили домой, а вслед им все неслась и неслась унылая волчья песнь.
...Предсказание Гуся сбылось. Второго мая бригадир Аксенов, пьяный настолько, что едва стоял на ногах, ни с
того ни с сего схватил волчонка за заднюю ногу и с размаху ударил об угол дома.
— Тридцать рублей — деньги! — глубокомысленно изрек он и бросил волчонка на сарай. — И ты его не
трожь — башку сверну! — пригрозил он Тольке, который все это видел и стоял бледный, готовый броситься на
отца.
В тот же вечер Толька ушел в поселок. Третьего мая занятий в школе не было, но он предпочел одиноко
прожить последние свободные сутки в интернате, чем видеть, как отец пропивает еще не полученную за волчонка
премию.
В сеннике сумеречно и прохладно. Пахнет вениками и мышами, сенной трухой. В многочисленные щели в
крыше пробивается свет, и в его голубоватых полосках, наискосок рассекающих сумрак, точно крохотные
комарики-толкунчики, мельтешит, посверкивая, пыль.
— Ну вот, Кайзер, опять утро пришло! — говорит Гусь, почесывая палево-серую грудь волчонка. — Опять
пропитание искать надо. Медвежата, говорят, все жрут, а ты ломаешься. Тебе мясо подавай! Я, брат, мяса-то сам
пожрал бы, да где его взять?
Кайзер, большеголовый и широколапый, величиною с добрую лайку, угрюмо смотрит в угол сарая, и трудно
понять, слушает он хозяина или думает свою тайную волчью думу.
— Ты вот что, — продолжал Гусь, — плюнь-ка на мясо и лопай рыбу. В ней фосфора много, лучше видеть
ночью будешь.
Кайзер медленно повернул голову, скользнул взглядом по лицу Гуся и опять уставился в угол, к чему-то
прислушиваясь.
— Чего уши-то навострил? Поди, мамка с фермы идет?
Кайзер тихонько заскулил, поднялся, нетерпеливо переступил тяжелыми лапами.
Скоро и Гусь услышал торопливые шаги матери, возвращающейся с ночного дежурства. Кайзер заскулил
громче.
— Не пищи. На место! Сейчас жратвы принесу...
Дарья, высокая сухощавая женщина с усталым, будто застывшим лицом, на котором живыми были только
большие черные глаза, брякнула ведро на лавку и, не взглянув на сына, сдержанно сказала:
— Лешой взял бы твоего Кайзера и тебя вместе с ним!
— Чего опять! — насторожился Гусь и заглянул в ведро. Молока в нем было совсем мало, литра два. —
Больше-то не могла принести?
— Где я больше возьму? Лешой-то косопузой опять расшумелся: не дозволю волка колхозным молоком
откармливать!
— Что ему, жалко? Не бесплатно берем — за деньги.
Гусь отлил молока в широкую жестяную банку, накрошил хлеба, украдкой от матери сыпнул две чайных
ложки сахарного песку и понес в сарай.
— Вот, ешь, — подал он миску волчонку. — Маловато, да что поделаешь. Этому пьянице-то и молока для
тебя жалко...
Кайзер опустил большую узкую морду, втянул ноздрями воздух — чем пахнет? — и жадно принялся за еду.
В интернате кормить волчонка было проще: ребята носили ему кто что мог, и мяса перепадало, и колбасы, и
яиц. А с тех пор, как начались летние каникулы, кроме молока да хлеба, Кайзер почти ничего не видел...
По заведенному в семье порядку Гусь мог быть свободен и идти, куда хочет лишь после того, как принесет в
избу дров и наполнит колодезной водой большую кадку, что стояла в кухне.
В это утро у колодца Гусь встретил Тольку.
— Слышь, Гусь! — шепнул Толька. — Тебе надо мяса для Кайзера?
— А где ты его возьмешь? — в свою очередь спросил Гусь.
— Батя ночью привез. Много. Пока они с мамкой соль да бочку готовили, я здоровенный кусок тяпнул! Он у
меня на сарае спрятан.
— А отец где мясо взял?
— Не знаю. Вроде бы какую-то корову пришлось дорезать — то ли задавилась, то ли объелась чем...