Страница 2 из 14
— А вам я назначаю шефом Морского корпуса наследника цесаревича.
Первые аккорды национального гимна потонули в криках «ура», заполнивших зал. Невольные слезы набежали на глаза многих участников торжественной встречи в ответ на эту царскую милость, на простоту и доступность венценосного потомка основателя Корпуса, с которой обратился он к учащимся и офицерам Морского корпуса… Грянул церемониальный марш, и перед государем в последний раз прошли кадетский и гардемаринский батальоны, ибо стремительно развивающиеся события мировой истории уже готовили России её терновый венец.
Выпущенные в тот года молодые морские офицеры стали последними носителями абсолютных ценностей российского императорского флота, утверждая верность Андреевскому флагу, чей статут в империи все годы её существования определял его особое место в иерархии воинских регалий. Под его сенью прослужил России императорский флот без малого 214 лет.
Согласно статье 1290 Морского устава сей «военный флаг носят все корабли Императорского военного флота, состоящие под командой морского офицера». Там, где нет командующего морского офицера, будь то мичман или адмирал, Андреевский флаг поднят быть не мог. Это святое полотнище, ибо, в отличие от знамени или штандарта, он не принадлежит отдельному кораблю, части или соединению. Он един, как символ креста, на котором был распят Спаситель, и его нельзя уничтожить. В бою его охраняют как зеницу ока, гибнут за него, прячут на груди от врага, ибо гибель знамени или флага — позор и гибель допустившего этого полка или части. В ходе боя Андреевский флаг развевался на гафелях и на стеньгах военных кораблей, и под ним русские моряки одерживали многочисленные победы, терпели поражения и даже гибли, но только под поднятым флагом. Если враг сбивал флаг или он сгорал в накале боя, тогда вместо него поднимали другой или прибивали оставшийся гвоздями к мачтам. Морская история знает много примеров, когда корабль, потеряв способность защищаться, погибал в неравном бою с неприятелем, но в момент гибели, отвечая огнем до последней секунды, военный корабль был обязан уходить под воду с гордо развевающимся на ветру Андреевским флагом, ибо это полотнище — есть символ и подтверждение тому, что Россия жива и непобедима. И на смену ушедшим в бессмертие приходили другие русские моряки, и Россия строила новые корабли.
Ему, этому живому символу российской государственности, отдавались особые почести. Ему полагался «салют наций» при встрече с иностранными военные кораблями. Ему в море салютовали суда торгового флота, спуская свои флаги, с берегов вслед ему несся крепостной салют. Случалось, что и он был приспущен до половины, но только тогда, когда на судне перевозился умерший или погибший в знак преклонения перед высшим таинством смерти. Прибывавшие на военный корабль офицеры, матросы и штатские люди, вступая с трапа на шканцы, снимали головной убор, и лишь император имел высшее право не снимать головной убор, отдавая при этом честь Андреевскому флагу, который, развеваясь, словно бы осенял своим благословением венценосца. Всю историю императорского флота Андреевский флаг принадлежал только ему, и пользоваться его изображением возбранялось другим военным и гражданским организациям. Он не мог быть поднят ни на демонстрациях, ни на съездах, ни на сценах, ни на каких-либо торжествах, его нельзя было нести по улицам На кораблях военного флота его поднимал сигнальщик в 8 часов утра, и он же спускал его с заходом солнца. Медленно перебирая фалы, сигнальщик опускал флотскую святыню по команде «накройсь», свертывал и связывал его, а затем относил на мостик, где убирал в гнездо сигнального ящика…
Это уважение к Андреевскому флагу и многие другие флотские традиции понесли с собой на фронт, на боевые корабли, молодые выпускники Морского корпуса 1914 года. Многим из них суждено было не только стать участниками событий Первой мировой войны, сразу получившей название Великой войны, но и продолжить борьбу с большевиками на фронтах Гражданской войны. Ибо виделась эта борьба многим из них делом правым и святым, а главное, — прямым продолжением своих обязательств, взятых при выпуске из Морского корпуса — служению величия России и борьба с её врагами.
…В тот день, 6 ноября 1914 года, государь император лично поздравил всех произведенных в мичманы корабельных гардемарин, подойдя и пожав руку каждому. И было в этом что-то мистически-торжественное, похожее на посвящение морских офицеров в особое служение России и государю. Современник описываемых событий вспоминал: «Нам не твердили о том, что мы должны любить Царя и Отечество, нам не внедряли искусственно гордость военной славой, нам не говорили о чести мундира. Все это мы, незаметно для самих себя, впитывали каждый день из того незаметного, что составляло сущность корпусного воспитания… А знамя? Какие чувства будило оно в юных сердцах, когда, под торжественные звуки „Встречи“, над строем колыхалось его ветхое полотнище?..»[2] Нельзя с уверенностью утверждать, что все молодые морские офицеры, выпускники Корпуса, были монархистами по убеждению.
Дух торжества, царящий на церемонии производства, лишь только подчеркивал ту неразрывную духовную связь, что существовала между государем и его подданными, стоявшими на разных ступенях огромной иерархической лестницы императорской России.
Это вызывало ненависть не только внешних врагов государства, но и прохладное отношение либерального придворного круга. По убеждению большинства офицеров, существовавший в России строй давал не столько материальные и сословные блага и преимущества, коих, в сущности, особенно и не существовало в стране в начале XX века, но являлся оплотом благородства, чести, славы и достоинства, всего того, что делает жизнь содержательной, насыщенной поэзией и духовной красотой. Всякий иной строй казался им прозаическим и духовно обедненным, лишенным высоких принципов. И потому многие так и не смогли понять в феврале 1917 года, как можно оставаться настоящим офицером в республиканской армии и служить не государю и Отечеству, а президентам, избирателям, депутатам, ценящим прежде всего шелест кредитных билетов в банках и бренность славы, выраженную плеском аплодисментов с парламентских скамей. Эти убеждения привели многих выпускников Морского корпуса на тропу Гражданской войны, ставшими новыми Апостолами, несущими свет Христова учения в надвигавшийся на Россию мрак III Интернационала.
Чуть более полугода спустя описанных выше событий, 30 июля 1915 года, государь принял участие еще в одном выпуске корабельных гардемаринов в офицеры. На день рождения наследника цесаревича он пожелал лично произвести в мичманы гардемарин в Царском Селе. С утра Царскосельский вокзал заполнили белые морские фуражки. По прибытии на вокзал корабельные гардемарины и корпусное начальство, разместившись в экипажах и линейках, направились к дворцу. Прибыв на место, приглашенные прошли по аллеям и быстро выстроились по старшинству развернутым фронтом на площадке перед Александровским дворцом, в ожидании прибытия государя и его свиты с литургии, проходившей в Феодоровском «царском» соборе.
Отчетливо прозвучали слова команды — приближался император. Он шествовал с наследником цесаревичем, сопровождаемый дежурным флигель-адъютантом и морским министром, адмиралом Иваном Константиновичем Григоровичем. Чуть поодаль за ними двигалась свита. Начиная с правофлангового, старшего по выпуску, государь неторопливо обходил фронт, но более продолжительно задержался лишь возле первого и последнего по выпуску, а также гардемарин, имевших медали или фамилии которых были знакомы ему лично.
Наследник безмолвно сопровождал державного отца, внимательно всматриваясь в его движения и вслушиваясь в возникавший разговор. Временами государь бросал поощрительные взгляды в сторону сына, улыбаясь, подбадривал его. За государем несли обыкновенную корзину с мичманскими погонами и приказами о производстве.
Их передавал гардемаринам дежурный флаг-офицер морского министра. Обратившись ко всему выпуску, император сказал короткую, но запомнившуюся всем речь:
2
Месняев Г. М. За гранью прошлых лет. Буэнос-Айрес, 1957. С. 133.