Морские титаны

Конечно, факт потопления миноносца утаить трудно, и его, разумеется, никто и не топил. Что же видели впечатлительные итальянцы и педантичные, дотошные в подобных делах англичане? И почему броненосный крейсер «Асама» после боя сразу ушел на ремонт? Японские источники хором твердят, что ремонт плановый, в основном очистка днища от ракушечника. Интересно, что это за плановый ремонт корабля первой линии и в первые дни начавшейся войны? А ведь флот Японии готовился образцово. Значит, в самый ответственный момент у «Асамы», и без того страдающего тихоходностью из‑за проблем с котлами, еще и днище обросшее. Скорость в таких случаях резко падает! Прилипшие ракушки и многометровые водоросли сильно снижают ход корабля. Преступная халатность, или все же «Варяг», как говорят моряки, «сорвал банк при отходе», сокрушив кормовой мостик японского тяжеловеса своими снарядами? Корабли японцы ремонтировали виртуозно и, главное, быстро, а откровенничать со своим населением, которое буквально впряглось в эту войну, рассказами о даже незначительных потерях среди героических экипажей флота было бы неразумно.

Результаты беспримерного сопротивления двух кораблей целой эскадре из 14 вымпелов отразил в своей великолепной книге «Господа офицеры» писатель А. Харитоновский. Исследователь, собравший колоссальный фактический материал, упоминает о 30 погибших японских моряках, захороненных после знаменитого сражения на берегу залива Асан. С этого забытого богом уголка броненосная эскадра Того 25 февраля 1904 года вышла на первую бомбардировку кораблей России в гавани Порт–Артура. Тут же, на скалах Асана, японцы построили станцию беспроволочного телеграфа. Харитоновский пишет и о 200раненых, отправленных на крейсере «Такачихо» в Японию. Даже если это преувеличение, то допустить, что «Варяг» и «Кореец» в течение часа, ведя интенсивный огонь и истратив более 1000 снарядов, ни разу не попали в корабли противника, просто невозможно. Да еще на расстоянии, для морского боя незначительном, — 7 километров! Вопрос этот не так однозначен, как трактует его японская историография, и остается открытым по сей день. Если вспомнить старую аксиому, что «объективности следует учиться у противника», то и тут наталкиваемся на несоответствие.

Дело в том, что сразу после войны японское правительство, отдавая дань глубокого уважения и преклоняясь перед мужеством, наградило капитана Руднева орденом Восходящего солнца. Высшей наградой самурая! Это как понимать? Как оценку неудачно проведенного боя? Японцы профинансировали и создание музея памяти героев в Сеуле. Будет ли нация, свято почитающая глубокие военные традиции и воинскую доблесть, оказывать подобные почести противнику, усилия которого оказались ничтожны? И будет ли он когда‑нибудь удален из списка тайн этого невероятного боя, категорично утверждать невозможно.

Еще большее удивление вызвала версия замечательного российского историка А. Б. Широкорада о возможности прорыва экипажей погибших кораблей, озвученная им в работе «Падение Порт–Артура». Историк считает, что Рудневу следовало возглавить моряков «Варяга», «Корейца» и парохода «Сунгари», и через сопки пробиваться навстречу вышедшим в рейд казакам Мищенко. Подобное решение могло существенно повлиять на оперативно–тактическую расстановку сил в самом начале войны. Версия писателя красива. Остается лишь уточнить, что Руднев и другие офицеры — профессиональные моряки, а не коммандос, подготовленные для подобных рейдов. Да, действительно на кораблях был большой запас винтовок, пулеметов и несколько легких орудий Барановского. Требовалось вооружить моряков, установить пушки на катера и уцелевшие шлюпки и с боем брать с моря уже захваченный японцами корейский порт. Мало того, что подобная операция требует длительной подготовки и специальных сил, но даже если представить невозможное, то как повести за собой людей, вышедших из страшного боя (по сути — расстрела) на новое самоубийство? И тем немногим, кто смог бы добраться до Чемульпо, а не погиб в момент высадки под шквалом японского огня, что делать? Сдаваться в плен, вести уличные бои или под огнем строиться в колонны и двигаться в сопки? Где‑то там, за многие сотни километров, рейдируют казаки Мищенко. Где конкретно? Как наладить связь? Да и знал ли капитан 1 -го ранга о планах армии в начавшейся кампании? Как видите, вопросов больше, чем ответов.

Версия эта красива лишь априори и так же неубедительна, как вид раненного в голову Руднева, сидящего на отбитом у японцев жеребце с палашом в руке, в окружении ошалевших от крови моряков. Сразу после сигнала горна — последний прорыв! В сопки, к казакам Мищенко, за лихим капитаном- рубакой! Можно ли такое представить, читатель? Думается, с трудом.

После «акта харакири» (обряда самоубийства), как высказался Хейхатиро Того о затоплении крейсера и взрыве «Корейца», их экипажи были приняты на борт кораблями международной эскадры под статусом «терпящих бедствие на море». Тяжелораненых иностранцы переправили в миссионерский госпиталь Чемульпо. Позднее, демонстрируя свою «цивилизованность», сюда прибыли врачи с крейсера «На- нива», принесшие подарки и выразившие свое восхищение поведением русских моряков в неравном бою. Эти эмиссары контр–адмирала Уриу низко кланялись и хитро улыбались, но появление их в госпитале носило исключительно разведывательный характер — японцев интересовали потери русских.

Под предлогом отсутствия инструкций своего правительства, в помощи пострадавшим морякам отказал командир американской канонерской лодки «Виксбург» — капитан Маршалл. Янки выслали несколько шлюпок, но перевозили русских раненых исключительно на французский крейсер «Паскаль». Это вызвало гневную реакцию у темпераментных французов и, к удивлению, задело англичан. Политика политикой, но в минуты тяжелых испытаний люди должны оставаться людьми. «Американский флот еще слишком молод, чтобы проникнуться идеями морского братства», — укололи американских моряков британские газеты.

Большую часть пострадавших экипажей взяли на борт французы. Капитан Виктор Сене любезно предоставил каюты своего стационера и для представителей русской дипломатической миссии в Сеуле. Японцы, уже прочно обосновавшиеся в Чемульпо, подобной эвакуации не препятствовали.

Крейсер доставил героических пассажиров в Шанхай, где уже находилось переехавшее из Токио русское посольство во главе с бароном Розеном — одним из косвенных виновников вспыхнувшей войны, чьи бодрые телеграммы в Петербург перед самым конфликтом окончательно усыпили царских генералов и адмиралов. Впрочем, и в Шанхае настроение было шапкозакидательским. Офицеры много шутили и заключали пари о сроках подписания мира в столице Японии. В долгую войну с таким «несерьезным» противником верить не хотелось. Только через несколько месяцев, после череды сокрушительных поражений и военных провалов, призрак фатальной катастрофы стал все отчетливее вырисовываться, подобно восходящему над вершиной Фудзиямы солнцу.

Именно из Шанхая В. Ф. Руднев и отправляет свой первый рапорт о происшедшем бое на имя наместника Алексеева. Принято считать, что это донесение, написанное по «горячим следам», и послужило документальной основой для беспрецедентного в истории флота России награждения экипажей двух боевых кораблей.

Но пока предстоял долгий путь в Россию, где героям была приготовлена торжественная встреча. Варяжцев чествовали и Одесса, и Москва, и Петербург. Профессор В. А. Доценко считает, что все это действо организовали высшие сановники, так бездарно «подставившие» стационеры в Чемульпо. Более того, часть кадровых офицеров флота осудила действия капитана Руднева. Однако на фоне дальнейших блеклых и невыразительных операций российского флота в этой войне что‑либо предъявлять командиру «Варяга» не имеет смысла.

Так неожиданно свалившаяся почти всемирная слава буквально ошеломила капитана. Еще по дороге на родину, в Джибути, от имени абиссинского негуса Рудневу вручили уникальный подарок — африканский головной убор, отделанный жемчугом. Но главные награды ждали героев в России. Весь экипаж обоих кораблей был награжден Георгиевскими крестами, и, что поразительно, впервые этой боевой награды были удостоены механики и судовые врачи! Всеволоду Федоровичу Рудневу пожаловали царским указом флигель–адъютантские погоны, что автоматически включало его в свиту императора.