Морские титаны

Наступившая ночь тянулась медленно и тревожно. Не давая себе скучать, резвился броненосный «Рюрик», вращая периодически кормовую башню и играя стволами десятидюймовых (калибр 254 мм) орудий. С рассветом в башне устали, и оба ее ствола, после доворота, уперлись черными, пустыми глазницами в серый борт австрийского «Габсбурга». Легкий ветерок перебирал фалы и играл флагами обеих эскадр. Ждали…

Не князю в пример, а потомкам в назидание стоит отметить — все 20 вымпелов «великих гореплавателей» с утра дали такой пушечный концерт, что оглушенные чайки Фиуме десятками падали в воду. Рыбу в акватории доглушили залпы крепости…

За решительность в защите достоинства России и Андреевского флага адмирал Н. С. Маньковский был награжден медалью «За храбрость».

Вот в таких трудах праведных «Цесаревич» подходил к еще одному этапу своей корабельной жизни. Над Европой сгущались тучи мировой войны, бессмысленной и страшной. Корабль в 1911 году наконец обрел новые орудийные системы и надлежащим образом перебранные машины. После чего вмерз во льды Гельсингфорса (нынешний город Хельсинки), и зимние фотографии того времени удивляют парадоксом; стоящие у причала «Слава» и «Цесаревич», у форштевней которых уютно примостилась полосатая будка с городовым, а рядом с батарейной палубой, у трапа — санная двойка гнедых: господа офицеры на службу изволили. Но надвигалось грозное время, и сразу после визита в Петербург французского президента Пуанкаре и эскадры теперь уже союзников — англичан, во главе с импозантным «бульдогом» адмиралом Дэвидом Битти, никто не сомневался: смерть разложила свой чудовищный пасьянс, и скоро мир вздрогнет от невиданного ранее ужаса, XX век набирал обороты, и отлаженная работа его машин обеспечивалась самой универсальной смазкой — человеческой кровью.

Война, абсолютно неожиданная, возникшая, по меткому выражению молодого Черчилля, из‑за очередной глупости на Балканах, свалилась на плечи не набравшей силы России непомерно тяжелым грузом, и через три года этого пресса прежняя страна исчезнет и, уже в другом обличье, погрузится во мрак гражданского противостояния. Впрочем, эта нелогичная, на первый взгляд» Первая мировая застала врасплох не только Россию. Легкомыслие сквозняком продувало сановные головы всех генералов и адмиралов, участвующих в предстоящем спектакле. Неунывающий германский кайзер, напялив островерхую каску «фельдграу», напутствовал своих роботоподобных гренадеров оптимистичным заверением:

— До осеннего листопада вы вернетесь домой! Причем с победой!

— Хох, хох! — кричали экзальтированные воины II рейха.

В Англии не кричали, но настроения были более чем благодушные, что и неудивительно, — как всегда, отстаивать британские интересы, кроме экспедиционного корпуса, будут полчища готовых умереть «по велению сердца» французов и русских.

В Париже гремели оркестры, святая месть за позор Франко–прусской войны 1871 года наполняла сердца праведным гневом. Пехотинцы маршировали по бульвару Мадлен в необыкновенно ярких; сине–красных мундирах, сливаясь с морем тех цветов, которыми их осыпала парижская толпа. А прекрасный, величественный Санкт–Петербург торжественно прощался с маршировавшей по Невскому проспекту «железной гвардией». Бесконечный поток парней — косая сажень в плечах — под истерические вопли и радостные, воинственные кличи петербуржцев, грозно чеканя шаг, продефилировал от Марсова поля до Царскосельского вокзала. Вышедшее из‑за туч солнце отразилось в луковицах куполов и заиграло бликами тысяч штыков. Это был чудесный, незабываемый день! Православное воинство шло брать Берлин, впитывая, как елей, проливавшуюся на него любовь жителей столицы.

«Ура, ура!» — ликовали обыватели, и нескромные дамы бросали в воздух зонты и чепчики! Война виделась с невских балюстрад короткой и веселой…

Под этот невообразимый шум ура–патриотов и напутственные речи генералам, как правильнее брать столицу проклятых крестоносцев, другой столп империи — ее флот — приготовился умирать. Так нечаянно разразившаяся катастрофа надвигалась на Балтику призраком гибельного самоубийственного поединка с невероятно сильным Гохзеефлотте — армадами германских эскадр Флота Открытого Моря. Толковых стратегических проектов в Адмиралтействе не имели, и с 1912 года муссировали один, наиболее приемлемый, — «План операции морских сил Балтийского моря на случай европейской войны». Краеугольным камнем этого этюдного документа, одобренного царем Николаем II, являлось предотвращение прорыва германского флота в Финский залив и баталии на заранее отведенной позиции. Ее директриса простиралась через узость пролива от острова Норген до мыса Поркаллауд. Этой мелководной ловушке чужих кораблей дали громкое название «Центральной минно–артиллерийской позиции» и прикрыли ее фланги в сторону Твермин густыми минными полями, а в сторону Моонзундзского горла — береговыми батареями.

Командующий флотом Н. О. Эссен (легендарный командир броненосца «Севастополь» во время Русско–японской войны), рискуя карьерой и проигнорировав директивы императора, послал минные заградители сеять мины до объявления войны! От содеянного у него засосало под ложечкой, и адмирал расправил богатырские плечи только после известия о вручении германским послом Пурталесом ноты об объявлении войны российскому министру Сазонову.

Пока растерянный начальник Генерального штаба Янушкевич невразумительно убеждал царя в необходимости начала мобилизации армии, на флоте писали завещания и прощались с близкими. Предстояла схватка со вторым в мире, после английского, флотом. Жребий был брошен, и из состава балтийских кораблей отрядили смертников — прикрыть операцию по постановке мин. 31 июля 1914 года, еще до официального объявления войны, «Цесаревич», «Слава» и «Павел I» выбрали якоря…

Этот первый рейд «на рать идущих» носил весьма примечательный характер. Командование флотом четко определилось наперед, кому, когда и куда ходить. Сразу внесу ясность. К 1914 году Балтийский флот России включал в себя линейные корабли «Император Александр II» (1889 год ввода в строй), «Цесаревич» (1903), «Слава» (1905), «Андрей Первозванный» (1912), «Император Павел I» (1912), броненосные крейсера «Россия» (1897), «Громовой» (1900), «Рюрик» (1908), крейсера 1–го ранга «Адмирал Макаров» (1908), «Баян» (1911), «Паллада» (1911), «Аврора» (1903), «Диана» (1902), «Богатырь» (1902), «Олег» (1904), 57 эскадренных миноносцев (до 1908), 6 минных заградителей, 6 канонерских лодок, 12 субмарин и несколько тральщиков. Эти данные почерпнуты из судового списка Императорского флота России на 1914 год. Сюда же следует добавить и вступивший в строй новейший эсминец «Новик» — корабль по своим характеристикам уникальный и аналогов в мире на тот момент не имевший. Не случайно это «технологическое чудо с неимоверной скоростью» поначалу определили в отряд крейсеров.

Правда, Л. Л. Поленов в своей книге «Крейсер «Аврора»» заявляет, что кроме «Новика» российский флот на Балтийском море не имел в своем составе ни одного современного корабля. Значит, британцы и немцы провоевали всю войну, используя одно старье, — большинство их кораблей были постарше тех же «Паллады» или «Баяна». Или «современный» означает, во вторник корабль в строй вступил, а в среду германский посол Пурталес передает Сазонову ноту о начале войны! Так не бывает, и корабли строятся минимум лет на 25 — 30. Если проект удачный — некоторые и по 50 лет службу несут. Тот же монитор–броненосец «Петр Великий» в Первую мировую еще блокшивом и плавучей казармой работал, а ведь родился в 1878 году! Так что Балтийский флот к началу войны оказался не старее других. Сетования на слабость будут продолжаться и дальше, пока пришедшие к власти большевики не поставят жирную точку в любых активных действиях флота, развалив его как целостный организм окончательно и бесповоротно.

Командующему Н. О. Эссену с началом перестройки поют сладкоголосые рулады в духе того самого древнего гусляра, в честь которого и назвали бронепалубный «Баян». Адмирал действительно был большим молодцом, но проглядел главное — возможность захватить инициативу на Балтике с первых дней войны. Ему, однако, вменяют другой, более дальновидный посыл — практически все его ученики категорически не приняли советскую власть. Умирая в 1915 году в возрасте всего 55 лет и иногда приходя в сознание, Николай Оттович, убиваемый крупозным воспалением легких, хрипел лишь одно: