Страница 14 из 108
Он слышал, как она остановилась возле роз, и сделал вид, что поглощен книгой. Он посмотрел, как она прихорашивает букет.
— Они распустятся еще больше. Этой матроне надо предоставить господствующее положение.
В считанные минуты она превратила его неуклюже составленный букет в гармоничную композицию.
Он подошел и поцеловал ее в шею.
— Персонификация — это слабый литературный прием.
— Ученик уже учит учителя. Вы способный.
— Способный, ретивый и хитрый. — Он повел ее к кушетке и показал на лежавшую на ней книгу. Она наклонилась и взяла ее едва ли не с благоговением.
— Его биография.
— Мне одолжил ее пана.
— Вы не наговорили ему о Фэрвезере лишнего?
— Он не вспомнит. Доктор рекомендовал ему выпивать рюмку-две перед сном в связи с его гипертонией. Прошлая ночь была очень спокойной.
На ее лице появилась тревога.
— Не обладай он силой ума, его никогда бы не назначили в департамент.
— У него достаточно здравого смысла не говорить о государственных секретах. Он, правда, едва не проговорился, но промолчал.
— Сказал он вам, почему была запрещена биография?
— В качестве уступки Церкви. Папа Лев пытался отлучить его, но Соц и Псих остановили Папу.
— Говорится в биографии об этом случае?
Он отвел взгляд.
В прошлое воскресенье ей стало страшно от мысли, что государство лучшего из всех возможных миров способно проводить цензуру, и он лгал ей, чтобы не поколебать ее веру. Ее жизнь определяется верой в то, что государство всемилостиво, и он сомневался, имеет ли право подвергать эту веру испытанию, подвергать опасности ее психику.
Но ведь она — профессионал, а не какая-нибудь павловская собачка, и болезненно ищет правды. Имеет ли он право выступать в роли цензора по отношению к ней, скрывая неприятную правду? Если он промолчит, то станет союзником того, с кем борется, и осквернит таинственность, связывающую его с ней.
Он неторопливо ответил:
— Этот случай упоминается там только в общих чертах. Видите ли, Хиликс, еще до того, как биографию Фэрвезера запретили, она прошла через цензуру.
— Так вы уверены, что у нас существует цензура?
— Я догадался об этом в прошлое воскресенье, — согласился он.
Он был уверен, что заметил в ее глазах искорку облегчения, но это душевное волнение утонуло в выражении участия, участия к нему.
— Значит вы знаете, кто такие три сестры рока? — Ее голос был ровным и бесстрастным.
— Да, — ответил он.
— Я беспокоилась за вас, — сказала она, успокаиваясь. — Они закомплексовали вас так сильно.
Внезапно ее поведение изменилось и она стала оживленной и деятельной.
— Итак, биография не дает намека на мотивы, побудившие Папу Льва пытаться отлучить Фэрвезера?
— Это даже не называется отлучением. Там говорится, что ему угрожали возможностью выражения недоверия. Семантически такая трактовка не противоречит истине. Отлучение — это одна из форм выражения недоверия, правда, весьма радикальная форма.
— Однако далее говорится «по мотивам противозаконной моральной порочности».
— Еще одна из этих фраз, — сказала она раздраженно. — Но скажите мне, долго ли после этого недоверия он работал над созданием Папы?
— О недоверии речь шла в 1850 году, а Папа был установлен в новом Папском Престоле в 1881 году.
— Тридцать лет он работал в виноградниках Господа Нашего, даже несмотря на то что Папа пытался его вышвырнуть.
— Это должно вас заинтересовать. Он женился на пролетарке.
— Когда? — спросила она.
— В 1822 году. У них был сын. В биографии о нем не говорится ничего, кроме того, что он как профессионал был введен в состав Департамента Математики. Очевидно, династия закончилась на этом сыне.
— Это мне так же не интересно, как и тридцать лет, которые он потратил на служение Церкви, хотя эта женитьба на пролетарке наводит на мысль об индивидуализме, который мог привести к уклонизму.
— Ни в коем случае, — сказал Халдейн, — Соц и Псих никогда бы не пошли вместе с уклонистом против Церкви.
— Но почему же он был так предан именно тому ведомству, которое пыталось его уничтожить?
— Может быть, Папе не удалось до него добраться, поэтому он сам добрался до него, до живого Папы, я имею в виду.
— Ненависть не может быть настолько сильной, чтобы подхлестывать человека в течение тридцати лет заниматься тем, чем он занимался. Это могли быть только любовь или раскаяние.
Халдейн, позвольте мне прочитать эту книгу. Может быть, обмениваясь мнениями, мы сможем найти ответ.
— Если мы найдем зловредный ответ, — сказал он, — это будет препятствием для выполнения вашего учебного задания… По телефону вы обмолвились о побочной теме. Какая у вас появилась идея?
— Эту мою идею теперь не стоит обсуждать, раз вам удалось раздобыть экземпляр биографии, но я думала, что могла бы подготовить статью о приемах и эмоциональных реакциях влюбленных восемнадцатого века. Поскольку вы любите меня, из вас можно было бы сделать идеального в этом отношении партнера.
— Вы намеревались поручить мне эту роль?
— В общих чертах, идея была в этом… Я хотела проверить некоторые приемы, которыми пользовались кокетки — они называли это «флиртом» — для усиления волнения своих любимых.
Знай он о ее планах, ругал он себя в душе, ни за что не принес бы эту книгу!
Однако спокойно сказал:
— Этот план пока не следует сбрасывать со счетов. В сочинении поэмы я буду вам мало полезен, если не считать помощи исследовательского характера. И у нас еще могут возникнуть препятствия, которые не позволят реализовать эту тему. Мы не сможем раскрыть государственный секрет, о котором нам не положено знать, даже пользуясь каким-то символом, не насторожив триумвират, но я мог бы дать вам огромное количество информации из первых рук, касающейся приемов и реакций влюбленных восемнадцатого века. Собственно говоря, я — просто золотая жила оригинального материала по этой теме.
— Покажите наглядно.
— Начнем с того, что существовал романтический поцелуй, вот такой.
Он обнял ее и уронил спиной на диван, но не стал целовать в губы, а мелко и быстро засеменил губами от ключицы к подбородку, словно саксофонист, настраивающий язычок своего инструмента. Она ухватила его рукой за волосы, повернула голову и прикусила зубами ухо.
Он почувствовал досаду, потому что она предвосхитила его следующее движение. Он встал, успокоился, небрежно шагнул к своей куртке и достал сигарету.
— Вы курите? — спросил он.
— Нет, но если курите вы, то фильтр должен быть у вас во рту, а не наоборот.
Она хихикнула, и, стряхивая с сигареты пепел, он знал, даже не будь он искушен в подобного рода экспериментах, что если она будет продолжать смеяться, то никогда не войдет в необходимое для его наглядного урока состояние. Чтобы привлечь ее внимание к показаниям собственного барометра, он сказал:
— Древние романтики использовали определенную форму самоконтроля, которая называлась «йогой». Это было что-то вроде религии. Я немного поднаторел в ней, пока изучал эту тему. — Он погасил сигарету после одной медленной затяжки, небрежно ткнул ее в пепельницу и сел подле девушки, положив как бы невзначай руку на спинку дивана позади нее. — Интересная религия, эта йога.
— Они обнимали девушку рукой и говорили с ней о религии?
— Конечно. Они называли это «невинной беседой». Иногда речь шла о политике, иногда о мировых проблемах. Но чаще всего темой была религия.
— Результаты ваших исследований не совпадают с моими.
— Поставьте ножки прямо, так, чтобы я мог видеть впадинки на ваших коленях.
— Я ничего не читала об этом.
— У вас очень красивые колени. Сбросьте шлепанцы, чтобы я мог видеть носки ваших ног… Вот так. Пять и пять, десять прелестных маленьких пальчиков… Это я сейчас вам льщу.
Он положил руку на то ее колено, которое было ближе к нему.
— Теперь я провожу проверку с целью убедиться, что все это ваше… Такое замечание они делали, прежде чем добиться возможности прикоснуться к тому, что они называли вторичными эрогенными зонами…