Страница 14 из 65
Я уже знала, как добываю топалы из-под земли, представляла шумный лагерь и людей, живущих в нем, их восторг и разочарование, но не только это. Миссис Бакет очень нравилось, когда я приходила к ней на кухню. Мне открылось, как мало я знаю о своей семье, и мне часто казалось, что Мириам, Ксавье и мои родители напоминают тени в слабо освещенной комнате. Огни потускнели после потери Оукланд Холла. Самое приятное для миссис Бакет было угощать меня всякими деликатесами так, чтобы я смогла сравнить их с тем, чем кормит нас миссис Кобб. Думаю, у нее был комплекс вины из-за того, что она не перешла с нами в Дауэр Хауз. Она любила говорить о прошлом, и от нее я узнала, что мистер Ксавье был «одаренным мальчиком».
— Заметьте, во время всех этих неурядиц он учился. Ему очень нравилась моя стряпня. «Ты похожа на Рог Изобилия, никто не умеет так вкусно готовить, как ты», — говорил он. Мисс Мириам часто капризничала, когда была маленькой, она воровала сахар. В пятнадцать лет она сказала мне: «Миссис Бакет, мы должны оставить Оукланд Холл». Она чуть не плакала, и, должна сказать, я тоже. Ну, а мисс Джессика…
После внезапного молчания Ханна сказала:
— Вы приготовили к чаю булочки, миссис Бакет?
— Кто была Джессика? — спросила я.
Миссис Бакет посмотрела на Ханну, а затем выпалила:
— Что пользы притворяться? Нельзя же вечно скрывать такое?
— Расскажите мне, — умоляла я, — кто была Джессика?
— Была еще одна дочь между Мириам и Ксавье, — почти воинственно произнесла миссис Бакет.
— И ее звали Джессика?
Ханна склонила голову: это было подтверждением.
— Почему же это скрывают?
Они снова замолчали.
— Это довольно глупо, — вырвалось у меня.
Ханна резко сказала:
— В свое время вы все узнаете. Это не наше дело.
Я умоляюще взглянула на миссис Бакет.
— Вы знаете, а почему мне нельзя знать? Что случилось с этой Джессикой?
— Она умерла, — ответила миссис Бакет.
— Когда была совсем молодой?
— Это произошло после того, как они покинули Оукланд Холл, — сказала Ханна, — мы мало что знаем об этом.
— Она была старше Мириам, а Мириам было тогда пятнадцать лет, — подсказала я.
— Ей было семнадцать, — сказала Ханна, — но это не для нас. Миссис Бакет не должна была…
— В моей кухне я делаю то, что мне нравится, — сказала миссис Бакет.
— Это не кухонные дела, — возразила Ханна.
Я видела, что они затевают ссору, чтобы не отвечать мне.
Я покинула Оукланд Холл и пошла к церкви, чтобы осмотреть все могилы. Среди них была только одна Джессика Клэверинг, но она умерла около ста лет тому назад, когда ей исполнилось семьдесят лет. Затем я вышла на Пустошь.
— Итак, ты похоронена здесь, Джессика, — прошептала я.
Глава 3
Письмо умершей
На следующий день, когда я сидела у ручья, на другой стороне показалась Ханна с пакетом в руке.
— Я хочу поговорить с вами, мисс Клэверинг, — сказал она.
— Хорошо, Ханна. Я сейчас приду.
Переходя мостик, я заметила, что у нее торжественный вид.
— Думаю, пришло время передать вам это, — сказала она.
— Что это?
— Меня попросили отдать вам этот пакет, когда придет время или когда вам исполнится двадцать один год. Я считаю, что это время наступило.
Я взяла пакет.
— Что же это? — повторила я.
— Это письмо. Его написали вам и отдали мне, чтобы я передала его.
— Когда? Кто?
— Вы все узнаете из него. Надеюсь, я поступила правильно.
С испуганным выражение лица она раздумывала еще некоторое время, потом повернулась и поспешила обратно, оставив меня в недоумении. Открыв конверт, я вынула несколько листков бумаги, исписанных четким аккуратным почерком. Первая страница начиналась:
Мое дорогое дитя, Опал!
Пройдет много лет, прежде чем ты прочитаешь то, что я пишу, но надеюсь, ты не будешь слишком плохо думать обо мне. Помни всегда, что я любила тебя. То, что я собираюсь сделать, лучший выход для нас всех. Знай, мои последние мысли о тебе…
Я ничего не могла понять и решила уйти с письмом на Пустошь, куда почти никто не заходил, и прочитать его около могилы Джессики.
Я начну с самого начала. Мне хочется, чтобы ты узнала меня, потому что только тогда ты поймешь, как все это случилось. Я думаю, что в каждой семье есть человек, отличающийся от других, не похожий на остальных. Я и была именно такой. Ксавье был умен, хорошо учился и был готов всем помочь. Мириам проказничала, но только подражая мне, она поддавалась влиянию, ее можно было вести куда угодно, но в основном она была послушным и кротким ребенком. Во мне же всегда сидело бунтарство. Я изображала привидение и играла на клавикордах в галерее, а когда туда входили, пряталась. Таким образом распространился слух, что там обитают призраки, и слуги боялись ходить туда. Я восхваляла искусство миссис Бакет, и она пекла особые пирожки для меня. Я была папиной любимицей, а не маминой. Папа учил меня игре в покер, но я никогда не забуду мамино лицо, когда она вошла в кабинет и увидела нас с картами в руках. Думаю, я именно тогда впервые поняла положение вещей в нашем доме. Она стояла с таким трагическим видом, что я не удержалась от смеха. Она сказала: «Занимаются пустяками, когда Рим горит!» Я ответила: «Это не пустяки, мама. Это покер.» Она закричала: «Как тебе не стыдно!» Схватила карты и бросила их в огонь. «Теперь горят карты, а не Рим», сказала я, потому что никогда не могла сдержаться и слова срывались у меня с языка прежде, чем я подумаю. Тогда мама дала мне пощечину. Я помню, как это поразило меня, казалось, что мама потеряла рассудок. Обычно она была спокойна и проявляла к нам терпение. Отец был тоже потрясен и сказал строго: «Никогда больше не поднимай руку на детей». Вот тогда и началось: «А кто ты такой, чтобы учить меня, как вести себя? Ты учишь дочь быть такой же беспутной, как и ты. Карты, игра… и долги, вот почему мы в таком отчаянном положении. Ты понимаешь, что крыша требует немедленного ремонта? Галерея протекает. В библиотеке рассыхается пол. Слугам уже два месяца не платили жалование. И что ты предпринял? Обучаешь дочь игре в покер!»
Я стояла, закрыв лицо руками. Папа умоляюще сказал: «Не при Джессике, пожалуйста, Дороти». А она ответила: «Почему же? Она скоро узнает. Все узнают, кто проиграл целое состояние… и мое тоже». Я смотрела, как дама червей корчится в огне. Потом мама ушла, а мы с папой остались вдвоем.
Не знаю, почему я тебе все это рассказываю, это не относится к делу. Но я хочу, Опал, чтобы ты что-нибудь узнала обо мне, о нашей жизни. Я не хочу быть только именем для тебя. Может быть, ты сможешь понять, почему все это случилось со мной. Я пишу об этом, потому что сцена в папином кабинете была только началом, и если бы мы не вынуждены были продать Оукланд Холл, то ничего бы не произошло. Вскоре подобные сцены стали повторяться. И всегда из-за денег. Деньги были нужны, чтобы уплатить за то и за это, а их не было. Я знала, что папа неправ. Эта дьявольская семейная черта была в характере отца. Он бывало рассказывал мне об этом в нашей длинной галерее, где показывал портреты своих предков и объяснял, почему они известны. Джоффри, который родился триста лет тому назад, почти разорил нас. Затем был Джеймс, некто вроде пирата. Он захватил сокровища испанского галеона, и мы разбогатели вновь. Следующим был Чарльз, который продолжал увлекаться азартными играми. Это было во времена короля Карла Первого, затем началась война. Наш род, конечно, поддерживал короля, однако умудрился каким-то образом пережить эпоху содружества до прихода Реставрации, после чего за лояльность по отношению к монархии мы получили много земель, денег и наград. В течение ста лет наш род благоденствовал до появления Генри Клэверинга, приятеля принца Уэльского, величайшего картежника, денди и мота. Семья уже не смогла оправиться от его расточительства, хотя и пыталась сделать что-нибудь. Но дедушка унаследовал эту семейную слабость, а затем и отец. Оукланд не смог выдержать двух поколений картежников. Единственным выходом стала продажа Оукланд Холла. В то время мне было шестнадцать лет. Все это было так тягостно. Отец ужасно страдал, я боялась за его жизнь. Маме было очень горько, мы вынуждены были продать не только дом, но и многое из наиболее ценного в нем. Прекрасные гобелены, серебро, мебель. Затем мы переехали в Дауэр Хауз. Это красивый дом. Ксавье постоянно напоминал об этом, но мама не слушала его и без конца жаловалась. Все было плохо, и я ненавидела те упреки, которыми она досаждала папе.
Казалось, мы все переменились. Ксавье стал еще сдержаннее. Он не упрекал отца, но был потрясен. У нас оставалась одна ферма, и он управлял ею, но все это отличалось от огромного поместья, принадлежавшего нам прежде. Мириам было пятнадцать, с ней занималась мама, потому что гувернантку отпустили. Меня считали достаточно взрослой, чтобы освободить от уроков. Мама сказала, что мы должны помогать на кухне консервировать фрукты и овощи, мы должны были научиться быть полезными, потому что мужья, за которых мы могли выйти теперь, весьма отличались от тех, на которых мы рассчитывали бы, если бы не беспомощность отца. Мириам подхватывала мамины упреки. Я же — никогда. Мне было понятно то побуждение, то неодолимое влечение, которое владело им. Меня тоже влекло, но не к картам, а к жизни. Я была очень импульсивной, сначала действовала, а потом уже обдумывала свой поступок. Я надеюсь, дорогая Опал, что ты будешь другой, ведь это может принести только неприятности. Купил Оукланд мистер Бен Хенникер, составивший себе состояние в Австралии. Это был приветливый человек. Однажды он посетил нас в Дауэр Хаузе. Я никогда не забуду этот день. Мадди провела его в гостиную, где мы пили чай.
— Мадам, — обратился он к маме, — так как мы соседи, то я подумал, что мы должны ближе познакомиться. На следующей неделе у меня будет небольшой прием друзей. Может быть, вы присоединитесь к нам?
Мама могла заморозить человека одним взглядом, эту привычку она использовала в разговоре со слугами, что всегда срабатывало как в Оукланд Холле, так и в Дауэр Хаузе. Никто из слуг не смел забывать, что мы Клэверинги, каким бы ничтожным ни было наше состояние.
— Прием, мистер Хенникер? — произнесла она, как будто разговор шел о римской оргии.
— Боюсь, об этом не может быть речи. Мои дочери еще не выезжают и, кроме того, мы будем заняты в тот день, о котором вы упоминали.
Я сказала:
— Я могу пойти, мама.
От маминого взгляда слова застыли на моих губах.
— Ты не пойдешь, Джессика, — холодно сказала она.
Лицо Бена Хенникера стало малиновым от ярости. Он сказал:
— Я понимаю, мадам, что вы заняты на следующей неделе, и так будет всегда, когда я буду иметь дерзость пригласить вас. Не бойтесь. Вы в безопасности… Вы и ваша семья. Вас никогда не пригласят в Оукланд Холл, пока дом принадлежит мне.
Затем он вышел.
Я очень рассердилась на маму за ее грубость: ведь, в конце концов, он пытался проявить дружелюбие. Мне казалось абсурдным оскорбить его только потому, что он купил Оукланд. Мы же сами искали покупателя.
Я выскользнула из комнаты и побежала за ним. Он уже почти дошел до поворота, когда я остановила его.
— Я хотела сказать, как мне жаль, — задыхаясь сказала я. — Мне стыдно, что мама так говорила с вами. Надеюсь, вы не будете плохо думать обо всех нас.
Его бешеные голубые глаза блестели от ярости, но постепенно, глядя на меня, он начал успокаиваться и даже улыбнулся.
— Нет, подумайте только, — сказал он. — Я думаю, это маленькая мисс Клэверинг.
— Я Джессика.
— Вы не похожи на свою мать, и это самый приятный комплимент, который я могу вам сказать.
— У нее тоже есть хорошие черты, но их трудно распознать, — выступила я на защиту мамы.
Он начал смеяться, и в его смехе было что-то такое, отчего нельзя было не присоединиться к нему.
Затем он сказал:
— Мне нравится, что вы побежали за мной. Вы хорошая девушка, мисс Джессика. Вы должны прийти навестить меня в вашем старом доме. Как насчет этого? — он чуть не захлебнулся от смеха. — В конце концов, она говорила только за себя, а вы приходите познакомиться с моими друзьями. Некоторые из них неплохие люди. Это откроет вам глаза, мисс Джессика. Мне кажется, вы всю жизнь жили в клетке. Сколько вам лет?
Я сказала ему, что мне семнадцать.
— Прекрасный возраст; вы, вероятно, уже мечтаете о приключениях? Навещайте иногда меня… конечно, если вы считаете это возможным. Не кажется ли вам, что жизнь, которую вы ведете, довольно скучна?
Я ответила, что не нахожу свою жизнь скучной. Я люблю посещать знакомых, и мы много выезжали, когда жили в Оукланде. Мы должны были заботиться о наших арендаторах. Наш день делился на части: уроки утром, различные дела в деревне, шитье, беседы, покупка платьев, танцы. Увы! Больше мы не появляемся в обществе. Но я никогда не скучала и только после того, как мистер Хенникер дал мне возможность бывать в Оукланд Холле, я открыла, как была счастлива прежде. Каким убежищем от рутины были эти посещения Оукланда!