Страница 59 из 62
Джуманазаров прервал его:
— Жди меня.
Из ворот выехала еще одна машина. Включила сирену. Разыскали «Бутона». Тот вместе с шофером держал под наблюдением дом — зарылся с головой в моторе под задранным капотом «газика». Джуманазаров махнул им, и вся группа, четыре человека, проскользнула во двор через приоткрытую калитку. Во дворе было пусто, но в доме и на веранде горел свет. Первый показал рукой сопровождавшим его лейтенанту и сержанту в сторону веранды: «Туда!» Сам же вместе с Бекназаром бросился к другой двери дома. Послушали, что происходит внутри, — тихо. Постучали. Дверь сразу распахнулась, за ней стояла старая женщина. Увидев милицию, запричитала:
— Ушел, уехал, бросил всех нас!
— Когда уехал, куда? С кем?
— Если бы он говорил нам…
Лейтенант привел из другой половины дома сына Халлы Сеидова — Семендера.
Джуманазаров кинулся к нему:
— Где отец?
— Не знаю. Уехал, когда я был на работе. Дядя Гоша должен быть с ним. Вы у него были?
— Пошли быстро с нами, покажешь, где живет Гоша.
В машине подполковник, рядом с которым теперь сидел Семендер, по рации передал дежурному, что операция «Адрес» закончена. Потом обернулся к Семендеру:
— Отец из Ашхабада вчера вернулся?
— Почему из Ашхабада?
— Разве не сказал, куда уехал?
— Нет. Никогда не говорил, куда едет и когда вернется. Исчезает, потом снова появляется. Четыре дня назад уехал куда-то, а вчера вернулся. Я пришел с работы, он как раз был дома. Что-то уж очень беспокойным мне показался. Громко начнешь говорить, кричит. На вопросы не отвечает. За ужином сказал: «Уезжаю, дня на три, на четыре отлучусь». Никогда перед нами не отчитывался, а тут вдруг сказал. Странно… Утром я собрался на работу, он сказал мне: «Постой». Сидел во дворе на топчане, курил. Подошел к нему, он долго смотрел на меня, потом бросил сигарету, раздавил ногой. «Сынок, будь здесь хозяином», — только и сказал. Я спросил, почему мне быть хозяином, он молчал, молчал, потом сказал: «Не спрашивай». Я повернулся и пошел, все время чувствовал на затылке его взгляд…
— Откуда он знаком с Гошей?
— Вместе из тюрьмы вернулись. Мы этого Гошу ненавидим.
— Почему?
— Не знаю… Просто так.
— Саран-ага у вас бывал?
— Чабан?
— Да.
— В год раз-другой приезжал к нам, а иногда и по два года не появлялся.
— Наверное, и вы бывали у него, раз он к вам приезжал гостить?
— Нет, мы у него не были. Отец, наверное, ездил. Когда привозил требуху и кавурму, мы догадывались, что он ездил к Сарану.
— С кем отец был еще в близких отношениях в нашем городе?
— С Мегеремом.
— Отец, наверное, взял у вас деньги, если уехал из дома надолго?
— Нет, он никогда из дома ничего не берет. И сейчас уехал, не взяв ни копейки, наоборот, сам оставил.
— Что? Золото?
— Смеетесь? Откуда у отца золото?
— Значит, бумажные деньги? Много?
— Много. Целый узелок… С матерью чуть инфаркт не случился, когда увидела столько денег. Отец сказал, что заработал…
— Ты знаешь, сколько зарабатывает маклер?
— Знаю. Но отец много лет собирал шкуры. Он мог много заработать. Вы из-за этого его разыскиваете? Спекулировал, да?
— Не спрашивай пока, Семендер, все узнаешь…
— За ним есть тяжелая вина?
— Очень тяжелая, Семендер. Очень тяжелая.
Гоши Сахатдурдыева дома, разумеется, не было. Жена и дети, увидев людей в форме, заревели в голос. Мать, гладя заливающуюся слезами пятилетнюю дочь, утирая другой рукой свои слезы, причитала перед подполковником:
— Что он мог сделать плохого, он же тихий как овечка. На муравья не наступит, обойдет. Ну что он натворил, скажите? Может, это ошибка, а, товарищи?
В глазах у нее светилась искренняя надежда. Джуманазаров горько усмехнулся:
— Овечка, говорите? Муравья не раздавит? А семнадцатилетнего подростка машиной мог бы раздавить?! Не поверите?.. Спекулянт. Ворочает тысячами. Вы ни разу не спросили у него, когда он приносил эти тысячи (при зарплате-то в сто рублей!), не оставит ли он благодаря этому своих детей сиротами? А надо было спросить. Поздно слезы лить…
— Что вы говорите? Вы соображаете, что вы сказали о моем муже? Как вы могли столько грязи на него вылить!
— Я еще не все сказал, гелин-эдже.
Женщина побелела как мел, зашаталась. Бекназар подвинул стул, она села, послышался не то стон, не то вопль:
— У тебя столько детей, Гоша, жена тебе всегда была верна, жизнь твоя дома была лучше, чем в других домах. Если запачкал руки кровью, то пусть тебя покарает бог, пусть пока…
Она потеряла сознание. Бекназар побежал за водой.
Заскрипела во дворе калитка, потом показалась голова, помаячила и скрылась снова. Человек, видимо, сообразил, что в доме чужие. Подполковник буквально вылетел из дома, кинулся за убегавшим по улице. Беглец был плохой спортсмен, и Джуманазаров стал его настигать. «Стой, буду стрелять!» — крикнул он и выстрелил над головой бежавшего. Тот мгновенно остановился. Схватившись за левую сторону груди, ловил воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.
— Кто такой? Почему убегаешь? Пойдем со мной.
Когда беглеца привезли в милицию, Талхат сразу узнал его:
— Товарищ подполковник, это тот самый, который рисовал на дверях по трафарету «высокое напряжение». Аитбай Хаитбаев по его заданию заказывал трафарет.
На очной ставке задержанный сначала выкручивался, но услышал возглас вошедшего в кабинет Хаитбаева: «О! Любитель некрологов, вы здесь» — и признался во всем. Рассказал, откуда знает Гошу Сахатдурдыева и Халлы Сеидова:
— В прошлом году это было, в декабре. Я стоял с товарищем, говорили о том о сем. Я ему в конце говорю: «Хорошо, что ты можешь французский гарнитур достать, постарайся. Правда, мне сейчас не хватает на пего четырехсот рублей». Подошел его автобус, он на нем уехал, а я остался. Мне ехать в другую сторону. Чувствую, кто-то берет меня за плечо. Оглядываюсь — вижу незнакомого человека. Смотрит на меня, улыбается, как будто он меня знает. Мы на остановке не одни были, но он на это внимания не обращал, достал из пиджака пачку сотенных купюр, вынул из нее пять штук, вложил мне в ладонь и прижал их в ней моими пальцами. Улыбнулся и говорит: «Ты купи себе этот гарнитур, не теряй его, как говорится, лови момент! А разбогатеешь — разочтешься». Эти пятьсот рублей, помню, лишили меня дара речи, помню, я адрес свой ему не давал… Но он сам нашел меня. «Пришел поздравить с новым гарнитуром», — говорит. Хоть и в своем доме, но я ни есть, ни пить не мог, пока он не ушел, думал — вот сейчас долг будет требовать. Но о деньгах не спрашивал, а когда дошли до автобусной остановки, он попросил об одолжении: «Мне нужно съездить в Ашхабад, да срочная работа не позволяет. Слетайте-ка вы!» Взял мою руку, раскрыл ладонь и вложил в нее два билета на самолет, один туда, другой обратно. «За день, — говорит, — обернетесь. На девять утра на ваш адрес я заказал такси. В Ашхабаде передадите, — сказал, — нашему товарищу одну вещь, я вам ее завтра на автовокзале без десяти семь вручу. Все расходы на дорогу, конечно, за мой счет…» Не мог я ему сказать «нет». А, как известно, у кого язык мягкий, того, как ишака, оседлают. Утром встретились. «Вот ваш тяжелый груз», — дал мне сетку с буханкой белого хлеба, а сам все улыбается.
«Где я вас потом найду?» — спрашиваю, а он опять улыбается.
«Не беспокойся, эту заботу я беру на себя».
Бекназар спросил:
— Хлеб был завернут?
— Да, откуда вы знаете…
— В полиэтиленовую пленку?
— Да, откуда вы знаете?..
— Можем и другое сказать — у кого были в Ашхабаде. В Кеши, красивые женщины…
— Э-э-э…
— Да, да, да, знаем все. Сколько раз выполняли его просьбы?
— Только один раз, тогда именно. Пусть рухнет на меня мой дом, если я вру.
— Сами валите на себя свой дом. Одного раза достаточно. Расскажите о других встречах с ним.
— Пришел и говорит: «Сделай по трафарету четыре рисунка на дверях этих людей». Дал адреса, в ладонь вложил две сторублевки, прижал моими пальцами. Назвал день, когда надо нарисовать черепа с костями на тех дверях…