Страница 15 из 62
Вы сказали тогда, что не знали о любви вашей дочери к кому-либо. Но через день мы получили письмо от Назли, где она пишет, что вы не только знали о ее любви к Бекджану, но и силой заставили выйти замуж за нелюбимого человека. Итак, мне стало ясно, что у Бекджана был еще один враг — скрытый, отец любимой им девушки.
Тот факт, что по дороге домой Бекджан должен был идти мимо вашего дома, еще больше укрепил мои подозрения.
Когда было принято решение об аресте Ялкабова, я настоял, чтобы мы превратили арест в маленькое представление, а для этого провели Худайберды под конвоем по поселку. Вас я вызвал в гостиницу немного раньше и из окна наблюдал за вашей реакцией: сначала испуг при виде машины с зарешеченным окошком, а потом радость при виде арестованного Ялкабова. Это почти полностью уверило меня в том, что истинный преступник — вы.
Тот факт, что старик дежурный в гостинице оказался вашим родичем и по вашей просьбе постоянно подслушивал наши разговоры, выяснился позже и ничего уже не менял. Нам нужны были точные доказательства. Они нашлись бы, может быть, но не так скоро, если бы вы опять не поспешили на помощь: вы послали письмо Таррыхову, заклиная его молчать…
Таррыхов-то все и рассказал: и то, как вы зазвали Бекджана во двор, и то, как подпаивали его водкой, и то, как зачем-то увели его в сад. Таррыхова вы напоили заранее — вы знали по опыту работы с ним его слабоволие и то, что под хмельком он на все согласен. Вы убили Бекджана, а потом позвали Лопбыкулы и с его помощью закопали тело в огороде. Таррыхов согласился молчать, так как вы могли шантажировать его, зная многочисленные случаи его мелких покраж со склада и из магазина. А потом вы помогли ему перебраться в Ашхабад… Но память у него оказалась хорошая — Лопбыкулы даже точно указал нам место захоронения Бекджана.
Пока Хаиткулы говорил, Най-мираб сидел, обхватив голову руками, и мерно раскачивался. Не сказал он ни слова и тогда, когда следователь умолк. Вошел милиционер и жестом приказал мирабу идти из кабинета. Старик, еще сильнее сутулясь, шаркая ногами, пошел к двери.
Полчаса спустя Хаиткулы мчался на мотоцикле в Сурху. Он думал о том, что не раз еще ему предстоит ехать этой степной дорогой — уже не по делам следствия, а в гости к Веллек-аге и тете Хаджат. Ехать вместе с Марал.
БУДЬ НАЧЕКУ, БЕКНАЗАР!
Повесть
Дверь, единственная, конечно, здесь дверь — с окошечком, забранным решеткой, скрипнула и распахнулась.
Сержант, которому, судя по внешнему виду, совсем немного осталось до пенсии, появился на пороге камеры и негромко позвал:
— Худдыков, выходи. Вызывают на допрос.
Высокий, мрачного облика обитатель камеры встал так быстро, будто ждал этого приглашения. Старый милиционер пропустил его вперед и пошел за ним твердым армейским шагом, хотя и слегка вразвалку. «Налево… Прямо… Налево», — подсказывал он арестанту почти механически, невесело думая о нем: «Смотри ты, как сник! Вчера наклонял голову в переходах, чтобы не задеть за косяк, а сегодня ему и пригибаться не надо. Потерял свободу и сломался. Говорят, не так давно был еще человеком, а потом зазнался. Перестал узнавать друзей — пока лбом не упрется в знакомого, не поздоровается… В автобусах не ездил, такси только подавай! Говорят, лотерейные билеты с выигрышами скупал. Ну герой! Каким ты вчера был и каким стал сегодня! Посмотрел бы на себя…»
Если бы Худдыков мог угадать мысли своего стража, он удивился бы: они были немного похожи на то, о чем думал он сам: «Всего достиг. Любое желание исполнялось, все счастливы были, если могли угодить… Всем был нужен, все любили. А что вышло?.. Кто я теперь? Человек, находящийся под следствием, — вот кто. Интересно, а кто будет допрашивать? Много ли они знают обо мне? В чем признаваться? От чего отпираться? Если признаюсь, какая будет в том выгода? А если не признаваться?.. А дома сынишка, наверное, дергает мать за подол: „Где мой папка?“ Все же, где я ошибку допустил? До последнего дня не думал, что подведет кто-нибудь…»
Он услышал легкие шаги и чуть не споткнулся, увидев Гырмызу — одну из своих продавщиц. «Как она здесь очутилась? Вызвали?.. Не продала ли?»
Не успел он обдумать свой вопрос, как сержант велел остановиться, распахнул одну из дверей:
— Войди.
«Что случилось с Гырмызой? Почему не поздоровалась?» С этой мыслью он вошел в кабинет, сел на стул и понял, что в этом кабинете для него сейчас сосредоточена вся вселенная, а сидящий напротив капитан — хозяин его судьбы.
Он узнал и кабинет, и его хозяина. Да, да, здесь ему приходилось бывать! По другому, правда, поводу. Повернулось колесо фортуны… Бывало, отрывали его от службы и приглашали сюда: окажется продавец нечист на руку — Багы Худдыковича зовут, и надо чесать затылок, думать, как изобрести несчастному «положительную характеристику» и сбагрить потом «на поруки» коллективу… Удастся выгородить шельму, выговариваешь ему потом: «Спас тебя от решетки! Не знаешь, каких это мне стоило затрат, моральных и материальных!..» Попадались неблагодарные, но большинство долго не забывали об этом.
Капитан молча перекладывал папки, шелестел бумагами. Чувствовалось, что он дает допрашиваемому возможность успокоиться, собраться с мыслями, а может быть, и признаться сразу во всем.
Капитану Хаиткулы Мовлямбердыеву не исполнилось еще тридцати (хотя уже пробилась седая прядь в волосах), но он хорошо был известен как мастер оперативно-розыскной работы. По поручению следователя ему разрешалось выполнять отдельные следственные действия, например вести допросы.
Багы Худдыков с надеждой смотрел на телефон. «Где ж они, друзья-приятели, что не раз клялись: волос не упадет с твоей головы? Почему не звонят сюда, этому капитану?»
Но аппарат безмолвствовал. Капитан же начал задавать вопросы: фамилия, имя, отчество, место и год рождения… Место работы и должность.
Когда спросили о должности, Худдыков почувствовал, как комок подкатил к его горлу, и через силу выдавил:
— Заведующим был… нескольких точек… А теперь я — никто. Такая у меня должность, так и запишите.
…Произошло это вчера. Он сидел в своем кабинете, обедал, даже хлебнул кое-чего, когда нагрянули несколько человек в штатском и опечатали магазин я склады. Сверили наличие товаров с документами — оказался излишек водки, двадцать пять ящиков. После этой проверки он и очутился здесь. Если его когда-нибудь спросят, какая ночь была самой длинной в его жизни, сразу скажет: только эта, только эта кошмарная ночь! О чем он только не передумал в эти ночные часы, всю свою жизнь перебрал: что в ней было, в чем сам был виноват, в чем другие были виноваты перед ним. Правда, все мысли почему-то упирались в один и тот же вопрос: верны ли будут ему его многоопытные друзья?
— Вчера вечером и сегодня сюда звонили ваши знакомые, не все называли себя… Интересовались вашей судьбой.
Капитан сказал это так бесстрастно, что Худдыков понял: никакие звонки на него не подействуют.
— Теперь к делу. — Хаиткулы перевернул страницу протокола допроса. — Двадцать пять ящиков — это пятьсот бутылок водки, так ведь? Если перевести на деньги…
Худдыков выпалил:
— Тысяча восемьсот десять рублей ноль-ноль копеек! Не тратьте чернил…
— Если прибавить к ним стоимость реализованной водки, сколько будет всего?
— Какой такой реализованной?
Хаиткулы извлек из ящика стола папиросу, прикурил от зажигалки и только потом достал из папки лист бумаги и начал читать:
— «Из привезенной партии я продала два ящика, а деньги отдала Багы Худдыковичу Худдыкову…»
— Клевета!
Капитан встал из-за стола, открыл дверь и пригласил кого-то. В кабинет вошла Гырмыза. Она остановилась напротив бывшего завмага и прямо посмотрела ему в глаза. Он сразу понял, что отпираться — значит, навредить себе.