Страница 25 из 147
— Тебе лучше поторопиться, толстая, вонючая жаба!
Ящер протиснулся на поляну и посмотрел вниз. Мамут, подбоченившись, сердито топал ногой. Рядом с Мамутом стояло более крупное подобие мальчика. В одной руке оно держало какую-то бумагу, другой зажимало нос.
— Рожок?
Мальчик подбежал к ящеру и быстро ударил ногой по голени, защищенной толстой, почти не имеющей нервных окончаний шкурой.
— Посмотри на себя, вонючка! Ладно, я дам тебе пирожок! Иди мыться! Я привел отца посмотреть на тебя.
Ящер посмотрел на человека с любопытством. Мужчина указал на озеро с чистой водой и нарочито зажал нос.
— Ходно.
Мальчик пнул ящера по хвосту:
— Мне наплевать, если там и холодно, зловонная, противная змеюка! Марш мыться!
Представив себе, как ледяная вода смыкается над головой, ящер наклонился над берегом и попробовал воду пальцем ноги. Дрожь пробежала по всему покрытому глинистой коркой телу. Он снова повернулся к мальчику и улыбнулся.
— Рожок?
Мальчик сложил руки на груди:
— Мыться, Горбунок! Сейчас же!
Горбунок посмотрел на мальчика, выпрямился во весь рост и сложил лапы на груди.
— Рожок!
Мальчик прищурился, пытаясь заставить ящера опустить глаза. Тщетно. После нескольких напряженных мгновений мальчик топнул ногой и повернулся к отцу.
— Покажи ему, папа.
Мужчина взял мешок с земли и поднял так, чтобы Горбунок видел.
— Рожки?
— Да, — ответил мужчина. — Все пирожки, какие сможешь съесть.
Горбунок ухмыльнулся и прыгнул в воду, почти не чувствуя холода при мысли о пирожках, целом мешке пирожков. Голова ящера появилась над водой: чистый Горбунок шел к берегу. Мамут стоял на берегу мокрый насквозь.
— Ах ты, Горбунок, ах ты! Посмотри на меня!
Ящер вышел из воды и ухмыльнулся мальчику.
— Рожок?
— Вот, Горбунок. — Мужчина показал пирожок. — Подойди сюда и возьми.
Горбунок подошел, тяжело ступая, взял пирожок из руки мужчины и, осев на задние лапы, начал есть. Подбежал сердитый Мамут и встал рядом с отцом.
— Ну, папа?
Мужчина посмотрел на бумаги, потом на Горбунка:
— Н-да, согласен, он довольно большой. Что он умеет делать?
— Горбунок умеет все, что умел делать слон, и еще много чего в придачу. Я обучал его так же, как, по твоим рассказам, прапрадедушка обучал слонов.
Мужчина покачал головой:
— Если бы мы только могли, Мамут. Момус не видел номера с крупными животными больше ста лет! И вот теперь — цирк. — Он подал мальчику одну из бумаг. — Но послушай, Мамут, нам понадобится больше животных. Одного мало.
Мамут взял плакат, гласивший:
Ниже была нарисована процессия больших земных животных, с украшенными кисточками латунными набалдашниками на кончиках длинных белых бивней. Хобот каждого животного переплетался с хвостом идущего впереди.
Мамут протянул плакат Горбунку. Тот взял его одной лапой, пока другой, выпустив когти, выковыривал тунговую ягоду, застрявшую между зубами. Ящер вздрогнул при виде страшных земных животных, но что-то шевельнулось под зеленой броней при виде знамен, клоунов, лошадей и… только представить: все эти человеческие существа разных форм и размеров выстроились рядами, а мимо идут грозные животные…
— Видишь слонов, Горбунок? — Мамут дернул плакат.
— Ви-и-иш-ш-шь.
— Это наш аттракцион, но нам нужны еще ящеры. Толковые. Еще одиннадцать.
Горбунок опустил плакат, чтобы мальчику было видно, и проткнул картинку выпущенным когтем.
— Лоны?
Мамут покачал головой:
— Нет, их больше нет. Последний слон на Момусе умер еще до того, как ты вылупился.
Горбунок кивнул:
— А-а, щеры. Олько?
— Четыре пирожка в день для каждого ящера, но ни кусочка, если не будет еще одиннадцать.
Горбунок потер подбородок:
— Ять.
— Четыре, и все!
Горбунок сложил лапы и посмотрел на мальчика сверху вниз. Дружба дружбой, но дело есть дело.
— Ять.
Мамут злился, топал ногами, размахивал руками и скрежетал зубами.
— Ладно! Пять, ворюга, но тебе лучше вернуться сюда через час еще с одиннадцатью ящерами, иначе пирожков не получит никто!
Горбунок встал на четыре лапы и побежал к болоту, проламывая широкую просеку в подлеске. Шлепаясь в воду, он услышал крик Мамута:
— Горбунок!
— А-а? — Ящер замер в воде.
— Скажи им, что все будут мыться каждый день. Слышишь?
Горбунок почесал голову и обругал себя, что не потребовал шесть пирожков. Он пожал плечами, думая о человеческом зрелище в цирке. Через мгновение Горбунок решил, что зрелище — достаточное возмещение за недостающий пирожок.
— Слышишь меня, Горбунок?
— А-а, — отозвался Горбунок, — се мыся.
Ящер нырнул в жидкую грязь, надеясь найти еще одиннадцать ящеров, достаточно толковых, чтобы научиться говорить и исполнять трюки, но не слишком, а то ведь могут и сообразить, что им придется по одному пирожку каждый день отдавать Горбунку в уплату за найденную работу.
Тессия держала перекладину, ожидая, пока отец, висящий на подколенках с вытянутыми руками, достигнет высшей точки раскачивания. Когда он взлетел — тело почти параллельно заросшей травой земле внизу, — она толкнула трапецию. Та качнулась вниз, прочертив в воздухе дугу, достигшую зенита в тот миг, когда отец достиг нижней точки своего маха, так что его тело оказалось перпендикулярно земле. Она представила себе, как выпускает гриф, группируется и, делая сальто, подлетает к отцу — его спина и руки изгибаются дугой, чтобы принять ее, — когда он достигнет средней точки наибольшего маха. Полет будет долгим, но для сальто-мортале в пять оборотов необходимо пространство. Легкий ветерок ласкал ей лицо, она увидела, как шевелятся листья на деревьях. Поймав перекладину, она рассчитала время и снова толкнула — пустую.
— Хорошо, — крикнул отец. — Выжди самого подходящего момента. Встречный ветер.
Тессия посмотрела вниз, и сетка, как всегда, показалась слишком маленькой. Но она ловила гимнастку каждый раз, когда та раньше пыталась открутить пять оборотов. Сетка была достаточно большой. Рядом с сеткой стояла ее мать Канта и улыбалась. Тессия помахала рукой и снова посмотрела на деревья. Ветки по-прежнему качались. На этот раз я сделаю это, подумала она, ловя перекладину и снова толкая ее. В душе гордость уверенности смешалась с болью. Когда она выполнит пять оборотов, аппаратура — тросы, трапеции, ловиторки, мачты и сетка — будут проданы за бесценок; они станут придорожными акробатами. Но, если у меня сейчас не получится, подумала она, трапеции останутся. Мы еще денек побудем воздушным гимнастами.
Ветер стих. Перекладина прилетела обратно.
— Подожди следующего раза, — крикнул отец.
Тессия поймала перекладину и толкнула снова. Забираясь на мостик, она поняла, что не сможет провалить трюк нарочно. Великий момент настал. И Канта, и Ведис знали это; Тессия знала это. Когда перекладина качнулась вверх, Тессия бросилась с мостика ей навстречу. Схватившись за прохладный гриф, она использовала свой вес, чтобы усилить мах — пятки над головой, она достигла высшей точки. Снижаясь, она направила ноги и тело вниз; ветер бил в лицо.
— Готов! — Голос отца донесся словно издалека.
Когда Тессия достигла высшей точки раскачивания, используя руки, чтобы выжать плечи повыше над перекладиной, странная тишина опустилась на безлюдную поляну. Зрители — насекомые, птицы, земляные зверьки остановились посмотреть, как золотая девочка в голубом с блестками трико летит вниз, вниз, вынося ноги вперед. В высшей точке маха она выпустила гриф, накручивая обороты: два, три, четыре и… пять! Она даже не заметила, как сильные руки отца обхватили ее запястья. Все кончилось. Она выполнила пять оборотов. Слезы подступили к глазам, когда она осмотрела в сияющее лицо отца.
— Ты сделала это, Тессия! Ты сделала это! — Ведис подтянул ее и поцеловал в лоб.