Научная йога. Демистификация

При этом индийские кудесники обычно изо всех сил старались окружить свою деятельность религиозными «ритуалами», призывая в свидетели богов и святых индуистского пантеона. Кроме того, согласно Ли Сигелу, исследователю индийских «чудес», многие недобросовестные религиозные деятели в Индии, включая йогов и свами , не устояли перед искушением заняться уличной магией в качестве способа заработка и нередко пытались выдать простые фокусы за «чудотворные свидетельства божественных сил».

Один индийский социолог как-то раз отправился в путешествие по азиатскому субконтиненту, переодевшись нищим монахом. За это время он сблизился с несколькими сотнями индуистских «святых», и более шести процентов из них сами признались ему в том, что выполняют фокусы и псевдойогические чудеса, к которым относятся и живые погребения. При этом похороненным заживо тайком проносили еду; кроме того, они могли покидать свою камеру через секретный лаз. В одном из таких случаев городские жители, к своему удивлению, обнаружили прогуливающегося по берегу реки йога, который на тот момент был заживо похоронен.

В 1896 году в Будапеште прошла Всемирная выставка в честь тысячелетнего юбилея города. Среди праздничных мероприятий были выступления двух индийских святых. Эти йоги, по слухам, умели впадать в глубокий транс, словно умирая, а потом возвращаться из мертвых.

Профессор Аурель фон Тёрёк, директор Антропологического музея в Будапеште, славился своими тщательными исследованиями черепов. Любовь к скрупулезности и свойственная людям науки подозрительность наложили отпечаток и на его внешний вид — он носил аккуратную бородку, маленькие очки.

Профессор приложил немало усилий, чтобы добиться аудиенции у йогов и сделать необходимые измерения. Йоги по очереди ложились в стеклянный гроб, входили в транс, а раз в неделю или две менялись местами — этот процесс всегда сопровождался очень торжественной церемонией и пением мантр. Восхищенная толпа, горожане, снующие туда-сюда, — все это нарушало покой, необходимый для серьезных исследований.

С некоторым раздражением в своем предварительном отчете фон Тёрёк отметил, что заниматься наукой в таких условиях нелегко. Однако он сделал неожиданное открытие, которое заставило его насторожиться: пристально изучив йогов, он не отметил никакого резкого снижения основных жизненных показателей.

Вскоре выяснилось, что подозрения фон Тёрёка были оправданны. Несколько скептиков спрятались в помещении, где находились йоги. Поздно ночью они с изумлением увидели, как крышка гроба поднялась, йог встал из гроба и принялся есть пирог, запивая его бутылкой молока!

Кудесника тут же схватили.

Однако ему и другому самозванцу удалось исчезнуть, подобно Гудини. Свой спектакль они приберегли для другого города и другого часа.

Как мы вскоре увидим, в ХХ веке к йоговским чудесам стали относиться еще более скептически. И в том же ХХ веке появилась всепоглощающая новая сила, которая перекроила йогу вдоль и поперек. Благодаря этой силе нелицеприятные аспекты йоги удалось скрыть, а научные исследования получили вполне законный ход. Это произвело настоящий прорыв в изучении йоги.

Этой силой было движение за независимость Индии. Оно возникло, когда национальная элита, десятилетиями копившая недовольство британским колониальным правлением, направила усилия на то, чтобы создать национальную идею, способную объединить массы, отвергнуть мысль о превосходстве Запада и сформировать общественное мнение, необходимое для изгнания ненавистных иностранцев. (Примерно в это же время похожая инициатива зародилась в Ирландии и принесла тот же результат.)

Всплеск индийского национализма привел к тому, что многочисленные политические объединения попытались модернизировать индуизм, вдохнуть в него новую жизнь и сделать его фундаментом индийской национальной идеи. Древний период индийской истории они рассматривали как эпоху культурного, религиозного и социального величия. Многие ученые сходятся во мнении, что их главной целью при этом была замена мифа о превосходстве белого человека мифом о национальном гении.

Йога, с ее древними корнями и мистическими устремлениями, должна была стать звездой этой новой программы. Однако репутация йоги на тот момент была подорвана. По правде говоря, йоги так низко упали в глазах своих соотечественников, что многие индусы воспринимали этих нечесаных бродяг как символ всего, чем так плох индуизм.

Поэтому эта практика нуждалась в кардинальных изменениях. И они не заставили себя ждать.

В октябре 1924 года Джаганнатх Г. Гун, которому тогда было 40 лет, открыл совершенно уникальное учреждение — ашрам, который раскинулся на обширной территории и был полностью посвящен научному изучению йоги. Ашрам Гуна находился на горном плато к югу от Бомбея, неподалеку от курортного городка со свежим, прохладным климатом, где жители побережья спасались от жары. Там, среди бескрайних зеленых холмов, Гун начал свое исследование, которое считается первым в мире крупным экспериментальным анализом йоги.

Для этих целей он построил лабораторию, оснастив ее новейшим оборудованием, нанял помощников и надел белый халат лаборанта. Он основал ежеквартальный альманах, «Йога Миманса» («миманса» на санскрите означает «глубокие раздумья», или «медитация»), и публиковал в нем результаты своих исследований. Он обустроил свой обширный ашрам таким образом, чтобы в нем хватило места всем многочисленным желающим, заинтересованным в йога-терапии и преподавании йоги; особенно здесь приветствовали молодежь, что было вполне в духе индийского национализма. Эти молодые люди, выпускники ашрама, заявил Гун, завуалированно намекая на борьбу Индии за независимость, «станут самоотверженными строителями своей нации».

В течение полувека Гун с миссионерским рвением руководил группами ученых, которые написали сотни новаторских работ. Его усилиями древняя дисциплина обрела новый облик, став практикой для поддержания здоровья и физической формы. О деятельности Гуна восторженно отзывались Ганди, Неру и множество других знаменитых представителей движения за независимость, а также прославленные гуру, благодаря которым новая йога обрела популярность во всем мире. В Гуне удивительным образом сочетались гордость и мужество, скромность и наивность.

«Он никогда не искал признания, — вспоминал о нем О. П. Тивари, секретарь ашрама. Мы разговаривали в его кабинете; за окном лил дождь. — Он никогда не стремился получить воздаяние за свои заслуги, не хотел, чтобы люди говорили, что он проделал великую работу».

Самое удивительное, что Гун, с головой окунувшийся в научные исследования, не был ни ученым, ни врачом. Его образование не выдерживало сравнения ни со степенями многоуважаемого фон Тёрёка, ни даже с квалификацией обычного врача Пола — он никогда не изучал естественные науки. Не было у него и денег. Единственное, чем он обладал в излишке, — это верой в движение за независимость.

Гун (1883–1966) вырос к северу от Бомбея, в провинции, ставшей очагом мятежа против британцев. Осиротев в 14 лет, он бросился в пучину националистической борьбы. Он зачитывался «Кесари» («лев»), популистской газетой, призывавшей поверженный народ бойкотировать британские товары, учиться и стремиться к само управлению. В молодости Гун решил посвятить себя борьбе за освобождение Индии и служению нации и религии, он принял обет целомудрия, отказался заводить семью и поклялся никогда не сотрудничать с британцами. Вместо британских тканей он носил кхади , домотканое полотно. Был период, когда он бродил по деревням и пел песни в традиционном индийском стиле, распространяя таким образом идеи, пропагандируемые «Кесари».

У Гуна появился шанс проявить себя, когда богатый индийский промышленник нанял его на должность преподавателя в одну из своих школ, администрация которой ратовала за независимость. Гун быстро продвинулся по карьерной лестнице. К 1920 году покровитель назначил его руководить небольшим колледжем. Но в 1923 году власти закрыли колледж, не оставив без внимания агитационную деятельность Гуна против британского правления, — и тот оказался на улице.