Зайнаб

К Шахрузат сватались самые богатые люди округа. Одних она презрительно осмеивала, другим в грубой форме отказывала, третьих не впускала даже в свой двор. Когда она изъявила желание выйти замуж за слепого музыканты, все потенциальные женихи были поражены ее решением. Они затаили на нее и на ее мужа обиду.

Шахрузат обожала своего мужа. Первым ребенком родила ему дочку и через каждые два года рожала по сыну. Даже тогда, когда Шахрузат родила восьмого ребенка, она не потеряла былую красоту. Многие мужчины до сих пор сохли по ней. Казалось, о ней страсти давно улеглись, время исцелило сердечные раны отвергнутых женихов, старое обросло мохом. Тем не менее, в один из ранних дней на рассвете у родника ее нашли задушенной. Кто совершил это страшное преступление, осталось нераскрытой тайной.

По обычаям гор Рустам похоронил жену. На пятьдесят второй день у него в сакле собрались родные и близкие. Рустам зарезал бычка, раздал милостыню, на ее могиле с приглашением сельской муллы, чтением молитвы установил надмогильную плиту.

Семья Рустама с потерей хозяйки, матери полностью осиротела. Рустама горе раздавило так, что ему больше не хотелось жить. Он заболел, слег в постель. Все заботы о больном и разбитом горем отце, семье легли на хрупкие плечи Зайнаб. Зайнаб перед трудностями не поникла головой, бессильно не опустила руки. Она своим характером, настырностью пошла в мать. Она бразды правления семьи взяла в свои руки, иначе в суровых условиях войны, голода отец, младшие братья бы не выжили. Зайнаб долго выхаживала отца, кормила с ложки. Ее труды, бессонные ночи, проведенные над ним, не прошли даром. Отец выздоровел, она подняла его на ноги.

Дочь преподнесла отцу суровый урок стойкости перед трудностями жизни. Он понял, только ежедневная борьба за жизнь сохранит его, а он свою семью от нищеты и разорения. И по настоянию дочери они взялись за свое ремесло.

Они стали бродячей музыкальной труппой. Они ходили из селения в селение, по вечерам у кунаков, приютивших их, в сельском клубе устраивали импровизированные музыкальные представления. Их известность, авторитет в округе изо дня в день становился выше и выше. В округе почти не было поющих и играющих на музыкальных инструментах людей. Поэтому в любом селении появление бродячей музыкальной труппы становилось большим событием. Их принимали как желанных гостей. За предоставленную музыкальную программу их кто одаривал деньгами, кто меркой муки, кто куском вяленого мяса. А правление колхоза по знаменательным и праздничным дням страны из склада выписывало полмешка, мешок зерна.

Слепому ашугу с дочерью больше всего нравилось собирать слушателей у себя в сакле. Сельчане тоже зимние вечера любили коротать у очага ашуга Рустама. Там душераздирающие песни Зайнаб, виртуозная игра слепого музыканта на чунгуре воспринимались по-особому. В эти суровые годы войны чунгур слепого ашуга, песни Зайнаб растапливали застывшие сердца сельчан, музыка объединяла, придавала им силы бороться и трудиться.

Чунгур в руках слепого музыканта, животрепещущие песни Зайнаб в сердцах сельчан творили чудеса.

«Я хочу быть Солнцем, чтобы согревать тебя в стужу», — пел чунгур.

«А я хочу быть Луной, открывающей тебе просторы ночи», — вторила ему Зайнаб.

«Я хочу быть Млечным путем, прокладывающим тебе дорогу к суженому», — звенел чунгур.

«А я хочу быть живительной каплей воды, утоляющей твою жажду в степи», — упоительным голосом пела Зайнаб.

«Я хочу быть ветром, отгоняющим от тебя грозовые тучи», — раздирал душу чунгур.

«А я хочу быть слезой, умирающей на твоих щеках», — с придыханием вторила Зайнаб.

«Я хочу быть алой розой, распускающейся на твоих губах», — упоительно звенел чунгур.

В своих песнях слепой ашуг и его дочка клеймили позором тайных врагов, распространяющих слухи о скором разгроме Красной Армии войсками Гитлера, сеющих раздор, панику среди темной части населения. Они бичевали дезертиров, уклонистов, бандитов, которые темными ночами как оборотни бродили по глухим лесам, прятались в пещерах, грабили колхозные амбары с хлебом, нападали и убивали активистов села, вели антисоветскую пропаганду.

Мужчины в саклю слепого ашуга приходили ни сколько слушать его виртуозную игру на чунгуре, сколько слушать чарующие песни его дочери, любоваться ее неземной красотой. Саклю слепого музыканта облюбовали и многие женщины, девушки села. Только они приходили ни сколько слушать песни Зайнаб, а столько ревниво следить за очарованными Зайнаб их мужьями, сужеными. Они боялись, как бы эта искусительница не совратила их мужчин! Соперницы не могла не признать красоту Зайнаб, ее чарующий голос, ее явное превосходство над ними. За это они Зайнаб боялись и ненавидели. Все соперницы Зайнаб в один голос говорили, что она своей дьявольской красотой не только похожа на мать, но и во многом ее превзошла. Они характером, невозмутимостью, непокорностью пошла в мать. Они в ней видели ту же гордячку и задиру.

В селах округа Зайнаб у всех была на слуху: на годекане у мужчин, на роднике у женщин. Она не оставляла их в покое даже по ночам во сне: она снилась многим джигитам, с ней беспрерывно состязались ее соперницы. К ней безразличными оставались только самые бесстрастные мужчины и слепые женщины.

Зайнаб была девушкой, похожей на молодую гладкую белоствольную березу. Она своим светлым, чуть продолговатым красивым лицом, огромными манящими глазами многих мужчин сводила с ума. Все в ней было необычно: величественная осанка, степенная походка, приводящая соперниц в исступление. У нее была небольшая, чуть удлиненная головка, гордо восседающая на лебединой шее. Прямой, высокий, выточенный, как из белоснежного мрамора, лоб придавал ей шарм загадочности и величественности. Разлет ровных лучистых бровей, огромные бездонные с магическим свечением глаза, спрятанные под длинными густыми ресницами, гладкие, кровь с молоком, щеки, выструганные рукой скульптура — все в ней говорило о породе и неповторимом великолепии. Самыми приметными у нее были миндалевидные глаза: одновременно манящие, светящие умом, пронзительные, ищущие, зовущие, колючие. В них одновременно сочеталась власть, страсть, нежность, недоверие, отчуждение. Они были жгучими, холодными одновременно. Эти глаза были замечательны тем, что в них всегда горела живая мысль; они, как звезды, неожиданно затухали и зажигались под вихрями мыслей и необузданных страстей. Из них жизнь била ключом. В них отражались влажные вихри горных вершин, дикая жгучесть прикаспийских степей, глубина морей, клекот водопадов.

О, эти миндалевидные глаза! Они мужчин сшибали с ног силой своего разума, глубиной внутренней страсти, делали их послушными, податливыми. Мужчина, оказавшийся в глубоком омуте этих глаз, навсегда становился их пленником. Чтобы не стать рабами этих чарующих глаз, чтобы не задохнуться в глубине их омутов, многие неженатые мужчины покидали родные места, уходили на фронт, уезжали в другие края. Куда бы они ни убегали от манящего взгляда этих глаза, он настигал их, разил своим внутренним огнем, лишал разума. Они в разлуке, не выдержав душевных мук, бросали вновь обжитые места, сломя голову торопились домой, чтобы еще раз окунуться в омуте этих глаз и навсегда погибнуть.

Ох, какие были эти миндалевидные глаза! В зависимости от света, места, настроения, состояния души они многократно меняли свой цвет. Они становились то чарующими, то печальными, то вызывающими, то манящими, то уничижительными!

А как Зайнаб поет! Так, как поет Зайнаб, не могла петь ни одна девушка на свете! Ее песни, своей силой, мощью, тембром, завораживающим голосом, могли поднять человека высоко к звездам, мерцающим на небосклоне. Они самого слабого мужчину могли делать смелым, у самого необузданного гордеца отнимать волю. Они могли мужчину заставлять одновременно смеяться и плакать. Небольшая упругая грудь, плоский живот, мощные длинные ноги с великолепными линиями, уходящими под низ живота, плавные движения тонкого изящного стана, тугие, как стальные жгуты, икры ног, великолепная поступь — все в ней поражало мужчин.