Хранители

– Почти как здесь.

Она лежала на ковре перед камином. Черные волосы в отсвете огня отливали бронзой.

– Точь-в-точь? Так не бывает. Должна быть какая-то разница.

– Очень небольшая. Например, вместо индейки там подают жареного дронта.

– Дронты давно вымерли. Я знаю. – надулась Сесили.

– Только не в Непале. – Роб отвечал лениво, его больше не пугали вопросы Сесили, он даже мог подразнить ее. – Они живут в крошечных долинах высоко-высоко в горах и едят лимоны и имбирь. Это придает их мясу восхитительный привкус.

– Ты меня разыгрываешь, – сказала она недоверчиво.

– Ничуть. А еще там живут Противные Снеговики.

– Ой! Я слышала про них. А почему – противные?

– Потому что, когда они приходят в гости, они почему-то сразу бегут к огню, тают и растекаются по ковру ледяной лужей. Как, по-твоему, это не противно?

Сесили вскочила и бросилась на него с кулачками. Роб, смеясь, защищался. Миссис Гиффорд наблюдала за их шумной возней несколько минут, ласково улыбаясь, потом сказала:

– Пора спать, моя дорогая.

– Ну, мамочка! Ведь Рождество.

– Поэтому тебе и разрешили так долго не ложиться. А теперь пора спать. Через десять минут я к тебе зайду.

Сесили, насупившись, попрощалась и пошла наверх. Из соседней комнаты доносилась тихая музыка – Майк играл на рояле. Мистер Гиффорд ушел в оранжерею – вероятно, пожелать своим карликовым деревцам спокойной ночи.

– Значит, вы с Майком уезжаете второго января? – спросила миссис Гиффорд.

Пенфолды прислали приглашение погостить у них несколько дней. Роб не горел желанием ехать, но из-за Майка был вынужден согласиться.

– Да, тетя Маргарет, – ответил он.

Очки делали ее взгляд строгим, но это было обманчивое впечатление, как и легкая резкость в голосе. Хотя Роб по-прежнему чувствовал порой неловкость в ее присутствии, он больше не боялся, что она решит отказаться от своего эксперимента и отошлет его в Урбанс. Он уже понял, что миссис Гиффорд не относилась к тем людям, кто легкомысленно берется за что-либо, а потом пасует перед первой же трудностью. Она обладала недюжинным умом и всегда смотрела вглубь проблемы.

– Дэниел Пенфолд учится в вашей школе?

– Учился, – ответил Роб. – Он уже закончил, осенью собирается поступать в Оксфорд.

Иголка миссис Гиффорд неустанно сновала по рукоделию.

– Что он за человек?

– Я его плохо знаю.

– Не так хорошо, как Майк?

– Я ведь проучился только один семестр, – осторожно сказал Роб.

– Я надеюсь, он неглуп?

Роб уже усвоил, что назвать человека умным в Графстве вовсе не означало польстить ему. Многие умные люди всячески скрывали это качество.

– Он получал оксфордскую стипендию.

– Да, – кивнула она. – Я слышала, что он умен.

Она замолчала, продолжая вышивать. Роб надеялся, что она больше не вернется к этому разговору. Говорить о Пенфолде с матерью Майка было неловко, и Роб обрадовался, когда миссис Гиффорд сменила тему:

– У тебя очень хороший табель, Роб.

– Спасибо, тетя Маргарет.

– Ты делаешь успехи. Жаль, что я не могу сказать того же о Майке.

Он не возразил.

– Его табель встревожил меня, – продолжала миссис Гиффорд. – Слишком много замечаний типа «способен на большее» и «учится без прилежания». То же самое – в спорте. «Подавал большие надежды, но не оправдал их. Полностью утратил интерес к занятиям», – так, кажется, написал тренер.

– Он ведь болел весной, – сказал Роб.

– Прошел почти год.

И снова Роб не возразил ей. Он боялся сказать что-нибудь лишнее.

– Теперь эта поездка к Пенфолдам. Мы едва знакомы с ними, но то, что я слышала о старшем мальчике, меня тревожит. Его армейские заслуги были, мягко говоря… не вполне удовлетворительны. Он подал в отставку, но, как мне кажется, не по своей воле.

Роб поднял глаза и встретился с ее взглядом.

– Поверь, Роб, я никогда не стала бы говорить с тобой об этом. – Она не лгала. Сплетни в Графстве были делом обычным, но миссис Гиффорд никогда не повторяла чужих пересудов. – Просто, я уверена, что ты захочешь помочь Майку чем только сможешь.

Она не сказала: «вспомни, что он сделал для тебя», но ей и не нужно было этого говорить. Роб чувствовал, как его засасывает сила ее личности. Он уже готов был рассказать ей все: о Майке, о Пенфолде и об их революционных планах. Но «истинный джентльмен не способен на предательство» – он мог напомнить миссис Гиффорд ее же слова. Не Майк, а страх предстать в ее глазах презренным фискалом, остановил его.

– Оставим пока этот разговор, – сказала она. – Я знаю, ты всегда поможешь Майку, если он будет в этом нуждаться. Надеюсь, вы хорошо проведете время у Пенфолдов. Помни, чему я тебя учила. Будь внимателен к хозяевам дома и не забывай о чаевых прислуге. А сейчас я пойду к Сесили. После таких праздников она обычно долго не может успокоиться.

Когда она выходила из комнаты, Роб встал. Так было принято. Он не сел и после, глядя на огонь в камине и прислушиваясь к тихим звукам рояля. Что было лишь традицией, а что истинно? С легкостью ориентироваться в этом лабиринте могли только те, кто родился и вырос здесь. Как Майк. Но он непременно научится. Он принял решение и не собирался отступаться от него.

Снаружи дом Пенфолдов выглядел вполне заурядно и традиционно. Выстроенный в симметричном грегорианском стиле, он был меньше и компактнее, чем дом Гиффордов. Внутри контраст был иного рода. В убранстве дома чувствовался едва уловимый налет беспорядка, словно все вещи находились не на своих местах. Неряшливо одетые слуги выполняли свои обязанности плохо и с ленцой. в первое же утро чай в спальню был подан холодным, а когда Роб увидел свои «чищеные» ботинки, он понял, что придется браться за щетку самому.

Маленький толстячок мистер Пенфолд, внешне – полная противоположность мистеру Гиффорду, также держался в стороне от домашних забот и также имел увлечение, которое превратилось у него в навязчивую идею. Мистер Пенфолд мастерил часы. Весь дом был наводнен его творениями. В комнате Роба уже стояли двое часов; и пока они с Майком гостили у Пенфолдов, мистер Пенфолд сделал еще одни и с гордостью поставил их в гостиной. Странной конструкции часы венчали мачту галеона, который продирался сквозь штормовые волны раскрашенного деревянного моря. При взгляде на этот шедевр Роб чувствовал легкую тошноту.

Миссис Пенфолд даже отдаленно не напоминала миссис Гиффорд. Как и муж, маленькая и пухленькая, она была еще и страшная неумеха. Все ее участие в домашних делах ограничивалось странными приступами тихой паники, когда что-нибудь не ладилось. Впрочем, между этими короткими паузами ее дрожащий от волнения голосок звучал почти беспрестанно. Говорила она чаще всего ни о чем.

Дом кое-как держался на дочери Пенфолдов Лилиан, тридцати с лишним лет, все еще незамужней. У нее было вытянутое болезненно-желтоватое лицо с темными, близко посаженными глазами, хмуро глядящими из-под густых бровей. Говорила она резким сварливым голосом и всегда – или жаловалась, или бранилась. Жаловалась на нерадивых слуг и бранила тех же слуг. Насколько можно было судить, это ничуть не помогало. Еда подавалась с опозданием, едва теплая и скверно приготовленная.

Дэниел Пенфолд при близком знакомстве, да и в сравнении со своими домочадцами, оказался более приятным. Держался он неуверенно, с обезоруживающей застенчивостью. Как подозревал Роб, виной тому был его брат Роджер, офицер в отставке, лет тридцати. Как и сестра, он мрачно взирал на мир, но его недовольство выражалось в более резкой манере. Дэниел явно находился под большим влиянием брата. У Роджера были холодные серые глаза и правильные, хотя и резковатые черты лица. Когда он волновался, уголок его рта чуть подергивался.

Как-то за обедом Майк спросил его о войне в Китае, и Роджер разразился целой тирадой, позабыв о еде. Ковыряя вилкой непрожаренное мясо с комковатым картофельным пюре и переваренной капустой, Роб хорошо понимал, почему аппетит Роджера переключился на разговор, но сам не участвовал в споре. По словам Роджера Пенфолда, эта война могла закончиться не один десяток лет назад.