Страница 40 из 97
Ассимиляция, то есть перевод африканца из категории «нецивилизованных» в категорию «цивилизованных», требовала, чтобы он удовлетворял следующим условиям: умел читать, писать и говорить по-португальски; исповедовал христианство, получал достаточный доход, чтобы обеспечить себя и свою семью, обладал хорошим характером, вел «португальский образ жизни», не уклонялся от воинской повинности и не являлся дезертиром.
Естественно, что эти условия практически были невыполнимы для коренных жителей, 99% которых составляли неграмотные и заработная плата которых была слишком низка, чтобы позволить им жить «по-португальски».
Главная причина крайней малочисленности «ассимиладуш» в Анголе в середине XX в. состояла в том, что лишь ничтожное число африканцев имело доступ к институтам, которые могли приобщить их к португальской «цивилизации». Португальский исследователь Д.А. Маскареньяш Ароука писал, что ассимиляция требовала, чтобы африканец имел такие привычки, квалификацию и т.д., которые могли быть приобретены лишь после того, как он уже становился «ассимиладу».
К тому же обычно решение о том, может или нет какое-то лицо быть квалифицировано как «ассимиладу», произвольно принималось местными администраторами, чаще всего «шефес ду пошту». Эти последние были в то же время ответственными за поставку в качестве рабочей силы «законтрактованных» рабочих. Поэтому они часто отрицали статус «ассимиладуш» даже за «квалифицированными» африканцами, чтобы сохранить их в числе потенциальных «контратадуш» (лиц, вербуемых по контракту). Число африканцев, имевших необходимые данные для получения статуса «ассимиладу», возможно, вдвое-втрое превышало официальное число африканцев, юридически рассматриваемых властями как «цивилизованные».
Лидеры «нового государства» единодушно считали, что процесс ассимиляции займет столетия. Первый министр колоний «нового государства» Арминду Монтейро предупреждал первую конференцию колониальных губернаторов в июне 1933 г.: «Мы не считаем, что возможен быстрый переход от их африканских суеверий к нашей цивилизации. Для того чтобы мы достигли ступени, на которой мы сейчас находимся, сотни предшествующих поколений боролись, страдали и непрерывно исследовали сокровенные тайны источника жизни. Невозможно, чтобы они перескочили одним прыжком эту многовековую дистанцию».
«Ассимиладуш» были в основном выходцами из мулатской интеллигенции. Реже это были африканцы, получившие такой статус. «Ассимиладуш» пользовались правами португальского гражданства и имели ряд связанных с этим привилегий: могли беспрепятственно передвигаться по стране, не платили подушный налог, освобождались от принудительных работ и т.п. Такие люди имели больший доступ к образованию и потому в большей степени впитывали в себя европейскую культуру. Однако и они испытывали на себе расовую дискриминацию: при поступлении на работу, в учебное заведение, при повышении в должности предпочтение всегда отдавалось европейцам.
Какова же могла быть в подобных условиях социальная функция этого социального слоя, созданного колонизаторами, каково могло быть их отношение к колониальному строю? Отвечая на этот вопрос, С. Клингтон пишет: «Их реакция на то, что колониальная власть все обещала и ничего не дала (в смысле удовлетворения их личных и социальных потребностей), проявилась также как “великий отказ”, характеризующий степень антиколониалистского сопротивления: в итоге — восстание против принятия ценностей, навязанных цивилизацией колониальной державы на уровне экономических и культурных структур».
Именно этим объясняется, почему из среды «ассимиладуш» вышли многие видные деятели национально-освободительного движения. Как отмечалось в памфлете, изданном ангольскими патриотами в Алжире в 1969 г., политика ассимиляции в португальских колониях, по существу, провалилась, «так как “ассимиладуш” были первыми, кто заложил теоретические и практические основы борьбы за национальное освобождение».
С «индиженаш» португальские власти обращались как с категорией людей, не имевших прав португальского гражданства. Они подвергались расовой дискриминации, принудительному труду и произвольному налогообложению. Сохранилось много свидетельств существования бесчеловечных форм расовой дискриминации в португальских колониях. Приведем для примера отрывки из уже упомянутых воспоминаний К.М. Перейры, относящихся к 1961 г.: «В кафе было три туалета. На дверях были надписи: “Для дам”, “Для господ”, “Для индиженаш”… После прибытия я услышал первое португальское слово на ангольской земле. Это было ни больше ни меньше как слово “пес”, которое мне потом часто приходилось слышать в течение двух лет. Разгружали ящики. Один пузатый белый, подгоняя черного докера, крикнул: “Эй ты, пес, неси осторожнее!” Я навсегда запомнил этот первый цветной “слайд” на улицах Луанды».
Если целью португальской колониальной политики официальное законодательство считало ассимиляцию туземцев, то средством достижения этой цели объявлялся «направляемый», то есть принудительный, труд.
«Если мы хотим выполнить свою колонизационную миссию, мы должны внушить чернокожему мысль о необходимости трудиться и освободиться от своей лени и развращенности», — писал министр колоний В. Машадо. Хотя законодательство формально запрещало использование принудительного труда для частных предприятий, фактически оно широко применялось. Хозяев обслуживали «вербовщики», которые поставляли за определенную сумму необходимое им число рабочих.
Принудительное изъятие рабочей силы осуществлялось португальскими колонизаторами в исключительно широких масштабах. Каждый год только на сельскохозяйственные, горные и строительные работы в Анголе колониальные власти вербовали 250 000 рабочих. Общее число лиц, привлекавшихся к принудительному труду в Анголе, в 1957 г. составляло не менее 300 000.
Широкое распространение принудительного труда в португальских колониях было обусловлено рядом факторов экономического характера. Главный из них состоял в том, что на этих территориях никогда не было земельного голода. Ввиду слабой демографической концентрации, изобилия плодородных земель, дающих хорошие урожаи даже при низком уровне агрокультуры, африканец располагал существенным средством производства — землей. Будучи занято в натуральном секторе и лишь самым поверхностным образом вовлечено в сферу товарно-денежных отношений, большинство населения не испытывало экономической потребности продавать свою рабочую силу.
Чтобы заставить африканца работать на плантациях европейцев в обмен на крайне низкую оплату, было только одно средство внеэкономического принуждения — насилие. По словам А. Каштру, «использование силы являлось результатом невозможности отделить туземного производителя от его средств производства». Это своеобразие экономической ситуации внесло свою специфику в функционирование административного аппарата. «Поэтому, — писал российский исследователь В.Л. Шейнис, — внеэкономическое воздействие государства на формирование армии труда в португальских колониях выразилось главным образом не в единовременном акте экспроприации (или серии таких актов), не в косвенной форме денежного налога, а в наиболее прямой и непосредственной роли поставщика рабочей силы. Эта деятельность с начала XX в. стала одной из главных функций колониальной администрации»{34}.
Особенно широко применялась система принудительного труда в Мозамбике. В этой колонии каждый здоровый мужчина, если он не был землевладельцем и не мог доказать, что трудится на собственной земле, ежегодно привлекался к шестимесячной трудовой повинности. Заработная плата, которую получали в это время африканцы, была в 10 раз ниже, чем у белых. Во многих секторах хозяйства Анголы использовались «законтрактованные» рабочие. Португальские власти зачастую использовали полную зависимость от них африканского населения для принудительной вербовки рабочей силы, не утруждая себя при этом даже подыскиванием убедительных доводов.