Страница 2 из 97
Однако все мольбы сына о новой экспедиции разбивались о непоколебимую скалу отказа его упрямого отца. Смерть Жуана I (1433) и вступление на престол его честолюбивого сына Дуарти I (1433—1438) пробудили надежды Энрики. Но все его аргументы вновь разбиваются о глухую стену скептицизма осторожного брата, которого поддерживает младший брат Педру.
«Предположим, — говорил Дуарти I, — что вы захватите Танжер, Алькасерсегир, Арсилу. Хотел бы я знать, что вы с ними будете делать? Заселить их, имея такое бедное людьми королевство, как наше, невозможно. Если вы захотите уподобиться тому, кто меняет хороший плащ на плохой капюшон, то вы наверняка потеряете Португалию и не приобретете Африку». «Можно себе представить, — пишет О. Мартинш, — отчаяние дона Энрики перед этим пассивным сопротивлением. К отцу он питал большое уважение и принимал в расчет его возраст, который давал ему великую надежду на скорые перемены. Но теперь! И это в самом начале нового царствования! Получить отказ от брата, о слабоволии которого знали все! Такое ослепление и упрямство выводили его из себя. Королевство бедное и маленькое? Так он как раз и хочет превратить его в большое и богатое!»{4}
Энрики знал, что инфант Педру имел влияние на короля, но он также учитывал, что еще большее влияние на Дуарти оказывала его властная супруга королева Леонор, недолюбливавшая шурина Педру. Зная, что королева не упустит случая насолить Педру, Энрики посвятил ее в свои планы и приобрел в ее лице могучего союзника. 18 сентября 1436 г. родилась инфанта Катарина, и королева воспользовалась радостью супруга, чтобы вырвать у него согласие на экспедицию в Марокко.
Сказав «да», король заручился, однако, обещанием Энрики, что он будет в точности следовать королевским инструкциям.
Муза истории Клио часто предлагает сценарии, до которых не додумаются писатели с самым богатым воображением. Неслучайно в Средние века музу истории Клио изображали стоящей рядом с музой трагедии Мельпоменой. То, что эти две подружки задумали сделать с Генрихом Мореплавателем и его братьями, обернулось такой трагикомедией, рядом с которой Шекспир отдыхает. 27 августа 1437 г. большой флот двинулся к Сеуте. Главнокомандующим был принц Энрики. От Сеуты Энрики во главе большого войска направился к Танжеру. Попытки его заместителей и брата Фернанду отговорить его от штурма Танжера ни к чему не привели. На возражения, что его войско слишком мало, чтобы взять Танжер, он отвечал: «Ну и что из того, что людей мало. Зато на это есть воля Божья. Даже если бы было еще меньше, я бы все равно двинулся вперед». Судьба была немилосердна к Энрики и, видимо, решила проверить его на прочность. Когда он начал штурм крепости, на помощь осажденным стали прибывать свежие подкрепления. Со всех концов Магриба на подмогу Танжеру спешили вооруженные отряды. В конце концов принц Энрики, окруженный многочисленным войском марокканского правителя Абу Закария Яхья аль-Ваттаси, вынужден был сдаться со всем своим войском на милость победителя.
Португальские историки, как правило, или вовсе умалчивают, или сквозь зубы скороговоркой упоминают об экспедиции в Танжер не только потому, что она закончилась позорным поражением и сдачей в плен всей португальской армии, но главным образом из-за того, что с нею связаны пикантные обстоятельства, не оставляющие камня на камне от легенды о Генрихе Мореплавателе как об одной из «величайших и благороднейших личностей португальской истории». Досадная для его биографов в этой истории деталь состоит в том, что, сдавшись со всей армией в плен марокканцам, он вступил с ними в переговоры, добиваясь прежде всего собственного освобождения. Марокканцы потребовали возвращения им Сеуты. Энрики принял это условие, отдав в качестве заложника своего брата инфанта Фернанду, и был освобожден. Уезжая, Энрики заверил брата, что убедит короля вернуть Сеуту. Однако по прибытии в Португалию он тут же «забыл» свои обещания и стал рьяно выступать против возвращения Сеуты. По свидетельству современников, «Энрики, освободившись и оставив в плену дона Фернанду, был в числе первых, кто стал говорить, что сохранить Сеуту важнее, чем освободить брата».
Трагическое известие о разгроме армии Энрики и о сопровождающих его печальных обстоятельствах вызвало небывалую панику в королевском дворце в Лиссабоне. Король Дуарти срочно созвал кортесы (парламент) в январе 1438 г. Он спросил у кортесов совета: как ему следует поступить — должен ли он вернуть маврам Сеуту и этим спасти жизнь инфанта и выполнить обещание, данное Энрики? Или же не возвращать Сеуту и тем самым обречь дона Фернанду на мучительную смерть и погубить взятую в плен португальскую армию? Было зачитано письмо инфанта Фернанду, в котором он умолял вызволить его из неволи, вернув маврам Сеуту. На кортесах мнения разделились, поставив короля в трудное положение. Одни члены кортесов считали, что следует выполнить условия договоренности с маврами, вернуть Сеуту и спасти принца. Договоры подписываются, чтобы их выполнять, утверждали они. Кроме того, возвратив Сеуту, мы спасем не только инфанта, но и тысячи наших солдат, также томящихся в неволе. Как можно нарушить договор, под которым стоит подпись инфанта Энрики? Как можно так быстро забыть о трагедии тысяч наших воинов, оказавшихся жертвами чужих ошибок? Однако многие другие члены кортесов придерживались противоположного мнения. Они заявили, что вовсе не обязательно выполнять договор, который был навязан силой, что возвращение Сеуты было бы плохой услугой Богу, королевству и королю. Потеряв Сеуту, Португалия поощрит амбиции Кастилии, а в сложившейся обстановке та даже может попытаться прибрать Марокко к своим рукам.
Какой моральной пыткой для короля Дуарти была необходимость выслушивать все эти противоречивые мнения! Перед ним стояла поистине шекспировская по своему трагизму альтернатива: потерять брата из-за любви к Сеуте или потерять Сеуту из-за любви к брату? Две возможности, две судьбы, как два конца мертвой петли, сжимали ему горло. Надо было делать судьбоносный выбор: разум отдавал предпочтение долгу перед страной, а сердце — зову крови и любви к брату.
Выслушав все взаимоисключающие мнения, слабовольный король Дуарти не смог принять никакого решения и написал письма папе и христианским королям, прося у них совета. На это они ответили, по свидетельству хрониста Р. Де Пина, «сладкими и обтекаемыми словами»: «Просим Бога сжалиться над добрым принцем и восхваляем явленный им пример святости и благочестия»{5}.
Между тем израненное сердце дона Дуарти разрывалось между любовью к брату и государственным долгом. Когда он заболел оспой, эпидемия которой свирепствовала тогда в пиренейских королевствах, его подточенное ужасными переживаниями здоровье не смогло пересилить болезнь, и он умер в сентябре 1438 г. Дон Дуарти не нашел в себе мужества выполнить договор и оставил эту головную боль преемнику. После шестилетнего плена, проведенного в чудовищно тяжелых, нечеловеческих условиях, дон Фернанду умер в Фесе в 1443 г.
Вся католическая Европа чтила его как христианского мученика, отдавшего жизнь за «святую веру», а церковь причислила его к лику святых{6}.
Обуреваемый жаждой мести, португальский король Аффонсу V в ответ на призыв папы, который после взятия турками Константинополя (1453) объявил новый крестовый поход против неверных, собрал могучее войско, насчитывавшее 24 000 солдат. Лично возглавив экспедицию и взяв с собой сына принца Жуана, Аффонсу V повел к берегам Марокко армаду, в которой, по свидетельству хронистов, насчитывалось 400 судов (Жюльен Ш.А. приводит цифру в 477 судов, на которых было 30 000 солдат).
Этот сверхмощный по тем временам флот внезапно появился в гавани Арсилы 20 августа 1471 г. Войска высадились севернее реки Дульсе и подвергли крепость штурму. С помощью бомбард им удалось пробить бреши в крепостных стенах и ворваться в город. Осажденные, проявлявшие чудеса мужества и стойкости, понимая бесполезность сопротивления, выбросили белый флаг и послали парламентеров, чтобы узнать у португальцев их условия сдачи, но те отклонили предложение о сдаче и начали обычную в таких случаях кровавую резню, не щадя ни детей, ни стариков, ни женщин. Беззащитное население и гарнизон искали убежище в мечетях. Там они дорого продали свои жизни, убив много португальцев. В числе убитых был и принц Жуан. Португальцы в свою очередь уничтожили 2000 и угнали в неволю 5000 арабов. В числе последних были две жены и сын имама Мухаммеда аш-Шейха. Сам имам в это время осаждал Фес и не предвидел эту внезапную атаку португальцев на Арсилу. Что он должен был делать в этой сложной ситуации? Пойти на помощь осажденной Арсиле для него было равнозначно потере престола, поскольку не было шансов победить столь могущественного врага, который владел в Марокко уже тремя крепостями. Был ли смысл отвоевывать Арсилу, если христиане в любом случае остались бы хозяевами Сеуты и Алкасерсегира? Конечно, это произвело бы большое психологическое воздействие на народ Марокко и помогло бы ему укрепиться на престоле, но сумеет ли он отобрать Арсилу у португальцев? Это было весьма сомнительно. Все попытки отвоевать у португальцев Сеуту и Алкасерсегир неизменно терпели неудачу. Если португальцы захватывали какой-то город, выбить их оттуда было невозможно. А потеря арабами Арсилы и Феса означала бы окончательное и полное поражение.