Страница 147 из 254
Московский горком комсомола в сентябре 1934 г. также находил «совершенно неудовлетворительным» выполнение решений по качеству на некоторых шахтах. Общественные инспекторы по качеству и «легкая кавалерия» резко снизили свою активность и эффективность. Комсомольские организации на шахтах № 15-17 и № 19-20 получили указание провести рейды «легкой кавалерии» и сместить негодных общественных инспекторов. Комсомольцев призвали к «решительной борьбе с бракоделами». Они должны были организовать на шахтах выставки с примерами плохой работы и сделать отметку в книжке ударника, если тот работал с упущениями{2355}. Бездеятельность общественных инспекторов одновременно клеймил и «Ударник Метростроя»: на шахте 19-20 они не предприняли ровным счетом ничего, на шахте 15-17 имелось всего лишь 2 или 3 инспектора. Комсомольский секретарь шахты пребывал в опасном заблуждении, что с качеством у него все в порядке{2356}.
Эти явления отнюдь не были частными случаями. Движение общественных инспекторов по качеству после короткого подъема в августе-сентябре 1934 г. резко пошло на спад. Все меньше комсомольцев и ударников брались за это задание, а оставшиеся инспекторы ограничивались фиксацией недоделок. Для активизации инспекторов от них потребовали не реже двух раз в месяц выступать с отчетом на комсомольском или профсоюзном собрании, а каждые 10 дней подавать начальнику шахты доклад с результатами обследования{2357}.
Начальника 8-й дистанции в конце сентября партком предупредил, что его поведение будет расценено как сознательный отказ от выполнения решений МК, если он тотчас не позаботится о соблюдении предписаний по качеству работ. Сменный инженер, три десятника и целый ряд бригадиров шахты были уволены{2358}. Месяц спустя Климов обнаружил на 8-й дистанции глубокие и широкие трещины в бетоне. Московский горком партии вынес начальнику дистанции строгий выговор и пригрозил ему увольнением и отдачей под суд{2359}.
Когда бетонные и изолировочные работы были завершены, оказалось, что усилия по улучшению качества принесли весьма ограниченный успех. Требования тщательной работы и вызванная сжатыми сроками «штурмовщина» совсем не сочетались друг с другом. Хотя в начале февраля 1935 г. строительство метрополитена было завершено, но срок сдачи его в эксплуатацию переносился еще дважды, поскольку понадобились обширные доработки. Для их завершения Каганович первоначально установил 18 февраля 1935 г.{2360} Политбюро сдвинуло еще на месяц срок пуска метро, запланированный ранее на начало февраля 1935 г. К новой дате высокая правительственная комиссия должна была проверить выполненную Метростроем работу и принять готовые сооружения{2361}.
Эта комиссия признала постройку тоннелей в целом удовлетворительной, а качество бетона хорошим. Железобетонное покрытие, обеспечивавшее гидроизоляцию извне, в ряде мест оказалось существенно тоньше, чем предусматривалось, но этот недостаток компенсировался более прочной маркой бетона. Гидроизоляция местами была неплотной, поскольку или уложена была непрофессионально, или повреждена при монтаже электрооборудования, так что вода поступала в тоннель. В некоторых местах вагоны поезда касались стен тоннеля, поскольку при бетонировании не были выдержаны точные параметры{2362}.
Представленные 5 марта 1935 г. результаты обследования правительственной комиссии побудили Политбюро повторно отсрочить прием метрополитена в эксплуатацию. Недоделки надлежало устранить до 15 апреля 1935 г. Правительственной комиссии было поручено до 25 апреля 1935 г. окончательно принять работы и провести пробный пуск с полной нагрузкой всех систем{2363}. 26 апреля 1935 г. смогли, наконец, назначить окончательную дату открытия метро — 15 мая 1935 г.{2364}
8. Эффективность механизма реализации власти и системы контроля
На примере кампании по повышению качества работ становится очевидно, что даже вмешательство могущественных партийных инстанций и согласованные действия служб контроля не всегда и не везде приносили желанный успех. Принять постановление и реально устранить недостатки или провести в жизнь принятые меры было совсем не одно и тоже, и не только в ходе кампании борьбы за качество. Вопрос об эффективности описанных механизмов реализации власти и политического контроля имеет всеобщее значение, и одновременно на него трудно ответить, поскольку источники по этой проблеме скорее воспроизводят конкурирующие дискурсы, чем отражают реальность.
Стенограммы бесед с метростроевцами создают впечатление жесткой командной системы, которая, преодолев первоначальные трудности, в 1934 г. в принципе эффективно контролировала все сферы строительства. Партийные секретари описывали свою деятельность как историю успеха, не забыв упомянуть, в каком плачевном состоянии они приняли организацию от предшественников. Они докладывали об «оперативном руководстве», о собраниях, на которых рабочие в массовом порядке «принимали на себя конкретные обязательства», о своей работе с отдельными коммунистами и как им удавалось перевоспитать «отсталые элементы». Комсомольцы исходя из того, что до их прибытия на стройку план в основе своей не выполнялся, описывали, какими методами они заставили остальных рабочих трудиться быстрее и лучше и какую впечатляющую активность проявляли комсомольские ячейки и отдельные члены их организации.
Прямо противоположный дискурс звучит в материалах совещаний парткома при руководстве Метростроя или в докладах комиссии по качеству: акцент здесь делается не на успехах, а на неэффективности всего того, что было сделано ранее. Если речь шла о том, чтобы настроить собственный партийный и административный аппарат на устранение серьезных упущений, было не принято ссылаться на частные достижения. На передний план гораздо чаще выдвигалось все негативное, «конкретность», «заостренность» или «оперативность» принятых мер оценивали критически, ссылаясь на то, что план не был выполнен, качество произведенных работ являлось низким, а производительность и организация труда — неудовлетворительными.
Поверх обоих этих дискурсов возвышался еще один, который их обосновывал и одновременно ограничивал, а именно культивируемый пропагандой дискурс о принципиальном превосходстве большевистских методов и большевистских темпов, об исторической победе социализма в борьбе с противостоящими ему препятствиями, о необходимости повсюду разоблачать и обезвреживать затаившихся классовых врагов[263].
Скрытую за этими дискурсами реальность можно восстановить лишь частично. Судить по комсомольским рапортам об абсолютной эффективности реализации власти и контроля столь же недопустимо, как и принимать за чистую монету постоянные сетования по поводу низких темпов или саботажа решений партии классовыми врагами. В целом суждения о действенности механизма власти и контроля должны оставаться относительными, поскольку зависят от того, с чем сравнивать эту эффективность.
Эта относительность начинается уже с понятия «большевистские темпы». Один американский инженер, работавший в Москве в 1932-1934 гг., называл бессмыслицей официальный тезис советской пропаганды о «лихорадочных темпах труда», рассчитанный на туристов и западных корреспондентов: «Большевистский темп, в целом, является одним из самых медленных в мире, сравнимым с темпами в Мексике, Китае и Индии». Низкий темп является одной из основных причин малой производительности труда{2365}. На Метрострое, напротив, в 1934 г. были установлены столь жесткие строки завершения строительства тоннелей, что «большевистский темп» действительно был головокружительным, и сетования по поводу «замедленности» следует рассматривать на этом фоне.
263
«Героический коллектив этой шахты своей работой показал, что нет тех трудностей, которых нельзя было бы преодолеть революционной волей и большевистской настойчивостью», — говорилось, например, в одном из приказов Ротерта от 26 августа 1932 г., в котором он выражал благодарность рабочим шахты 22 за то, что они на два дня раньше срока прошли слои плывуна. За три недели до этого Ротерт характеризовал темп строительства как «убогий», упрекал шахты в недостатке дисциплины и установил срок окончания работ (Ротерт. Приказы 158 от 7 августа 1932 г., 169 от 26 августа 1932 г. // ЦАГМ. Ф. 665. Оп. 1. Д. 9. Л. 204, 218).