Страница 8 из 19
– Дорогой Томс, с моими руками все в порядке.
– О, простите.
– Вам не за что извиняться. – Сэр Джон снял халат и шапочку и, расчесав волосы, внезапно добавил: – Вы правы: я оперировал без удовольствия.
Томс добродушно усмехнулся и с сочувствием по-смотрел на хирурга.
Открылась дверь, и вошел доктор Робертс.
– Я хотел сообщить, сэр Джон, – начал он. – Состояние больного вызывает опасение. Инъекция камфары немного исправила ситуацию, однако пульс по-прежнему неудовлетворительный. – Анестезиолог беспокойно переводил взгляд с одного хирурга на другого и протирал очки. – Признаюсь, я обеспокоен. Тем более что случай такой ответственный.
– Все случаи ответственны, – заметил Филиппс.
– Разумеется, сэр Джон. Наверное, я волнуюсь, оттого что наш пациент настолько знаменит.
– Вы, Робертс, шпарите прямо по своим книгам! – рассмеялся Томс.
Анестезиолог с сомнением посмотрел на коротышку.
– И тем не менее я встревожен.
– Сейчас зайду посмотрю, – произнес Филиппс. – Разделяю ваше волнение. Томс, пойдемте с нами.
– Одну минуту, сэр.
– В его состоянии наблюдается нечто такое, что не вполне ожидалось, – объяснил Робертс и стал перечислять детали.
Хирург внимательно слушал. Томс довольно оглядывал себя в зеркале.
– Я готов. – Он повернулся к Робертсу и весело заметил: – Какой у вас чудной старый стетоскоп!
Тот с гордостью посмотрел на трубку – старомодный инструмент с прямой рукояткой, отмеченный насечками через каждую четверть окружности.
– Не променяю на самый новейший и лучший, какой имеется в продаже, мистер Томс.
– Знаете, похож на те старинные счетные палочки, на которых насечки означали долги. Для чего служат эти бороздки?
Робертс, смутившись, поднял голову и неодобрительно посмотрел на хирурга.
– Боюсь, вы сочтете меня слишком тщеславным.
– Ладно вам, колитесь, – не унимался Томс. – Что вы на нем считаете: количество загубленных душ или пациентов из миллионеров?
– О нет. Хотя, в сущности, он действительно счетная палочка. Здесь отмечено число больных серьезными сердечными недугами, которым я успешно сделал анестезию.
Томс разразился хохотом, и Робертс покраснел как школьник.
– Вы готовы? – холодно осведомился Филиппс.
Все трое вышли.
В операционной старшая сестра Мэриголд, сестра Бэнкс и еще одна сестра, явившаяся к ним на подмену, убирали помещение и готовились к очередной операции – бронхоскопии, которую должен был выполнить специалист по гортани.
– Две срочные операции за один вечер, – со значительным видом заметила старшая сестра. – На нас большой спрос. Сколько времени?
– Шесть тридцать пять, – ответила Бэнкс.
– Что приключилось с Харден? – спросила та, что явилась на подмогу.
– Понятия не имею, – отрезала Мэриголд.
– Зато я имею, – мрачно вставила Бэнкс.
Старшая сестра бросила на нее взгляд, в котором любопытство боролось с чувством собственного достоинства. Достоинство победило. Зато «подмена» подобной ущербностью не страдала.
– Колись, Бэнкс, – оживилась она. – Почему Харден упала в обморок?
– Потому что знала больного.
– Что? Знала Дерека О’Каллагана? Харден?
– Именно. Их родители жили по соседству в Дорсете. – Бэнкс попыталась изобразить выговор, с каким, в ее представлении, изъясняются богатые землевладельцы: – Ты что, не знала?
Старшая сестра напустила на себя чопорный вид.
– Медсестра Харден происходит из очень хорошей семьи, – наставительно объяснила она посланной на помощь.
– Прямо жуть берет, какой хорошей, – зло рассмеялась Бэнкс. – Так вот, наша Джейн знала этого О’Каллагана. Месяц назад я сказала, что он самый беспринципный из всех тори, а она и не подумала поддержать меня. А потом рассказала…
– Спасибо, сестра Бэнкс! – оборвала ее Мэриголд. – Довольно. Операционная не место для политических дискуссий. У нас, кажется, все готово, и мне необходимо перемолвиться словом с врачом. – И она энергичным шагом удалилась.
– Ты смелая, Бэнкс, – заметила «подмена». – Так отзываться о сэре Дереке! На фотографиях он очень даже ничего.
– Полагаешь, если у него физиономия, как у Конрада Фейдта, то он подходит на роль народного лидера и может заниматься законотворчеством? Типичная буржуазная невежественность и глупость. Ну ничего: судя по всему, он последний из подобных особей и уйдет первым, когда наступит рассвет.
– Ты о чем?
– Знаю, о чем говорю.
– А я ничего не поняла. Какой рассвет?
– Рассвет дня пролетариата.
– Что за штука? Ты только не злись, Бэнкс. Я правда хочу знать.
– Скоро узнаешь, – отрезала сестра.
Появился специалист по заболеваниям гортани и спросил, все ли готово для его операции. Через десять минут в палату привезли ребенка, и над столом снова, словно фимиам, поднялись пары хлороформа. Операция продлилась десять минут, и вскоре Бэнкс и «подмена» опять принялись отмывать помещение. Специалист по гортани мылся в приемной перед операционной и насвистывал. А когда закончил, просунул голову в дверь и, заметив: «Нет покоя грешникам, сестра», – удалился.
Некоторое время женщины трудились молча. Бэнкс казалась сосредоточенной и даже мрачной.
– Слушай, – наконец не выдержала новенькая. – Наш Пипс бушует на лестнице (Пипсом в больнице звали сэра Джона Филиппса). И Томс с ним. Интересно, как он там? Я имею в виду сэра Дерека.
– Не поверю, что тебе есть до него хоть какое-нибудь дело.
– Правда, очень интересно.
Голоса стали громче, но женщины не могли разобрать слов. Они замерли и прислушивались. На лестнице происходило какое-то движение. К мужским голосам присоединился женский.
– Кто это? – заинтересовалась «подмена».
– Похоже на Мэриголд, – ответила Бэнкс. – Боже, как она меня бесит!
– Тс-с-с… О чем это они?
Теперь голос сэра Джона перекрывал все остальные:
– Я сам займусь этим!
– Пипс совершенно взбесился, – прошептала медсестра.
– Да, – послышался ясный ответ Томса. – Да.
Раздался звук шагов. Дверь внезапно открылась, и на пороге появилась сиделка О’Каллагана.
– Это ужасно! – воскликнула она. – Просто ужасно!
– В чем дело? Что случилось?
– Он умер. Сэр Дерек О’Каллаган умер!
– Да что ты!
– Жуть, что творится, – волновалась сестра Грэм. – С ним сейчас леди О’Каллаган. Она пожелала, чтобы ее оставили одну. Я почувствовала, что мне необходимо кому-нибудь рассказать.
Наступила мертвая тишина, затем женщины, словно побуждаемые некоей мысленной телепатией, не сговариваясь, повернулись и посмотрели на Бэнкс. Та откинула голову назад, непреклонно уперев руки в бока. Ее глаза метали искры, губы судорожно шевелились.
– Бэнкс! – возмутилась работавшая с ней медсестра. – Как ты можешь так себя вести? Я вижу, ты рада, что он умер!
– Если бы я не сбросила оковы религии, – ответила старшая коллега, – я бы сказала: «Возблагодарим Господа за то, что он поверг нашего врага!»
– Да ты просто отвратительная старая злюка! – бросила сестра-сиделка министра и вышла из операционной.
Леди О’Каллаган настаивает
Пятница, двенадцатое. День
– Леди О’Каллаган, прошу прощения за беспокойство, могу я с вами немного поговорить?
Рональд Джеймсон запнулся и сконфуженно по-смотрел на вдову своего покойного работодателя. Женщина в черном платье была необыкновенно красива. Ее волосы – секретарь никогда не мог решить, то ли они белокурые, то ли русые, – выглядели так, словно их тщательно разгладили и придали нужную форму. Тонкие изящные руки спокойно лежали на платье. Голубые глаза смотрели из-под тяжелых век с вежливой отстраненностью.
– Хорошо, – тихо согласилась она. – Пойдемте в мою комнату, мистер Джеймсон.
Он последовал за ней в эту обитель воплощенного вкуса. Сесиль неторопливо села спиной к свету и произнесла:
– Присаживайтесь, мистер Джеймсон.