Страница 5 из 6
Сейчас никакого страха Сережа не чувствовал, было просто противно. Однако не уходить же. Отберет мяч насовсем, испортит людям весь день и настроение. И ничего они с ней не сделают, тем более что народ собрался совсем молодой, не старше четвертого класса.
Сережа начал с пяти: «Пять, четыре, три, два, один, ноль!»
— Отдайте мяч! — резко сказал он.
Дзыкина хлопнула губами и уставилась на
Сережу. В ее булавочных глазках появилось злорадство. Не отрывая взгляда от Сережи, она вобрала воздух и заголосила:
— Петя-а!
От пронзительности и стараний у нее получилось: «Пиэтя-а! Пиэтя-а!»
Из открытого гаража появился Петя. Это был широкий лысоватый мужчина с распаренным, как после бани, лицом. Жидкие прядки волос приклеились к его липкому лбу. Он вытирал о мешковатые штаны масленые ладони. Петя раздвинул примолкших мальчишек и встал рядом с Дзыкиной.
— Вот! — выдохнула она. — Опять в клумбу засобачили, шпана проклятая.
Петя осторожно взял мяч за тонкий ремешок шнуровки.
— Здесь общая земля, а не ваш участок, — сказал Сережа. — Теперь из-за ваших цветов не играть здесь, что ли?
Петя не ответил, будто Сережи и не было. Он обвел взглядом всех мальчишек и деловито спросил:
— Чей?
— Общий, — сказал Петька Лебедев. — Отдайте. Мы же не нарочно. Мы по полтиннику собирали на этот мячик.
— По полтиннику, — почти ласково повторил Петя. — Свои полтиннички вы, значит, любите. А когда люди труд вкладывают, землю роют, вам, значит, наплевать…
Свободной рукой он вытащил из просторного кармана складной нож. Оскалившись, открыл зубами узкое лезвие. Потом прижал мяч к животу и нацелился ножом, как на арбуз.
Тут считать было уже некогда. Резким ударом кулака снизу вверх Сережа выбил мяч, и он свечкой взмыл над головами. Ребята на секунду замерли. Затем разнесся ликующий крик, и все кинулись за мячом.
Потная Петина рожа стала сиреневой.
— Ах ты! — выдохнул он и схватил Сережу за руку. У плеча, повыше нашивки.
Несколько ребят унесли на безопасное расстояние мяч, а остальные столпились за Сережей.
— Петенька! — закудахтала Дзыкина. — Ножик убери, ножик. Скажут, что с ножиком на мальчишку. Потом не докажешь.
Петя протянул ей нож. Он, не отрываясь, смотрел на Сережу. Глаза у него были как у Дзыкиной — булавочные, лютые.
«Дверь не закрыта. Если ударит — свистну», — подумал Сережа. И представил, как серым снарядом вылетает из квартиры и несется по пустырю громадный косматый Нок.
В Петиных глазах мелькнула растерянность. Он, видно, не мог понять, почему мальчишка не вырывается. Стоит спокойно и молчит.
Сережа медленно посмотрел на грязные пальцы, вцепившиеся в его руку, и опять перевел глаза на Петино лицо.
— Ну-ка, отпустите, — брезгливо сказал он. — Вы мне рубашки не стираете.
Петя отпустил. Сережа шевельнул плечом, словно отряхивая след от его пальцев. И пошел прочь.
— Шибко грамотные стали, — сказала за спиной Дзыкина.
— Все равно узнаю! — вдруг визгливо закричал Петя. — И фамилию узнаю, и где живет!
— Второй подъезд, квартира девятнадцать, — не оглядываясь, сказал Сережа.
Старый каменный дом стоял в заросшем лопухами дворе. Его окружали новые здания: пятиэтажные и одно девятиэтажное. Сначала дом хотели снести, а потом почему-то раздумали. На верхнем этаже помещались какие-то кладовые и контора слесарей и техников местного домоуправления. Нижний этаж отдали для детского клуба. Сейчас на двери была прибита вывеска «Пионерский клуб «Эспада». А выше, над карнизом, приколочен был голубой фанерный щит со шпагами — в точности такой же, как нарукавная нашивка у Сережи, только большой.
По средам, как и по воскресеньям, занятий в клубе не было, но ребята, кто хотел, собирались в выходные дни просто так. Иногда Олег устраивал дополнительные тренировки или короткие соревнования — пульки. Иногда ребята забирались на большущий старый диван, оставленный давними жильцами вместе с люстрой и телефоном, и читали что-нибудь вслух. Пока было тепло, ходили купаться за пристань, на плоты. А случалось, что Олег приносил старенький кинопроектор, и они, завесив окна, который раз подряд смотрели купленные в ЦУМе мультфильмы: «Корабль пиратов», «Шпионские страсти», «Чьи в лесу шишки»…
Но самое лучшее это были, конечно, бои.
Сережа любил (приходить по выходным дням еще и потому, что можно было встретиться на фехтовальной дорожке с почти незнакомыми противниками. С теми ребятами, которые учились в первую смену и в клубе занимались после обеда, когда Сережа был в школе.
Может, и сегодня встретятся?
Всего в «Эспаде» было четыре десятка ребят. А в Сережиной группе — восемь. По группам и занимались. Во-первых, учились в разных сменах, во-вторых, тренироваться сразу большому числу фехтовальщиков было негде. Самая большая комната — длиной в десять метров. Низкий потолок, скрипучий пол, небольшие окна в толстых старинных стенах. Все это никак не походило на спортзал.
Когда создавался детский клуб, думали, что девочки и мальчики будут сидеть за столами, клеить игрушки, рисовать, разучивать песни и выпускать стенгазеты. Но райком комсомола назначил руководителем клуба Олега Петровича Московкина — бывшего артековского вожатого, студента-заочника, фехтовальщика первого разряда. Олег принес в клуб сетчатые маски, четыре стеганых нагрудника, книгу «Три мушкетера» и букет новеньких рапир. Когда рапиру брали в руки, тонкая зеркальная сталь клинков чутко дрожала, словно в ожидании схватки.
Летом, когда клуб только открылся, в него записалось больше ста человек. Даже из Сережиной школы, которая дальше всех отсюда, было полтора десятка ребят. Но, впрочем, и тогда из шестого «А» только один Сережа записался.
Потом народ схлынул. На некоторых «надавили» родители: лето, мол, кончилось, и надо думать не об игрушках, а об уроках. Кое-кому надоела дисциплина: Олег и совет капитанов групп «завинчивали гайки». Они требовали, чтобы никто не пропускал занятий, чтобы все приходили в форме, отутюженные и начищенные. Олег не терпел, eсли кто-то появлялся без пионерского галстука. «У нас на дверях написано «Пионерский клуб», — доказывал Олег. — Мы частичка пионерской организации. Если есть такие, кто забывает или стесняется надевать галстук, пусть лучше заявит, что выходит из организации. Это будет по крайней мере честно. Свинство, когда человек считает себя пионером, а галстук прячет в карман».
Двух человек совет отчислил за то, что они самовольно взяли из пирамиды рапиры и начали бой, не надев к тому же маски и нагрудники. После этого Олег достал масляные белила и на стене, рядом с нарисованными во весь рост мушкетерами, выписал крупными буквами третий пункт устава «Эспады»:
Взяв в руки оружие, я буду помнить, что в нем заключена смерть.
Поэтому я никогда не направлю даже незаряженное оружие на человека, не обнажу клинка против соперника, не защищенного маской, если только эти люди не будут настоящими и опасным врагами.
Под «незаряженным оружием» имелась в виду расхлябанная пневматическая винтовка, которую Олег добыл в районном комитете ДОСААФ. Убить из нее, конечно, было нельзя, но выбить глаз или вогнать пулю под кожу — вполне возможно.
Из этой винтовки ребята стреляли по круглым мишенькам с черным «яблочком» размером с пятак: сдавали нормы на значок «меткий стрелок».
Лучше всех стрелял Володя Огоньков — семиклассник из сорок шестой школы, капитан Сережиной группы. Он то и дело выбивал сорок пять — сорок шесть очков из пятидесяти. И всегда будто удивлялся своему успеху, даже стеснялся немного. Володя был большой, спокойный, добрый. С круглой головой, покрытой, словно медной щеткой, коротенькими рыжими волосками. Долго никто не знал, что у него постоянно болеют мать и бабушка, а отца и вовсе нет и что ему приходится тащить на себе все домашние заботы. Это стало ясно после одного случая. Володя беспокойно поглядывал то на круглые часы у двери, то на хозяйственную сумку, которую притащил с собой, и Олег вдруг сказал: