Бахтияра

   Бахтияре все объяснишь на словах, как посчитаешь нужным. Думаю, ей сейчас не стоит говорить правду, но я не заставляю от неё ничего скрывать. Чуть позже, когда она окрепнет… В общем ты у меня умница, разберешься сама когда и чего стоит говорить. Единственно, не забывай ей рассказывать изо дня в день, как сильно я ее люблю. Она всегда должна помнить, что она была, есть и будет папиной дочкой и его любимой принцессой. Письмо, которое адресовано ей, отдашь в ее шестнадцатый день рождения. Думаю, в этом возрасте она уже все сможет понять, принять и получит письмо с того света спокойно. В нем я и сам все ей объясню.

   Напоследок хочу сказать, что мне никогда не придется пожалеть о своем поступке и если бы кто-то смог отмотать время вспять, я бы вновь поступил так же. Тебе тоже не советую оплакивать и жалеть меня, честно. Ты подарила Бахтияре жизнь десять лет назад, а я сейчас. Это мой прямой отцовский долг. Да и, в любом случае, частичка меня всегда будет с вами.

   София, прости за все обиды, которые были в нашей жизни. Прости за то, что мало в последнее время говорил тебе о своих чувствах… Я тебя всегда любил, люблю и буду любить. Как говорится – лучше поздно, чем никогда.

   Родная моя, воспитывай нашу малышку в самых лучших своих традициях и окутывай любовью за нас двоих. А я, в свою очередь, обещаю – буду оберегать вас всегда. Я добьюсь аудиенции у Господа и буду умолять подарить вам обеим достойную, полную земных радостей и счастья, новую жизнь.

   Еще… Честно, тяжело все это писать, гораздо тяжелее, чем взвести курок. В общем, если ты когда-нибудь встретишь человека достойного своей любви, который сможет стать для тебя прекрасным мужем, а для нашей дочки – отцом, знай, я не стану возражать. Я вас благословлю, если бьющееся в груди Бахтияры сердце примет его и полюбит. Если присутствие другого мужчины в вашей жизни сделает вас счастливее, а я прекрасно понимаю что ты… Я ведь знаю, ты можешь себя съесть так же легко, ка булочку с маслом. В общем, не сомневайся и избавь себя от чувства вины.

   Знаешь, возможно мне бы стоило исписать десятки листов признаниями в любви, но… Бесконечно пачкать бумагу думаю не стоит, в этом уже нет никакого смысла. Я знаю, что ты знаешь, как сильно я люблю вас обеих.

   Еще раз прости. Будьте счастливы за нас троих. Люблю.

   P.S. Накануне я гулял в парке неподалеку… Передай Бахтияре мой последний осенний букет, пусть сделает из него НАШ совместный гербарий. Надеюсь, тщательно собранные мною листья тебе вручат вместе с письмами».

   В минуты, когда Софиины глаза изучали аккуратно выведенные слова, ей казалось, будто она падает в бездну. Первая реакция – слезы. Вторая – злость. К тому времени, как написанные родной рукой строки закончились, кроме как распирающей изнутри любви, София не чувствовала ничего.

   Отложив в сторону белоснежный лист, она молча разглядывала как по прозрачной трубке капельницы бежит какая-то жидкость, видимо помогающая ей не сойти с ума. Невыносимо было чувствовать одновременно огромное облегчение и безумную тяжесть в одной и той же области левого подреберья. Это взаимоисключающие друг друга чувства, но только не в ее случае.

    София не сомневалась – с их Бахтиярой теперь все будет в порядке. Это понимание дарило ей огромные крылья, полностью избавив от тревог и боли. Странно, но ведь она даже не знала как прошла операция, а все же почему-то была спокойна и уверена в том, что все круги ада, наконец закончены. Крылья исчезали, как только реальность запускала в ее мозг свои ужасные щупальца. Радость от выздоровления своей крошки, ей будет не с кем разделить. Мысли о том, что она больше никогда не сможет взглянуть в сияющие любовью глаза Ивана, убивали всякое желание взлететь ввысь от счастья за дочь.

   В этот раз истерики не случилось. Горячие слезы медленно скатывались на больничную подушку. Они были теплыми как по внешним так и по внутренним ощущениям. Эти слезы дарили надежду на ту, счастливую жизнь, которой желал им с Бахтиярой Иван. На ту ИХ жизнь без него, ради которой, он…

   Слезы любви. Слезы радости. Слезы благодарности. Просто слезы, долго не покидали порозовевших щек Софии. Она уснула совершенно не пытаясь их унять. София дала себе ночь для прощания и прощения. Ночь слабости, после которой обязательно наступит утро в котором больше не было места слезам. Ее дочь не должна видеть слезы, которых в ее не долгой жизни и без того было достаточно. София должна быть сильной, такой, какой считал ее Иван. Той, которая обязана теперь жить за двоих и попытаться наслаждаться этой жизнью тоже вдвойне. Она не имеет права наплевать на жертву принесенную мужем и погрузиться в скорбь, не ради того он погиб. Хотя ей так хотелось с головой укрыться одеялом и никогда больше не высовывать нос в реальность. Ничего не видеть, ничего не слышать, а главное – ничего не чувствовать. Но она этого не могла себе позволить, она обязана теперь жить за двоих и дарить свою любовь Бахтияре тоже за двоих.

    *****      

   Все сложилось так, как о том мечтал Иван, словно по волшебству, по мановению волшебной палочки, по щучьему велению. Операция прошла успешнее, чем предыдущая. Сердце Ивана вопреки существующим нормам идеально подошло Бахтияре. Из-за болезни ее больное сердце увеличилось в несколько раз и только благодаря этому трансплантация от взрослого - ребенку стала возможной. Именно поэтому Иван Варфоломеевич и взялся за, казалось бы, безнадежный случай. А еще потому, что желал жизни этой прелестной девочке не меньше чем ее родители. Огромное больное сердце Бахтияры создало все условия, полость, куда было помещено большое, но здоровое сердце ее отца. По мере того, как она будет расти, все остальные внутренности придут в норму. Спустя какое-то время все в ее юном организме непременно придет в норму.

   Реабилитационный период проходил гораздо успешнее, чем впервые. Бахтияра крепла на глазах. Ее первые месяцы после операции были чересчур пропитаны режимом, но даже болезненные занятия лечебной физкультурой и бесконечное поглощение горстями всяких таблеток, регулярное обследование и анализы, были приятным занятием.  Ее организм не «отказался» от инородного тела ни спустя месяц, ни спустя год. Иммунная система Бахтияры не видела в пересаженном органе противника, а приняла его, как родное.

   После похорон Ивана, София с головой ушла в заботы о дочери, которые приносили ей не малую радость. День ото дня она наблюдала за заметным прогрессом и благодарила Ивана за бесценный подарок. Как он того и желал, она не оплакивала его. Она часто разговаривала с ним, а иногда даже советовалась. Иван часто приходил к ней во снах, и всегда успевал прошептать самые главные слова о любви. А когда явился впервые, сообщил, что его назначили ангелом-хранителем для них обоих. Сказал, что его самоубийство не рассматривали, как «самоубийство» и не стали отправлять в преисподнюю. София просто светилась от счастья, когда узнала об этом, ведь все время посещала церковь, вымаливая место для Ивана в Раю. После приснившегося, она перестала молить о его прощении, она просто ставила свечи за упокой его души и благодарила Господа за прощение и понимание.

   София никогда и ни с кем не делилась чудесами происходящими с нею, ей не хотелось, чтобы окружающие посчитали ее больной на голову. Ведь скажи ей кто-нибудь несколько лет назад, что он общается с живущим лишь в голове и во снах человеком, она бы точно подумала, что это бред. Да и кому нужны ее личные переживания и эмоции кроме нее самой? Пусть во снах и фантазиях, но ее Ваня все же был рядом, как и обещал.

   Так, София продолжала жить за двоих, целиком и полностью придерживаясь завета Ивана. Еще, имея право выбора, она не стала рассказывать Бахтияре истинную историю ее спасения. Софие не один раз хотелось поведать дочке, каким отцовским поступком та может гордиться до конца своих дней, но она не была до конца уверена, что Бахтияра сможет сейчас это понять. Иван был прав, раньше шестнадцати, когда их девочка станет взрослой, не стоит лишний раз травмировать ее и без того израненную душу. Узнав, что ее любимый папочка ушел в другой мир, все лечение чуть не пошло прахом. А если бы Бахтияра узнала всю правду до конца, вряд ли захотела бы принять последний отцовский «подарок». София даже боялась подумать, чем правда могла обернуться в этот период для них обеих, и уж точно не могла допустить чего-то подобного.