Рассудите нас, люди

— Слова тут излишни, — выговорил я, едва разжимая зубы. — А вот врезать по бородатой морде до зарезу необходимо.

Аркадий опять усмехнулся: он был невозмутим и поэтому чувствовал свое превосходство.

— И на драку согласен. Кто начнет первым? Ты? — спросил он меня. — Прошу. — Он покосился на приятелей.

Вадим затормошил его, пытаясь увести.

— Перестаньте, ребята, — с лихорадочной поспешностью убеждал Вадим; он привел сюда Аркадия и, должно быть, чувствовал себя виноватым перед Еленой и Женей. — Аркадий, прекрати! Нашел место для объяснений...

Женя поняла, что драка неминуема. А в драках на льду в ход пускают коньки, которые пострашнее ножей. Женя метнулась куда-то в проносящуюся мимо толпу конькобежцев.

— Аркадий, уйди! — крикнула Елена. — Уйди, говорю, если ты хоть немного уважаешь меня. Кирилл, уведи его.

Аркадий успокоил:

— Не бойся. Ничего страшного не произойдет. У нас с ним все впереди... И с тобой, Лена, тоже...

Глядя на его клочковатую, ощетинившуюся бороду, на сомкнутые губы и отяжелевшие от ненависти глаза я поверил Елене. Такой человек может совершить любую жестокость: затащить в подворотню, изрезать лицо, — руки не дрогнут.

Женя привела наших ребят. Трифон Будорагин, не разобравшись, что к чему, с разлету наскочил на Аркадия — грудь в грудь.

— Ну, что надо?..

Аркадий чуть брезгливо отстранил его от себя.

— Не напирай, невежа. От моих нежных прикосновений лопаются барабанные перепонки. Заранее ставлю в известность.

Трифон нагнул голову, как бы выискивая, куда нанести первый удар. Петр остановил его.

— Не связывайся.

— Это фашист, — сказал глухо Трифон. — Самый отъявленный!..

Аркадий не ожидал такого страшного определения. Склонив голову, он несколько раз ударил пяткой конька о лед.

— Вы сделали неточную оценку. Я, как видите, разговариваю с вами вежливо и мирно. А фашисты давно поставили бы вас к стенке. Можете быть уверены. Впрочем, извините, нам надоело смотреть на ваши хари. — И скомандовал приятелям: — Пошли! — Задержался еще на секунду, чтобы сказать Елене: — Запомни, я тебя предупредил. Другого такого случая не будет. — Он удалился, лениво и небрежно раскачиваясь.

Елена рухнула в снег, уткнула голову в колени и заплакала злыми слезами.

Над катками гремела музыка, искрящаяся, как бы прорезанная голубым светом прожекторов, в блестках снежинок. И подчиняясь ее широкому ритму, беззаботно стремились вперед веселые толпы катающихся.

— Встань. Лена. — Петр помог ей подняться.

Елена резко отвернулась, варежкой смахнула  слезы со щек. Ей было стыдно, что из-за нее разгорелся скандал у всех на глазах, испортил всем настроение, стыдно за свои слезы.

Анка ладошкой сметала с нее налипший снег, утешала:

— Ну, встретил тебя с другим, ну пригрозил, — подумаешь, беда какая! Не такое еще бывает. Стоит из-за этого слезы лить. Вон у тебя защитников сколько — стена!..

— Плач твой тут ни к чему, — подтвердил Трифон. — Мы найдем другие аргументы для беседы с ним. Мы с ним рассчитаемся за все. Ты на нас положись полностью.

— Вот что ребята, — сказал Петр, — вы покатайтесь еще... Когда я вернусь в общежитие, обсудим, что и как...

Петр взял Елену под руку. Они пошли по краю ледяного поля, направляясь к раздевалкам.

ЖЕНЯ: Петр поехал проводить Елену. Мы с Алешей переходили через Крымский мост к станции метро. Я не переставала удивляться одной странной и непонятной перемене: кажется, оглянись назад, и перед тобой встанет наше первое знакомство в тот теплый августовский вечер. Тогда мы казались друг другу загадочными оттого, что были совершенно чужими. Каждый жест, взгляд, удачное слово и даже бессмысленная болтовня вызывали и восторг, и изумление, и смех. Будущее раскрывалось перед нами, как зеленый, залитый солнцем луг, в теплых травах которого можно затеряться. Оно влекло своей неизведанностью.

Теперь я держалась за локоть Алеши надежно и бестрепетно. Но горизонты впереди нас как будто сузились и луга потускнели, с них ушло солнце. Что-то во мне стронулось...

Как назло, лезли в голову слова Вадима, сказанные им час назад на катке. Я попросила его утихомирить Аркадия. Он отказался.

— Драки не будет. Парень тот пусть знает, что уводить чужих девчонок — свинство. И даром ему это не пройдет, не на того нарвался. А Елена твоя — дура. Куда ее качнуло? Не видит, какая ее ждет участь, — твой пример перед глазами.

— Что? Что ты сказал? Какой пример?

— А такой... — Вадим на секунду замялся, затем выпалил с решимостью: — Твой эксперимент с замужеством затянулся. Ты доказала и своей маме, и всем нам, на что способна, проявляя свой характер. Мы оценили это по достоинству. Ну, и хватит валять дурака. Возвращайся. Оттягивать горький час незачем. Он все равно наступит, хочешь ты этого или не хочешь, и убеждать себя в обратном бессмысленно — жизнь сильнее наших желаний. Эх, Жень-Шень, заблудшая твоя головушка!..

От спокойной убежденности Вадима меня бросило в дрожь. Я грубо оттолкнула его.

...Я мельком взглянула на Алешу. Он шагал молчаливый и озабоченный, вобрав голову в плечи. Ветер продувал насквозь его «семисезонное» пальтишко, как он сам шутливо выражался, и я подняла ему воротник и поправила на шее шарф.

— Ты о чем думаешь, Алеша?

— Все о том же, — сказал он резко. — Мрази много накопилось на земле. Делят девчонок, как свою добычу. Один захватил, успел — другие не подступись. Зверье!.. — Он взял мою руну и вместе со своей засунул себе в карман.

Я попробовала его успокоить.

— Не придавай ты этому серьезного значения! Аркадий всегда был таким — воображает сверх меры. «Получишь ее в разобранном виде, по частям...» Все это фразы, рисовка.

— Нет, не рисовка. Вот он этот человек, и есть законченный стиляга. Стиляга не из-за узких брючек и замысловатого джемпера, а по своей сущности. По эгоистической, по волчьей сущности. «В мире есть только Я. Все остальное должно служить моим желаниям и прихотям. Что не дается добром, возьму подлостью, силой...» Вот философия стиляг. Ты сама сказала, что Аркадий этот может затащить в подворотню, изрезать лицо. И в карты проиграть может. Таких необходимо изолировать от общества. Это злокачественная опухоль на живом организме.

Алеша, наверно, был прав, у него глаз более верный, чем у меня. В этот вечер я быть может, впервые разглядела Аркадия, такого, он как бы обнажился весь. Впервые увидела его глаза, выражавшие спокойную и холодную жестокость.

— А Елену я не понимаю, — сказал Алеша, косясь на меня через плечо. — Сама не знает, чего хочет. Оттуда не отстает и сюда прибиться не решается. А говоришь — верит!..

Когда Алеша бывал суровым, он становился особенно красивым и мужественным. И это мне очень нравилось.

— Не сердись на нее, Алеша. Она бы давно решилась, если бы не Аркадий. Ты теперь увидел сам, какой он. И потом, не каждая сделает так как я, — бросит все и убежит.

— Может быть, ты жалеешь, что так сделала? Не стесняйся, скажи.

Я выдернула руку из его кармана.

— Как ты смеешь со мной так разговаривать?! Я дала тебе повод? Как тебе не стыдно!.. — И пошла впереди его, оскорбленная и неподступная.

Алеша примирительно положил мне на плечо руку.

— Не трогай меня! — крикнула я с непонятной для меня злостью и сама поразилась, откуда это у меня взялось. Я обернулась.

Алеша оторопело стоял на том месте, где я его оборвала. Я подбежала к нему.

— Прости, Алеша, не понимаю, что это на меня нашло... — Я обняла его, прижалась виском к его губам. Прости, пожалуйста...

Мы тут же помирились. Но внезапная вспышка эта и мое озлобление насторожили нас обоих...

Мимо на большой скорости прошли три машины, до отказа заполненные людьми, промелькнули видневшиеся сквозь стекла смеющиеся лица ребят и девчонок. Одну из машин я сразу узнала — «Москвич» Вадима, двухцветный, оранжевый с бежевым, на нем я немало покаталась. Он мчался впереди, за ним — «Волга» Кирилла Сеза и еще один «Москвич». Вся эта компания, в которой участвовала когда-то и я, покатила куда-нибудь в кафе, в ресторан. Сейчас составят столы...